— Пришло время круто поговорить с Господином Великим Новгородом! — заявил Василий Ярославич на боярском совете. — Ты, Семен Тонильевич, будешь послом.

Сумрачный, до бровей заросший лохматой черной бородой, Семен Тонильевич поднял руку, медленно сжал в кулак узловатые пальцы:

— Вот как задавлю своевольство новгородское! Приказывай, великий князь!

С Семеном Тонильевичем в Новгород отправилась такая многочисленная дружина, что не сразу можно было понять, посольство это или военный поход.

А сам великий князь собирал тем временем во Владимире боярские отряды и вооружал городское ополченье. Василий Ярославич не хуже других знал, что крутой разговор нужно подкреплять военной силой.

Снова замерла в тревожном ожиданье Русь, почувствовав надвигавшуюся усобицу.

О новгородских делах Дмитрий Александрович узнал из первых рук. По сухой июльской дороге пригнал из Новгорода в Низовскую землю обоз с железным товаром купец Прохор. Сам купец остановился на переяславском посаде — отдохнуть.

На следующее утро Прохор и его приказчик Акимка, согнувшийся под тяжестью короба с клинками, кольчугами, большими и малыми ножами, появились на княжеском дворе. Это никого не удивило. По обычаю, проезжие купцы приносили лучшие свои товары князю.

Акимка с товаром остался у тиуна Лаврентия Языковича, а самого Прохора доверенный отрок Илька проводил по запутанным переходам дворца в княжескую горенку.

Здесь собрались давние знакомцы Прохора: Дмитрий, большой воевода Иван Федорович, боярин Антоний, священник Иона. Поэтому Прохор говорил откровенно, ничего не скрывая, даже не думая о том, понравится или нет Дмитрию его правда.

Переяславцы слушали внимательно, изредка прерывая рассказ купца короткими вопросами.

— Поначалу владимирский посол Семен Тонильевич держался непонятно, — рассказывал Прохор. — На вечевую площадь Семен приехал с немногими людьми. Выслушал речи вечников, благодарил даже, что не нарушил Великий Новгород обычая, призвал к себе великого князя. Потом заперся со своей сильной дружиной на городище. Сам никуда не выезжал, к себе никого не пускал. В городе остались наместники Василия, которые приехали вместе с посольством. Эти-то наместники и начали свару. Перво-наперво стали грамоты оспаривать, написанные прежним великим князем Ярославом Ярославичем. Не по делу-де вынудили новгородцы те грамоты у князя Ярослава, испокон веку не было, чтобы отнимали суд у князя и дани черные и печерские! Посадник Павша Онаньич с боярами трижды ездил на городище, но Семен Тонильевич новгородских больших людей даже за ворота не впустил. А на четвертый раз, допустив во двор, объявил с крыльца, что слово великого князя нерушимо, как потребовали наместники, так тому и быть!.. Был и я с тем посольством, — добавил Прохор. — Дружинников владимирских набился полон двор. Сам Семен Тонильевич кулаком машет, грозит гневом великого князя. Посаднику и слова толком не дал сказать…

— А вече что? — спросил Дмитрий.

— Возмутилось вече. Единой душой поднялись вечники на князя Василия. Да я же записал для памяти все, что вечники говорили! — спохватился Прохор и достал из-за голенища свернутую трубочкой бересту.

Антоний быстро пробежал грамотку глазами и, пропустив обычное перечисление обид и неправд, причиненных великим князем Новгороду, зачитал главное:

— «Ты, великий князь, старые грамоты, что Ярослав Ярославич с Новгородом написал, отспариваешь и новые грамоты писать велишь. Ты сам такое удумал, а нас не спросил. Если не захочешь на прежних вольностях крест Нова-городу целовать, то ты нам не нужен, а мы князя добудем!»

Прохор добавил, что после веча Семен Тонильевич и все владимирцы отъехали из Новгорода в Низовскую землю, пригрозив вернуться с полками. А господа новгородская, посадник Павша Онаньич и бояре, собрали посольство в Переяславль, звать Дмитрия Александровича на княженье. Опасаются только, что откажет Дмитрий, как отказал в позапрошлое лето…

Дмитрий промолчал.

