Утром зашевелился татарский стан. Во все стороны поехали разведчики дорог — юртджи. Они быстро нашли след отступавшего засадного полка. В погоню за ним хан Батый послал хана Байдара с целым туменом войска. Но начавшийся снегопад и дремучие леса между реками Порой и Раковой укрыли беглецов.

Два дня пробиралась конница хана Байдара по сугробам, по лесным чащобам, где не было ни деревень, ни проезжих дорог, и повернула обратно, потеряв немало воинов в волчьих ямах, а то и просто замерзшими в снегу.

Напрасно оправдывался хан Байдар, жалуясь Батыю, что нигде не мог найти проводников, — предводитель татарского войска прогнал незадачливого хана в обоз. Однако сам пошел к Рязани не через леса, а дальним, кружным путем — по реке Проне.

Пронский князь Всеволод Михайлович, не надеясь на силу своей немногочисленной дружины, ушел на север, к Коломне. Татарское войско сожгло покинутый жителями город Пронск и по льду реки двинулось к Рязани, опустошая прибрежные села и деревни.

Рязань готовилась к обороне.

Ко всем воротам столицы Рязанской земли — Старым Пронским, Новым Пронским, Исанским — тянулись обозы с продовольствием, подъезжали боярские дружины, приходили толпы мужиков из пригородных сел. Князь Юрий Игоревич, благополучно прибежавший в Рязань, тотчас разослал гонцов по волостям и малым градам, сзывая людей в осаду.

Многие, не дожидаясь зова, приходили сами с семьями и имуществом. Крепкие стены Рязани не раз спасали людей от нашествий. Надеялись люди отсидеться за стенами и от татар. Воеводы обнадеживали, что татары-де — такие же степняки, как половцы. А половцы, как известно, больших городов приступом не брали: пограбят и отскочат обратно в Дикое Поле. Да и то верно: с луками да сабельками на Рязань не попрешь — твердыня!

Привалился город Рязань к немыслимо крутому береговому обрыву, а с остальных сторон огорожен великими валами. На много сажен поднялись валы над глубокими рвами, а еще выше — стены из дубовых бревен, башни с бойницами. Зимой во рвах не было воды, но обледенелые откосы валов становились еще неприступнее.

И оборонять город еще было кому. Все горожане, от мала до велика, взялись за оружие. Мужики из окрестных деревень пополнили ополчение. Подоспели рати из малых рязанских градов: Зарайска, Борисова-Глебова, Переяславля-Рязанского. Засадный полк Романа Ингоревича, пополненный ратниками других разбитых полков, тоже пришел в Рязань. Для Юрия Игоревича в том была радость: молодой Роман Ингоревич слыл твердым и опытным воеводой.

Кипела, гомонила Рязань.

Тысячи людей копошились на валах и стенах, подновляли укрепления, подносили к бойницам стрелы, камни, глыбы смерзшейся земли, золу и песок, чтобы слепить приступающих татар.

В кузницах неумолчно стучали молоты, гудело в горнах тугое пламя, пар со свистом вырывался из кадушек с водой, куда опускали для закалки откованные мечи. Насаживали на крепкие березовые древки жала копий, точили наконечники для стрел. Из полков приходили здоровяки-десятники, охапками уносили оружие.

Князь Юрий Игоревич почернел от забот, от бессонницы. Не смотрел — сверкал глазами, говорил жестко, отрывисто, возражений не терпел. По всему городу сновали доверенные люди князя: ближние дружинники, воеводы, тиуны. Властно повел себя князь. Боярским и купеческим добром распоряжался как своим собственным, все оружие велел свезти на свой двор. Бояре заворчали было (дорогонько оружье-то, иная кольчуга табуна коней стоит!), да прикусили языки: на соборной площади по приказу киязя смахнули голову боярину Стару, припрятавшему воинский запас…

Тревожно было в городе.

Леденящим шепотком ползли слухи о гибели пронских городов, о поголовной резне, учиненной татарами в неукрепленном селе Добром Соте, о сече на валах Ольгова-городка, последней крепости перед Рязанью. Кое-кто подумывал, что лучше отбежать в мещерские леса, там пересидеть беду, а не пытать счастья в осаде. То ли выстоит Рязань, толи нет, а леса — они завсегда укроют! Немного было таких слабодушных, но все ж таки были. Княжеские дружинники силой задерживали беглецов в воротах, отправляли на стену, к бойницам.

