Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

За рекой, над Ярославовым дворищем, где собиралось новгородское вече, поднимались купола Николодворищенского собора, Параскевы Пятницы, Ивана-на-Опоках и других церквей. А Великая улица вела к Детинцу. Мощные стены Детинца был и сложены из булыжника, намертво спаянного известковым раствором. Поверхность стен была неровной, камни выпирали наружу. Но так издавна привыкли строить в Новгороде: без тщательной подтески камня, не на показ, а на прочность. Над стенами высились многоярусные четырехугольные башни: Владимирская, Княжая, Спасская, Дворцовая, Кокуевская, Златоустовская. Стены и башни Детинца венчали зубчатые бойницы, за которыми по деревянным мосткам день и ночь ходили ратники владычного полка.

В Детинец люди входили сняв шапки. Крестились на купола белокаменного Софийского собора, главного храма Новгородской земли. В хоромах около собора жил архиепископ, владыка духовный и первый советчик в земных делах. А в самом соборе, в глубоких подвалах, за надежными запорами, хранились договорные грамоты Великого Новгорода с иноземными государями и великими князьями, городская казна, записи судных дел. Сюда, в древний Софийский собор, построенный еще при князе Ярославе Мудром, привозили добычу военных походов.

В лето шесть тысяч семьсот семидесятое молодой князь Дмитрий Александрович привез из немецкого города Дерпта бронзовые врата невиданной красоты: все в узорах, в литых фигурках людей и разного зверья. Тяжелым было это заморское чудо. Врата привезли разобранными на нескольких телегах, а когда начали прилаживать их в Софийском соборе, то недосчитались многих бронзовых узоров. Но богат Великий Новгород мастерами-умельцами, не пришлось звать литейщиков из далекого Магдебурга, где делались эти врата. Новгородский мастер Авраам взялся дополнить потерянное.

Часами смотрели люди, как Авраам тут же, у соборных стен, отливал по восковым моделям бронзовые фигурки. И Прошка, в то время уже двадцатилетний парень, тоже ходил смотреть на работу мастера.

Но в город Прошка выходил только по воскресеньям, да еще в пятницу, когда выносил на торговую площадь свое кузнечное изделье. Остальные дни он хлопотал в кузнице. Дед Сидорка стал совсем плох, подсобить мог разве что советом. Кряхтя, усаживался в кузнице на ларь с углем, часами смотрел, как Прошка взмахивал молотом, как летели во все стороны искры. И соседи теперь обращались не к деду, а к Прохору, если нужно было кому что сделать. Для гулянья времени почти не оставалось.

2

В год, когда помер великий князь Александр Ярославич Невский, на двор к Онфиму зачастили дружинники молодого князя Дмитрия. Не обошли они и кузницу: кому понадобилось перековать коня, кому подправить железный доспех. Переяславец Фофан как-то поинтересовался, почему молодого кузнеца люди прозвали Суздальцем?

Прошка неохотно объяснил:

— Отец мой был из Суздаля… Убили его немцы на Чудском озере…

— Из наших мест ты, выходит, родом-то! — ласково улыбнулся Фофан. — Что суздалец, что владимирец, что переяславец — все из одной земли — с Низу…

После этого разговора Фофан заходил в кузницу каждый раз, когда был у Онфима. Звал кузнеца в гости на дружинный двор.

Князь Дмитрий Александрович постоянно держал в дружинном дворе на Торговой стороне три десятка воинов: для вестей, для пригляда за новгородскими делами. Остальная дружина и сам князь жили за посадом, на городище. А из Дмитриевых бояр наезжал сюда только дворецкий Антоний, глаза и уши князя. Фофан же был не просто дружинник, а доверенный человек Антония, приставленный смотреть за всем, что происходило в Новгороде. И молодого кузнеца Фофан привечал не без дальнего умысла. При встречах расспрашивал о новостях. А Прошка знал немало, везде у него были друзья-приятели: на торговой площади, на пристанях, в боярских дворах, на посадах.

Прошку и самого тянуло к переяславским дружинникам, всегда веселым, уверенным, дерзким парням. Он зачастил на дружинный двор, где его вскоре признали за своего. А когда молодой кузнец рассказал о тайной поездке в Литву боярского сына Полюда, Прошкой заинтересовался сам боярин Антоний.