Хоть и проверенный человек Прохор, но и ему всего знать не следовало. О том, что переяславское войско готово к походу, было известно лишь считанным людям. А о том, что войско предназначалось именно для новгородского дела, знали совсем уж немногие: сам Дмитрий, Иван Федорович, Антоний. Даже Федору и другим воеводам не было сказано, куда они поведут полки. Люди боярина Антония нарочно распускали слухи, что князь Дмитрий задумал воевать с Литвой.

Но для себя Дмитрий уже решил выступить немедленно, как только прибудет новгородское посольство. Многое изменилось с позапрошлого лета! Тогда Новгороду нужны были великокняжеские полки для защиты от немцев, а теперь новгородские границы в безопасности. Князь Довмонт Псковский заслонил Великий Новгород удалым своим мечом. Попробовали было немцы сунуться в русские земли, подступили к Пскову на кораблях и сухопутьем, в конной рати. Но Довмонт, не дожидаясь полков из Новгорода, с дружиной и мужами-псковичами вышел на них и убил многих, а иных живыми взял. Уцелевшие немцы побежали без памяти за реку Опочку. Было это совсем недавно, месяца июня в восьмой день, на память великомученика Феодора Стратилата. А сейчас Прохор привез известие еще об одной победе Довмонта. Немцы начали вдругорядь нужу творить в псковских волостях на речке Желче. Князь Довмонт отбил их, переправился на плотах через узмень между Чудским и Псковским озерами и повоевал Чудскую землю…

«Надо думать, не скоро немцы от этих уроков опомнятся, — размышлял Дмитрий. — Спасибо князю Довмонту! Его стараньями Новгороду великокняжеские полки пока не нужны. Да и в самом Новгороде доброхотов переяславских за эти годы изрядно прибавилось. На что уж врагом был Юрий Михайлович, тесть покойного Ярослава, но и тот ищет дружбы с переяславским князем! Вот и Прохор подтверждает: многие люди в Новгороде ждут меня, открыто об этом говорят… И еще больше будет доброжелателей, когда сам приду в Новгород с сильными полками!»

Прохору князь Дмитрий на этот раз не сказал ничего определенного:

— Возвращайся домой. Скрепляй людей, что за меня стоят, и добрым словом, и надеждой. Серебро и еще что понадобится — возьми у Антония. А Акимку с товаром проводи в Кострому. Пусть сидит там, торгует да глаза открытыми держит. В отчине князя Василья о многом доведаться можно. Приказчиком к Акимке дам своего человека… — И, улыбнувшись, Дмитрий пошутил: — Даты не опасайся, Прохор! Деньгу тот человек не сворует…

Переяславцы рассмеялись, глядя на смущенное лицо Прохора.

Только на прощанье Дмитрий все же шепнул купцу:

— Может, и я скоро за тобой в Новгород поспешу…

Тихим августовским вечером по Нерли приплыли на простых купеческих ладьях новгородские послы. Далеко обогнув Переяславль, они высадились за городом на озерном берегу, против усадьбы большого воеводы Ивана Федоровича.

В тот же вечер князь Дмитрий, возвращаясь с охоты, будто случайно завернул к воеводе и остался у него ночевать.

На рассвете новгородские ладьи тихо отчалили от берега и скрылись в тумане, опустившемся на Плещееве озеро.

Лазутчики, засланные великим князем Василием в Переяславль, ничего не заметили. Да и что было замечать? Что могло показаться необычного в купеческом караване, проплывшем в сумерках по озеру? Каждый день проплывали такие караваны мимо Переяславля. И к частым отлучкам Дмитрия люди привыкли. Князь молод, непоседлив, любит быструю езду и охотничьи забавы.

Безмятежно спали владимирские соглядатаи в ту ночь, не помышляя о гневе великого князя Василия, который обрушится на них, когда тайное станет явным.

А гнев великого князя будет оправданным: ведь именно в ту тихую августовскую ночь был выдернут первый камень из плотины, до поры до времени сдерживавшей огромную толщу противоречивых стремлений, честолюбивых надежд, застарелой ненависти и перепутанных межкняжеских отношений, которые прорвутся тонкой струйкой через образовавшуюся щель, а затем, вдребезги разнеся преграду взаимных обязательств и обычаев, захлестнут всю Русь кровопролитной усобной войной…