А пример робким подал не кто иной, как сам пастырь духовный — рязанский еписком. Ночью неслышно распахнулись ворота епископского подворья, что у Успенского собора, гнедые кони вынесли на улицу закрытые черные сани. Два десятка всадников в монашеских рясах, но со щитами и копьями в руках, ехали следом. Стража у Старых Пронских ворот не посмела задержать епископского выезда, послушно отомкнула тяжелые засовы. Епископские сани растворились в темноте. Много было потом разговоров в Рязани. Нашлись люди, которые будто бы сами слышали совсем не апостольские слова, произнесенные епископом перед отъездом: «Не красен бег, но здоров!» А может, и наговаривали люди на отъехавшего, кто знает?..

Хан Батый со всем своим воинством, с осадными орудиями и обозами приступил к Рязани 16 декабря, в день пророков Аггея и Даниила. Князь Юрий Игоревич, его племянник Роман Ингоревич, ближние бояре и воеводы стояли на башне Старых Пронских ворот, смотрели, как, разливаясь будто черная вода в половодье, накатывается по льду Оки-реки на город несметная татарская сила.

Набатно загудели колокола рязанских соборов.

На их призывный гул выбегали из домов дружинники и горожане, карабкались по крутым лестницам на стены. На узкой улице, примыкавшей к Старым Пронским воротам, выстроился конный полк Романа Ингоревича. Кони первого десятка упирались мордами в воротные створки, слизывали шершавыми языками иней с дубовых брусьев. В другое время обратили бы внимание на этот иней, потому что верная примета есть: иней на Аггея — к теплым святкам. Но нынче другое занимало людей. Дружинники тихо переговаривались:

— В поле, что ли, выходить будем?

— Да нет, куда там, у татар — сила!

— А полк-то весь тут…

Поглядывали на полкового воеводу Нелюба. Воевода сидел в седле недвижимо, в окладистой бороде — снежинки, взгляд из-под насупленных бровей сердитый. Такого не расспросишь!

Простучав сапогами по мерзлым ступенькам, на башню взбежал дозорный. Протиснулся, расталкивая плечом бояр, к князю Юрию Игоревичу:

— Княже! Обоз подходит по реке… Саней пятьдесят с осадным запасом… Стража при обозе малая… Не ровен час, перехватят татары наш обоз!

— Обоз, говоришь? Где? — заволновался князь.

— А вон тамо… Из-за поворота выползает…

Вмешался Роман Ингоревич:

— Нельзя отдавать обоз, нельзя! Дозволь, княже, вывести полк. Задержу татар хоть на малое время, пропущу обоз в ворота. Дозволь!

Юрий Игоревич заколебался. Опасно, ох как опасно! Не ворвались бы татары в град на плечах Романовых дружинников… Но и полсотни саней с осадным запасом — тоже богатство немалое, жалко отдавать…

— С богом! Выводи полк!

Полк Романа Ингоревича выехал из распахнутых ворот, спустился к реке, наперерез татарским сотням. Те приостановились, накапливаясь.

Обозные мужики нахлестывали лошаденок, торопясь проскочить в ворота. Вот обоз уже совсем близко, под башней. Сани, стуча по бревенчатой мостовой, вкатывались под своды ворот.

Юрий Игоревич нетерпеливо притопывал ногой:

— Скорей, скорей!

Но все сани пропустить не успели. Татары начали теснить полк Романа Ингоревича. Заметались мужики в обозе, в спешке заворачивали лошадей. Сани опрокидывались на скользком съезде. Катились вниз, под ноги набегавшим татарам, кадушки и короба, мерзлые бараньи туши.

С лязгом захлопнулись ворота, и вовремя: татары были уже под самой стеной. Их отогнали стрелами.

Роман Ингоревич сбил свой полк в плотный квадрат, попробовал было пробиться к городу, но отступил перед великим множеством татарской рати.

Долго еще видели со стены рязанцы, как отходит вверх по Оке засадный полк, отбиваясь от наседавших татар короткими злыми наездами. Жалобно пропела, будто прощаясь, полковая труба. Всадники Романа Ингоревича скрылись в лесу за рекой.

Кто-то прошептал за спиной Юрия Игоревича: