Умоляющим шепотом она произнесла:

— Тогда ты должен держать меня очень крепко.

Но ее муж оказался не только терпеливым, но и мудрым. Он заметил легкое смятение в голубых глазах и понял Никки лучше, чем она себя. Как он научил ее радостям любви, так же научит чувствовать себя защищенной и уверенной в его постоянстве, и тогда последняя тень сомнения исчезнет у нее навсегда.

Он не сказал ей этого — она постепенно познает все сама. Харпер заключил Никки в объятия и нежным голосом пообещал крепко держать ее всегда.

Тогда она упорхнула от него — озорство било в ней ключом. Перебегая от одних гостей к другим, шутя и приветливо улыбаясь, Никки краем глаза наблюдала за элегантной, высокой фигурой Харпера, которому условности этикета мешали просто и открыто устремиться за ней.

Вот опять кто-то из знакомых преградил ему путь, и у Харпера недовольно исказилось лицо. Он бросил на Никки сердитый взгляд и с вежливой улыбкой повернулся к гостю. А Никки подошла к маме с Хелен и немного поболтала с ними, но, увидев, что Харпер с облегчением освободился от задержавшего его знакомого, громко засмеялась.

— Извините меня, — быстро проговорила она. — Харпер хочет меня поймать. Я побегу!

И она снова упорхнула. Миссис Хайсенгер с удивлением посмотрела на высокую, решительную фигуру зятя, преследовавшего Никки, и сказала:

— Она испытывает его терпение.

— Наоборот, — задумчиво заметила Хелен, увидев жадный, отчаянный взгляд Харпера, который он бросил на свою неисправимую жену. — Так ему и надо.

Наконец Харпер поймал ее, но лишь потому, что она дала ему это сделать. Раздались звуки, оркестра, и они закружились в стреми-^ тельном вальсе по огромному пустому залу, а гости, столпившись, наблюдали их танец. Никки буквально летала по воздуху. Все ее внимание было сосредоточено на этом необузданном, чувственном мужчине, в чьих глазах она читала ноты их общей любовной музыки, которая продолжала звучать у них в душах, даже когда вальс уже кончился. Эта музыка волнами накатывала на них и с грохотом разбивалась в симфоническом крещендо.

Не вполне отделавшись от некоторой неуверенности, Никки спросила Харпера:

— Ты меня простишь?

Он улыбнулся, не понимая ее вопроса, но очарованный переменами в ее настроении:

— За что? — Его длинные ласковые пальцы дотронулись до пульсирующей жилки у нее на шее.

— За твой портрет, — сдавленно прошептала она и провела языком по пересохшим губам.

Харпер замер, и с его худого лица исчезло выражение снисходительности и беспечности. Нахмурившись, он глянул в полные тревоги глаза, затем отошел от Никки и направился к закрытому мольберту. Взгляды расступившихся гостей были прикованы к пересекающему зал Харперу и одиноко стоящей Никки.

Харпер подошел к картине, схватил покрывало и отбросил его. По комнате пронесся приглушенный вздох, а Питер Беллис издал восторженный возглас, в котором можно было уловить нотки огорчения — он терял в лице Никки дизайнера.

Никки не было видно лица Харпера. Она со страхом судорожно стиснула холодные ладони. Казалось, что он стоит в застывшей позе перед портретом целую вечность. Она понимала, как ему неприятно быть выставленным напоказ, потому что ощущала то же самое — ведь она вложила в портрет всю себя.

Темные глаза Харпера на портрете отражали его противоречивую личность: рассудительность и легкомыслие; утонченная чувственность изящных рук и безжалостно, сурово сложенные губы; нежность и сострадание в строгих чертах лица; за томлением и грустью проглядывала радость. Портрет убедительно раскрывал его характер, но, что самое существенное, он отчетливо говорил о том, как она любит и глубоко понимает его.

Никки неуверенным шагом, надеясь и молясь, приблизилась к своему кумиру, возвышавшемуся над всеми как скала. Подойдя к нему, она остановилась. Не оглядываясь, Хар-пер почувствовал, что она рядом, и хрипло произнес:

— Ты была права — это лучшее из сделанного тобой, и портрет заслуживает того, чтобы его выставить.

Однако его лицо и слова ничего ей не говорили, и она не поняла, доволен он на самом деле или нет. Но когда он посмотрел на нее и она увидела, что его глаза увлажнились, то ей стало ясно, как глубоко он тронут. Она услыхала его шепот:

— Спасибо тебе.

Лицо Никки осветилось лучезарной улыбкой, и мир вокруг, который, казалось, застыл на месте, снова стал вращаться.

Время пролетело незаметно, и наконец Хар-пер и Никки ушли переодеваться. Пышное зрелище закончилось. Когда они вернулись, Харпер был в обыкновенных брюках со свитером и кожаном пиджаке, а Никки — в джинсах и спортивном свитере с эмблемой Гарвардского университета, отданном ей братом Джонни. Им пришлось поторопиться, иначе они могли опоздать на самолет, отправляющийся далеко на юг, к солнечному Нилу, по которому они совершат двухнедельный круиз. Семья и близкие друзья окружили их, чтобы попрощаться. У Никки закружилась голова от множества торопливых объятий. Мама просто шепнула ей:

— Всегда будь счастлива, милая. Джонни так сильно сжал ее, что чуть не сломал ребра. Хелен тихо разговаривала с сыном, а Чарлз едва не опрокинул Никки, запечатлев неуклюжий поцелуй у нее на носу. Гордон же озорно подмигнул.

Никки казалось, что все это ей снится. Она пришла в себя, лишь когда Харпер наконец повернулся к ней и с неотразимой улыбкой, от которой замирало сердце, спросил:

— Ты готова?

Родственники новобрачных стали свидетелями ее ответа, которым она скрепила свои обязательства перед ним, как и он это сделал раньше:

— Всегда.