— Ох! — Никки закрыла глаза, испуганная и тронутая словами мальчика. — Мне надо скорее поговорить с ним. Харпер, а насчет Джонни…

Харпер подавил смех и прижался лбом к ее лбу.

— Тут я не рассчитал, — сказал он. — Но поскольку я уже был в Нью-Йорке по делам, мне показалось разумным познакомиться с твоей семьей и заявить о своих намерениях в отношении тебя, чтобы они наконец смирились с мыслью, что ты, возможно, никогда не вернешься в Штаты. Но, к моему ужасу, твой брат настоял на том, чтобы вернуться в Англию вместе со мной. Весь обратный путь я сильно нервничал. Я хотел сначала переговорить с тобой и все объяснить, но мне не удалось.

— Господи! — вздохнула Никки и, поцеловав его, раскаялась в своих подозрениях. — Все было бы прекрасно, если бы не столько недоразумений.

— Твоя семья, возможно, так и не простит меня, — сказал Харпер, гладя ее губы кончи-ками пальцев. — Твой брат весьма решительный молодой человек и очень мне нравится.

— Моя семья — это ерунда, они просто любят во все вмешиваться. Ты тоже ему понравился, — заметила Никки, и вдруг ей пришла в голову мысль, от которой она начала смеяться. — Давай продолжим список «недовольных». Питера хватит удар, когда он обо всем узнает. Он очень расстроился из-за твоего портрета. Мы как бы. оттеснили его на задний план.

На это Харпер решительно ответил, хотя лицо у него светилось улыбкой:

— Он смирится с неизбежным. А что касается этого чертова портрета, то, пожалуйста, не мучай себя больше, любовь моя, — он того не стоит.

— Что? — удивилась Никки, но потом вспомнила их разговор в воскресенье вечером. — Я тогда говорила не о портрете, а о тебе самом. Но портрет — это лучшее, что я когда-либо сделала.

— Ты уверена? — с облегчением спросил он. С каждой падающей преградой он казался беспечнее и наконец превратился в совсем другого человека. Цельный человек, с любовью подумала Никки, внимательно изучая его. Наконец обе половинки его личности соединились и перестали конфликтовать. — Я так рад. Когда я смогу его посмотреть?

Никки сморщила нос.

— Когда он будет закончен, и ни минутой раньше! Иначе это не будет сюрпризом.

— Ты хочешь, чтобы я ждал? — сдвинув брови, спросил Харпер. Его лицо сделалось на-пряженным и немного суровым, но всего на какое-то мгновение.

Задрав подбородок и сверкая глазами, Никки вызывающе сказала:

— Да. Тебе это пойдет на пользу, так как ты слишком часто поступал по-своему.

Они снова обменивались колкостями, но теперь это имело восхитительный привкус — их вечное состязание в остроумии носило сексуальный оттенок. Никки с силой ощущала его и пришла в нервное возбуждение. Харпер прищурился и задумчиво произнес:

— Интересно, смогу ли я заставить тебя передумать?

Она мгновенно, отрезала:

— Маловероятно!

— Я бы очень постарался, — сказал Харпер, и его жадный взгляд опустился на ее рот. В воздухе запахло грозой. Он дотронулся ногтем до пухлой нижней губы и осторожно погладил ее. — Твои губы как лоскутки бархата.

У Никки подогнулись ноги, но она откинула голову, сделала шаг назад и с напускным безразличием насмешливо сказала:

— Вот и думай об этом, а я пойду поищу брата и поговорю с Чарлзом. Малыш, должно быть, решил, что его все бросили.

Но возбужденный Харпер обхватил ее за бедра и крепко прижал к себе. С хищной улыбкой он произнес:

— Ну нет, ты никуда не пойдешь.

— Пойду! — вспыхнула Никки. Их испепеляющие взоры встретились, и рот Харпера словно лавина обрушился на ее губы, так что

Никки успела прошептать лишь одно слово: — Попозже.

Оба с радостью погрузились в пожар любви.

Сплетники, общество, ведущие отделов светской хроники газет, деловые партнеры Харпера и все гости, приглашенные на свадьбу, недооценили Николь Эштон-Мейер. Несмотря на свою юность, оживленная молодая особа, которая шла по проходу в церкви, опершись на руку брата, совершенно не походила на застенчивую невесту.

