Подошел Елифан, верный помощник воеводы, доложил:

— Многих поранили, Иван Федорович. Сами идти не могут. Оставить бы их где-нибудь в безопасном месте, иначе — помрут… И убитых больше десятка. Считай, половины воинов у нас нет…

Воевода повернулся к Милону:

— Места здешние ты знаешь. Присоветуй, где раненых оставить?

Милон задумался, проговорил нерешительно:

— Разве что на городище? Есть у нас городище лесное, за Локотней. Семьи наши там от татар прячутся. Далеконько, правда, лесами целый день идти, а с ранеными — и все два. Но другого безопасного места не придумаю. По деревням-то татары шарят…

— Веди к городищу! — решил Иван Федорович.

И потянулся печальный обоз через зимний лес. Раненых везли на санях-волокушах. Кто мог — сидел в седле. Мужики шагали рядом, поддерживали руками ослабевших.

Сотника Хори-Буха в тумене хана Бури называли удачливым. Воины его сотни всегда оказывались первыми возле добычи. Но особенно упрочилась за ним слава удачливого предводителя во время мартовской облавы.

Тумен хана Бури проходил по местам, не сулившим богатой добычи. Города и села здесь были разорены еще по пути к стольному Владимиру, а редкие лесные деревеньки прятались за непролазными чащобами — попробуй найди их!

Татарские воины роптали, греясь ночами возле костров:

— Наши шубы изорвались о сучья, наши кони без корма… Руситы хитры и упрямы, их не выманишь из леса…

Только воины из сотни Хори-Буха ходили веселые и сытые, хвастались серебряными украшениями и новой одеждой. В их котлах всегда варилось мясо, кони хрустели овсом, седельные сумки лопались от добычи. Сам Хори-Бух имел в обозе девять возов, полных добра, и уже приготовил десятый — под будущую добычу.

Воины гадали, какие добрые духи помогают сотнику находить тропинки к руситским деревням? Говорили разное. Одни — будто бы видели в сотне Хори-Буха бородатого шамана, который всегда указывал верный путь. Другие утверждали, что у сотника есть чудодейственный талисман, привезенный из далекой Индии.

Хори-Бух посмеивался, слушая эти разговоры. Был у него шаман, как, впрочем, и во многих других сотнях. Но старый шаман много спал и много ел, рассказывал воинам на привалах сказки о добрых и злых богах, а сам в лесу не мог найти даже проезжей дороги. Был у сотника и талисман из Индии, литая из бронзы фигурка пузатого мужчины с шестью руками, но не он приносил удачу. Хори-Бух сам поймал удачу за хвост!

Сумел сотник увидеть ценное в навозе, за которым другие поленились бы и нагнуться…

Поблизости от великой реки руситов Волги, в сосновом бору, нукеры Хори-Буха поймали бродячего монаха. Другой, неразумный, приказал бы монаха убить — мало ли таких шатается бездельно по дорогам! — но Хори-Бух сохранил ему жизнь, велел одеть в старую шубу.

Воины удивлялись, почему сотник подолгу разговаривает с монахом Онуфрием. Но Хори-Бух знал, что делал. В степях он не раз встречал таких бродячих людей, жаждущих только сытной еды и богатства. Такие служили кому угодно, спасая свою жалкую жизнь. Сам Хори-Бух тоже был когда-то безродным скитальцем, служил у многих хозяев, легко давал клятвы и так же легко нарушал их, если предать было выгоднее. Сотник и монах быстро сговорились.

Онуфрий за долгие годы скитаний обошел всю Русь, знал не только дороги, но и неприметные звериные тропинки в лесах, безошибочно выводил он сотню Хори-Буха к деревням.

Удачлив Хори-Бух!

Но как-то вечером приехал в становище Хори-Буха гонец от благородного хана Бури, позвал сотника к хану. Уткнувшись лбом в узорный ковер ханской юрты, Хори-Бух выслушал грозный приказ:

— Говорили мне, что ты удачлив, сотник. Пусть удача сопутствует тебе и на этот раз. Отправишься со своими воинами на Москву-реку. В лесах у реки прячутся руситские воины. Они убили гонца великого хана, обладателя золотой пайцзы. Ты найдешь виновных и предашь смерти!

— Повинуюсь, о благородный хан.

