Я опять жадно обхватил Натали.
— Пусти же, Ванютка! — почти жалобно вскрикнула девушка. — Сначала ты должен увидеть мой дом.
— Где же твой дом, дорогая?! — я громко щелкнул зубами, пребольно укусив свой язык.
— А вот где…
Натали через голову сняла, шитый украинскими крестиками, сарафан.
Под сарафаном ничего не было!
То есть, как это не было?! Было!
Молодое, сильное, нежное тело, напоминающее своими изгибами музыкальные изгибы арфы.
Изящная спина с узкой талией и слегка полноватые ягодицы.
“Да, в качестве топ модели она явно не годится, — молнией сверкнуло в моем мозгу. — Что ж, может быть, это и к лучшему.
Девушка, по-спортивному изогнувшись, прыгнула в пруд.
Луна фотографически зафиксировала в ночном воздухе взметнувшиеся светлячки брызг.
— Иди же ко мне, сладенький! — засмеялась Натали. — Али боишься?
— Да я на медведя с голыми руками хожу! — гордо воскликнул я и тут же покраснел от своего вранья. Косолапых я видел только в зоопарке, на Баррикадной.
— Ну, так иди же, дурачок!
— Я как-нибудь в другой раз. Как-то холодновато…
Натали нырнула, концентрические круги сошлись над ней.
Натали не появлялась ровно сорок минут и пятьдесят пять секунд.
Я уже мысленно попрощался с божественной ныряльщицей. И — зря!
4.
Она вынырнула в центре водоема и бойким кролем поплыла ко мне. Легко запрыгнула на парапет, совершенно не смущаясь своего восхитительного мыска внизу живота.
— Жаль, что ты со мной не поплыл. Вдвоем мы бы принесли больше, — сказала наяда и высыпала мне на колени горсть золотых монет. (А это были именно золотые монеты, я тут же их проверил на зуб). — Царской чеканки, — пояснила щедрая красавица. — Им цены нет.
Признаться вам, в последнее время дела мои не клеились. Работал, то сапожником, то водопроводчиком, то сторожил автостоянку. Какое чудесное преображение! Теперь не нужно думать о хлебе насущном!
— Да кто же ты, Натали?! — с искренним восторгом воскликнул я.
— Русалка.
— Но тогда, где же твой хвост?
Натали смущенно опустила русую голову:
— Я русалка-мутант. Без хвоста. Нравлюсь я тебе такая?
— Очень! — широко улыбнулся я, ссыпая полновесное злато себе за пазуху. — Только накинь сарафанчик-то. Чай, не лето!
— Русалки — хладнокровные, — не без потаенной горечи усмехнулась Натали. — Что нам…
5.
В следующее воскресенье мы с Натали будем справлять трехлетие нашей совместной жизни.
Деревянная свадьба!
Я убедил женушку оставить Черкизовский рынок, ведь дно Патриарших буквально выстлано золотом.
Да! У нас родилась девочка! Нормальная, без хвоста! Мы ее назвали в честь меня — Ванессой.
Все к лучшему!
Я переквалифицировался в ювелиры. На дармовом золотишке моя карьера пошла резко вверх.
Мы купили за городом великолепный особняк в стиле ампир. Вокруг грибной лес, а сразу за домом небольшой, но глубокий, пруд.
Натали ныряла в него, золото пока не нашла, зато накоротке сошлась с местными русалками.
Все бы ничего, да только Натали страшно ревнует меня к ним.
Смешно! Женщин с рыбьим хвостом я на дух не переношу.
Хотя некоторые из них, по пояс, очень даже ничего, славненькие.
Капсула 8. ВОРОН
1.
В день своего сорокалетия Петру Петровичу Шмакову не спалось.
Луна-сволочь в своей полновесной фазе даже через густой тюль заливала комнату слепящим светом.
“Ну вот, приехали! — метался Шмаков на водоналивном матрасе. — Дожился до седой бороды. Ни жены! Ни, соответственно, детей! Шестисотый мерседес, и тот барахлит. Продюсер шоу-бизнеса! Звучит громко! А на самом деле непостоянство, непредсказуемость, интриги коллег.