Крепко запомнился Прошке этот разговор — наедине, в потайной горенке дружинной избы.

Боярин Антоний сидел возле стола, закутавшись в синий суконный плащ, прихлебывал из ковшичка горячий медовый сбитень. Боярину нездоровилось. От тишины, от неяркого дрожащего мерцанья светильника, от синих зимних сумерек за оконцем — слова боярина показались Прошке особенно значительными.

— Много врагов у князя Дмитрия Александровича, — говорил тогда боярин. — Злоумышленны бояре новгородские. С Литвой сносятся. К немцам гонцов шлют. И все потому, что не хотят под рукой великого князя быть, Русь крепить. Но их дела тайные — явными становятся, если верные люди к их лукавству приглядываются. Крепко ты нам помог, когда о Полюде рассказал. Сам князь Дмитрий Александрович о тебе знает. И еще больше помочь сможешь, если захочешь…

Прошка кивнул, соглашаясь.

— А сюда больше не ходи, — продолжал Антоний. — Фофан сам к тебе в кузницу придет, когда нужно будет. Или в городе где встретитесь, будто ненароком. Или еще что придумаем…

Так стал Прошка тайным доверенным человеком князя Дмитрия Александровича. Ходил он теперь по городу не для развлеченья, а со смыслом: ко всему прислушивался, приглядывался, осторожненько расспрашивал о новостях. Поздно вечером к заднему частоколу Онфимова двора приходил от Антония человек в неприметной шубейке, в шапке, надвинутой на глаза. Прошка пересказывал ему, что успел узнать, а то и просто совал через щель и частоколе исписанную бересту — тайную грамотку.

Жгуче-интересной, значительной стала Прошкина жизнь…

Верным спутником Прошки во всех делах был приятель Акимка, сын гончара и сам гончар, хотя больше подходило бы ему другое ремесло — такое, в котором требовалась сила. Акимка был могуч, кряжист, ломал подковы, на удивленье людям завязывал узлом железные прутья. Прошка и сам был немалого роста, но этот выше его на голову! Ума Акимка был небыстрого, слова выговаривал невнятно, а больше молчал, глядя на Прошку преданными глазами.

Акимка во всем подражал другу, даже нож за голенищем носил такой же, как Прошка, — широкий прямой клинок владимирской работы. С Акимкой Прошка чувствовал себя в безопасности, пробираясь с Антониевыми поручениями по пустынным ночным улицам. Этакий богатырь от десятка разбойных людей убережет!

А началась дружба с малого — с восхищенья Акимки огненным кузнецким ремеслом, к которому втайне тянулся сын гончара. Но так повелось в Новгороде, что сын наследовал мастерство отца, с детства впитывая хитрые ремесленные секреты, бережно хранимые от чужих. Не было бы Акимке пути из гончарной избы, если бы не Прошка. Поэтому-то и шел парень за своим старшим другом всюду.

И на этот раз, когда неожиданно загудел вечевой колокол, сзывая людей на торговую площадь, Прошка и Акимка бежали рядом.

Народ густо валил по мосту через Волхов.

Бояре с Софийской стороны спешили на вече с вооруженными холопами, челядью и прихлебателями: тиунами, ключниками, комнатными отроками, псарями.

Прошка насторожился. Бояре приходили на вече со многими людьми, когда ожидали, что издвоится народ на вече, когда был нужен каждый лишний голос, чтобы перекричать инакомыслящих…

У ворот Детинца встали усиленные караулы из ратников владычного полка. Это тоже было необычно.

Прошка шепнул своему спутнику:

— Задумали что-то бояре! Поторопимся!

Акимка пыхтел, расталкивая людей могучим плечом.

На торговой площади бурлила толпа. Люди пришли со всех концов Новгорода, со всех улиц.

Вечевой колокол смолк.

На помост взошли бояре, господа новгородская. Посадник Михаил Федорович поднял руку, требуя тишины. Возгласил на всю площадь:

— Мужи вольные новгородские! Важная весть пришла из Владимира. Ярослав Ярославич Тверской, брат покойного Александра Ярославича Невского, с ханским ярлыком сел на великое княженье. Как решите, мужи новгородские? Кому вручите меч Великого Новгорода?

46
{"b":"132541","o":1}