Помолчав, Бури добавил:

— С тобой поедет мой верный нукер. Через неделю он должен привезти мне головы убийц и золотую пайцзу. Или одну голову привезет — твою!

Той же ночью сотня Хори-Буха отправилась в путь. Рядом с сотником на рыжей кобылке трясся монах Онуфрий. Монах заверил, что знает на Москве-реке все деревни наперечет: целое лето бродил по подмосковным местам, только осенью ушел к Волге.

Обрадованный сотник обещал ему новую шубу.

До Москвы-реки воины Хори-Буха добрались через день. Вокруг — тишина и безлюдье.

— Ищи людей, монах, ищи! — приказывал Хори-Бух.

Онуфрий крутил головой, осматривая берега. Но деревни у реки были давно покинуты жителями.

— Ищи, монах!

Впереди, над речным обрывом, показались три высокие березы. Онуфрий наморщил лоб, припоминая. Шепнул Хори-Буху:

— Сельцо там стояло, Локотней зовется. Бывал я в здешних местах прошлым летом.

Хори-Бух повел сотню к Локотне. Но и здесь было пусто. Снег уже замел пепелища. Только кое-где над сугробами чернели обожженные печища. И никаких следов на снегу: видно, в разоренное сельцо давно не заходили люди.

— Ищи людей, монах! — настаивал Хори-Бух.

Возвратились дозорные, ездившие вниз по реке. Деревни там были тоже покинуты жителями.

— Куда могли уйти люди? Вспоминай, монах! — наливался злобой сотник. — Я прикажу бить тебя плетью, монах!

Онуфрий с ужасом глядел в холодные глаза сотника.

— Вспоминай, монах!

И Онуфрий вспомнил. Во время блужданий по здешним местам набрел он на старое городище, даже ночевал там в полуразрушенной землянке. Не туда ли спрятались люди?

Хори-Бух, выслушав предположение монаха, удовлетворенно кивнул:

— Веди к руситской лесной крепости!

Татарские всадники поехали вдоль опушки леса. Возле неширокой просеки Онуфрий увидел то, что искал: едва заметный санный след…

К городищу всадники Хори-Буха подъехали в сумерках. Высыпали из-за деревьев, помчались к воротной башне. Было б дело днем, они могли бы ворваться в городище с налету: локотненцы не ждали нападения, надеясь на непроходимость зимнего леса. Но в предвечерний час ворота были уже крепко заперты.

Воротный сторож поднял тревогу:

— Татары! Татары!

Мужики — кто в накинутом наспех полушубке, кто в домашней посконной рубахе — успели взбежать на стену. Воинов Хори-Буха встретили камнями и стрелами. Татарам пришлось отступить — в конном строю на частокол не полезешь!

Ночью в городище никто не спал. Мужики стояли на стенах, смотрели на костры, зловеще мигавшие в темноте. Почти невидимые в ночи черные всадники подскакивали ко рву, пускали свистящие стрелы. Поодаль, у большого костра, татарские воины обтесывали длинное сосновое бревно для тарана, вязали из жердей лестницы. Видно было, что татары готовятся к приступу. Наутро — бой…

Но кому биться? Еще с неделю, как ушли в засады на лесные тропы почти все крепкие мужики. И Милон, выбранный локотненцами мирским воеводой, тоже ушел с ними. Старики да подростки остались на городище.

А биться надо — от татар пощады не ждали. Знали уже люди, что степняки одинаково жестоко убивают и тех, кто сражается, и тех, кто сдается на их милость. Не было милости у ворогов!

Старый Пантелеймон, оставленный Милоном начальствовать над крепостицей, расставил людей, приказал завалить ворота изнутри чем попало: бревнами, санями, пустыми кадушками, смерзшимся в глыбы снегом. Натянули новые тетивы на охотничьи луки, навострили топоры, приготовили рогатины.

Утром, едва поднялось над лесом неяркое мартовское солнце, татары с криками приступили к стенам. Десятка два из них, прикрываясь круглыми щитами, волокли тяжелое бревно тарана. Подбежали, ударили в ворота, потом еще и еще…

Их встретили стрелами. Эх, не боевые это были стрелы, а легкие, охотничьи, с незакаленным железом на остриях! Не пробивали они татарские щиты, бессильно скользили по доспехам. Только один татарин, хрипя, свалился замертво в снег — стрела попала ему в горло. Да еще двое, раненные легко, захромали прочь, грозя кулаками.