Никки сжала губы, устраиваясь на переднем сиденье «ягуара». В тесной кабине избежать внимательного взгляда Харпера было просто невозможно, к тому же он почти коснулся ее своим худым, мускулистым торсом и широкими плечами, когда нагнулся, защелкивая пряжку ремня безопасности.

Сидя так близко, он слишком волновал ее. Никки отвернулась к окну, делая вид, что чем-то заинтересовалась, а сердце совершенно по-дурацки бешено колотилось в унисон с ее беспорядочными мыслями. Харпер был чересчур большой, самоуверенный. И еще в нем было слишком сильно мужское начало.

Усевшись на свое место и заведя мотор, он сказал:

— Я понимаю, как вам неудобно испытывать ограничения в движениях.

Никки вымученно согласилась с ним, покраснев при этом:

— Это ужасно — быть такой беспомощной. Даже чашку чая больно приготовить!

— Неудивительно, — преднамеренно беспечно ответил он. — На ваших ладонях глубокие порезы. Но вы вовсе не беспомощны, просто ненадолго нетрудоспособны. Мне кажется, вам не следует отказываться от посторонней помощи. Потерпите, это ведь скоро кончится.

Харпер вел «ягуар» вокруг Гайд-парка и мимо Марбл-Арч. С субботним движением транспорта он справлялся так же, как со всем остальным, — не тратя лишних усилий, но тем не менее в высшей степени умело и без. показухи. Ему, видно, несвойственно было рисоваться — он все делал просто, не суетясь. На Никки, к ее удивлению, не давила его сильная натура. Наоборот, ей было спокойно, она чувствовала себя как за каменной стеной в окружающем нестабильном мире.

С легкой улыбкой она заметила:

— Кажется, вы всегда знаете правильный ответ.

Он насмешливо приподнял брови, но голос его прозвучал сухо:

— Разве? Вчера я был совсем не на высоте.

— Согласна. Тогда вы были далеки от совершенства, — ответила Никки, усмехнувшись. — Но все же вы получили то, что хотели, не так ли?

— Да, получил то, что хотел, — задумчиво повторил Харпер, — но на определенных условиях. А вы получили работу в виде картины, на которую я возлагаю большие надежды. Так как ваше мастерство совершенно, я могу себе это позволить. Как вы считаете, это оправдывает мои методы?

Значит, он не пропустил мимо ушей то, что она сказала. Теперь Никки промолчала, и это само по себе было ответом. Они доехали до западного изгиба северной окружной дороги, где движение машин было замедлено до предела. Харпер спокойно снизил скорость, словно торопиться ему было некуда, и бросил на озабоченную Никки смеющийся взгляд.

— Я кое в чем вам признаюсь, — произнес он, своим беспечным видом давая ей понять, что сказанное будет забавным и несерьезным. — Вы благотворно на меня влияете. Вы — сильная личность, что само по себе является вызовом, а ваши безжалостные проницательные голубые глаза вынуждают меня вести себя так, как десять лет назад было бы невозможно. Моя карьера зиждется на результатах, а не на моральной стороне их достижения. В настоящий момент мою самонадеянность ничто не сдерживает.

— Меня это не удивляет, — подумав, ответила она. — Стоит только посмотреть на отношение к вам Питера, Дункана Чанга, Гордона, даже полицейских, чтобы в этом убедиться. Образ кумира вам не наскучил?

— Вы говорите, словно знаете о таких вещах по собственному опыту, — нахмурившись, заметил Харпер.

— Я пожила среди достаточно влиятельных людей и, мне кажется, научилась в них разбираться, — ответила Никки, заметив, что лицо его стало задумчивым. Ему не нравились ее слова, но он по крайней мере прислушивался к ним. — Вам приходится быть жестким, потому что вы принимаете трудные решения. Вы — жестоки, но и люди вокруг вас тоже жестоки. А когда это проявляется в вашей повседневной жизни, то окружающие относятся к вам скорее с благоговейным трепетом, чем с уважением, и, таким образом, расстояние между вами и остальными увеличивается. У большинства людей это выявляет худшие стороны личности. Одиночество может здорово нарушить душевное равновесие.