Гордон в роли шафера больно ткнул локтем Харпера в бок. Тот повернулся и затрясся от смеха. Свадебное платье Никки, которое она держала ото всех в секрете, было белое, оно обнажало плечи и облегало фигуру до колен, экстравагантная юбка клеш ниспадала до пола. Из-под небрежно сдвинутой набок прелестной, легкомысленной шляпки, украшенной белыми перьями, голубые глаза Никки озорно смотрели на Харпера.

Она буквально летела по проходу, сопровождаемая посаженым отцом — Джонни, который с трудом сдерживал улыбку. Подойдя, Никки в отчаянии прошептала Харперу:

— Ради Бога, не отпускай меня — я зацепилась юбкой за гвоздь, могу наступить на подол и упасть. Тогда мне не подняться, так как платье слишком узкое!

Харпер и виду не показал, что умирает со смеху. Он словно железными тисками сжал ее руку и успокоил, прошептав в ответ:

— Не волнуйся, любимая. Я тебя подхвачу.

Присутствующие стали свидетелями этого интимного, как им показалось, перешептывания. Жених нежно, но с видом собственника взял невесту под руку. Компаньоны Харпера Бьюмонта, конкуренты и даже явные недоброжелатели — все стояли с довольным видом, предрекая, что очаровательная новобрачная, от которой он совершенно без ума, смягчит жесткий как сталь характер Бьюмонта.

Когда же священник спросил невесту, берет ли она жениха в свои законные мужья, эта негодница очень долго медлила с ответом, подняв подбородок и окидывая будущего супруга оценивающим взглядом. Наконец она произнесла: «Да». В глазах Харпера промелькнул всем хорошо знакомый взгляд хищника, а выражение красивого лица сделалось жестким. Коллеги и партнеры Бьюмонта с грустью поняли, что более мягким им не суждено его увидеть.

Прием был великолепный. Хотя за окнами завывал холодный декабрьский ветер, в зале было тепло. Золотистый свет люстр разливался кругом, словно пьянящее шампанское, создавая атмосферу волшебной сказки. Счастливы были все.

Чарлз украдкой раздобыл бокал шампанского и успел сделать несколько глотков, а затем, возбужденный, приставал к Дункану Чангу с разговорами. Но хрупкий маленький человечек спокойно и с неизменной приветливой улыб-кой сносил эту болтовню. Хелен Бьюмонт любезно развлекала приглашенных в конце зала. Гости заметили, что, хотя у родственников новобрачной и был вид людей, неохотно смирившихся с неизбежным, отношения двух богатейших семей в мире обещали стать хорошими. Неутомимый Питер Беллис раздавал свои визитные карточки всем желающим, бросая при этом любопытные взгляды на огромную, закрытую покрывалом картину, стоящую в углу на мольберте.

Это свадебный подарок Никки Харперу — портрет, законченный всего пару недель назад. Его должны были показать позже вечером. А пока что провозглашались тосты, был подан ужин, на котором разрезали свадебный пирог, и, конечно, были танцы.

После того, как все сфотографировались, Никки сняла шляпу, так как в зале было очень жарко. Вместе с матерью она удалилась на несколько минут в туалетную комнату, где они булавками подкололи длинный подол платья. Беспредельно счастливая Никки, словно колибри, носилась от одной группы гостей к другой. У нее в ушах сладкой музыкой звучали слова Харпера, которые он прошептал ей сразу после церемонии бракосочетания.

Он крепко прижал ее к себе, наклонил к ней свою львиную гриву и с ненасытным взглядом темных глаз произнес:

— Ты по своей воле связала себя со мной, и теперь уж я тебя никогда не отпущу, потому что моя любовь — это любовь эгоиста.

В конце концов мужчина в нем поборол друга, который мог дать ей все, что она пожелает, даже свободу, независимо от того, чего ему это стоило бы. Но для Никки это не имело значения. Она получила то, что хотела, а он стоял перед ней, и его глаза светились счастьем и великодушием. Она очень надеялась на то, что, завладев ею, — он никогда больше не будет помышлять отдалиться от нее. С тенью тревоги в ясных, широко раскрытых глазах она глядела на его красивое лицо. Прошедшие шесть месяцев сейчас казались ей полной идиллией, но она суеверно опасалась, что не сможет совсем забыть бурные стычки в начале их знакомства.