— Хотелось бы, чтобы вы не столь хорошо во мне разобрались, — мягко произнес он, блеснув крепкими белыми зубами. Никки отметила про себя, как красивы пальцы, сжимающие руль.

Да, разоблачения иногда бывают болезненными. Непроизвольно она протянула руку и положила ее на его напрягшееся мускулистое бедро.

— А теперь можно, я тоже кое в чем вам признаюсь? — неуверенно спросила она. Харпер уловил эту неуверенность, и его левая рука обхватила ее запястье. — Порой мне страшно находиться рядом с вами. Дело не в том, кто вы и что вы делаете, — вы мне нравитесь, и я отношусь к вам с уважением. Нр вы воскресили некоторые воспоминания, которые для меня мучительны. И я боюсь их, а не вас, Харпер.

Он бросил на нее проницательный взгляд, а пальцы сильнее сжали ей запястье.

— Это касается вашего отца?

— Да, отчасти, — устало произнесла Никки и замолчала.

Тогда Харпер спросил:

— Он умер, когда вам было лет одиннад-цать-двенадцать?

Никки изумилась.

— И вы давно это знали? Он пожал плечами.

— Я догадался, то ли вчера днем, то ли сегодня утром. Даже не знаю, каким образом это произошло, возможно, какое-то ваше движение или фраза подсказали мне это. Ваше имя было другим ключом к разгадке. Никки Эштон — Николас Эштон-Мейер. Вы опустили «Мейер» из-за профессиональных соображений?

— Да, я не хотела, чтобы моя фамилия влияла на отношение ко мне.

Никки охватила дрожь, и, чтобы Харпер этого не почувствовал, она попыталась отодвинуться от него, но он не дал ей.

— Я видел вашего отца один раз в университете, куда его пригласили прочитать лекцию. Он был обаятельный человек. Но для видного политика это естественно.

— Мы все находились под влиянием его ауры. Во многом у нас была сказочная жизнь. — Никки разволновалась, сама не ожидая, что на нее так подействует проницательность Харпера.

— Расскажите, Никки, — ласково попросил он. Таким тоном, как будто для него это действительно было важно.

Никки почувствовала, что ей необходимо выговориться.

— Мы повсюду ездили с ним, — тихо начала она и, зажмурив глаза, снова увидела блестящий калейдоскоп различных городов. — Вся семья, частные преподаватели, секретари и советники. Гонконг, Китай в течение года, затем Англия, Саудовская Аравия, когда в семидесятые годы он вел там переговоры, потом переговоры во Франции о ядерном разоружении.

— Я припоминаю, — сказал Харпер, ненавязчиво побуждая ее продолжать.

Они ехали по дороге № 40, кругом мелькали красивые холмы, красочные деревни купались в солнечном свете, но Никки ничего не видела.

— Когда говорил сенатор Эштон-Мейер, — продолжала она сухо, — люди вскакивали с мест. Ни для кого не было секретом, что у него блестящие шансы стать президентом США. Золотой ореол, окружавший его, распространялся на всех нас. Мы с братом Джонни боготворили его. Не знаю, догадывался ли он о том, сколько всего мы наслушались: о различных интригах во властных структурах, о решениях, принимаемых лишь с точки зрения их целесообразности. Он мог изничтожить челове-ка своим остроумием и оставаться при этом обаятельным. Моя мать полностью растворилась в его жизни. Когда его убили, она буквально сломалась.

— А как это восприняли вы и ваш брат?

— Мы не могли поверить. Видите ли, мы были слишком малы, чтобы замечать пятна на нашем солнце, и лишь позднее, когда повзрослели, поняли, каким он был самовлюбленным, как ему льстило низкопоклонство окружающих. Поймите меня правильно: он был не плохой человек, просто эгоист. Трудно было представить, что наш непобедимый отец мог умереть. Волшебство исчезло, мы потеряли стимул к жизни. Мама целый год ходила как привидение.

— Но спустя год она снова вышла замуж? За Карла Хайсенгера, богатого немецкого коллекционера?

— Да. — Голос Никки прозвучал очень кисло. — Она действительно вышла замуж за Карла.

Харпер спокойно спросил:

— Вы с Хайсенгером не ладите?

Никки натянуто улыбнулась. Какой же он проницательный! Замечает любой промах, каждую недомолвку.