Шмаков выкинул с постели сильные, волосатые и довольно еще (на женский взгляд) привлекательные ноги:
— Нет, не могу! Нет сил оставаться дома!
Шмаков вывел из гаража автомобиль и на дикой скорости понесся по ночным улицам пустынной Москвы.
“Разобьюсь, значит, так тому и быть!” — гибельным восторгом ликовало сердце шоу-продюсера.
На третьем окружном кольце одна из радиальных дорог ответвлялась в сумрачный лес.
Шмаков неожиданно почувствовал сильную сонливость.
“Вот там и посплю”, - решил он.
Через пару километров проселочная дорога сузилась, асфальт прервался, машина запрыгала по ямам и колдобинам.
И вот мерседес уперся в какой-то огромный, замшелый камень.
Шмаков вышел из салона, размял плечи, ночной холодок тысячью иголок покалывал через диоровский пиджачок.
Луна выскочила из слюдяного облачка и ярко осветила камень.
На нем что-то было написано.
Шмаков надел золотые очки и наклонился к валуну, зашевелил губами:
“Потомственному гражданину Москвы, купцу первой гильдии Петру Петровичу Шмакову от безутешной вдовы Феклы Максимовны Шмаковой и пяти деток. Спи с миром, ненаглядный муж и отец”.
Мороз пробежал по спинному хребту полуночного туриста.
— Крра! — увесисто, горласто каркнул где-то в близлежащем осиновом лесу ворон.
— Ку-ку! Ку-ку! — с тупой методичностью закудахтала кукушка.
— Кукушка-кукушка, сколько мне жить? — пересохшим ртом спросил Петр Петрович.
Кукушка вдруг нагло заглохла.
— Вот те на! — опешил Шмаков, инстинктивно ринулся к спасительному мерседесу, дернул дверь, ее заклинило.
— Крра! Крра! — заорал чёртов ворон и, вылетев из кустов, опустился на плечо Шмакова.
— Пшол! Вон! — замахал руками охолодевший бизнесмен.
Ворон забил крыльями, выпустил острые когти и удержался на дрогнувшем теле Шмакова.
— Ну, здррравствуй, Петррр Петрррович! — французисто грассирую, произнесла птица.
У Шмакова закружилась голова, он прислонился спиной к родному мерседесу, обморочно сполз на мать сыру-землю.
2.
Очнулся Петр Петрович ранним, удивительно солнечным утром.
Весело посвистывали синички.
Кисея тумана клочками плыла в можжевельнике.
Шмаков дернул дверь машины, она легко открылась.
В мерседесе было прохладно.
Петр Петрович завел двигатель, включил печку. Теплый воздух благодатно обдал его ноги.
Шмаков оглянулся — вороны след простыл.
Надпись на валуне еле различима.
“От безутешной вдовы и деток, — усмехнулся Петр Петрович. — Во дела!”
Машина, вывернув на третье кольцо, рванула птицей.
Дома, как только Шмаков вставил ключ в скважину замка, ему кто-то открыл.
На пороге горделиво стояла седоватая дама с высокой прической. Густые брови незнакомки гневно свелись:
— Где ты шлялся, паразит? Я не спала всю ночь! Не спали детки! Карл! Всю ночь кар да кар!
Шмаков тряхнул головой, сгинь наваждение, и вошел в родную квартиру.
Да, квартира оставалась несомненно его, только на телевизоре, разинув клюв, сидел огромный ворон, внимательно пялясь на пришельца.
— Кто вы такая? — мужественно дернув кадыком, спросил Шмаков. — Как вы проникли в мое жилище?
— Ну, вот, Карл, — обратилась нахалка к ворону. — Так нализался супостат, родной жены не признает.
— У меня нет жены! — побагровел Петр Петрович. — Вон из моего дома! Самозванка!
— Иди, Петруша, проспись! — у женщины задрожали губы. — Меня не признал! Жену, у алтаря нареченную!
— Кррра! — злорадно заорал ворон.
— Откуда эта птица?! — Шмаков до времени решил не спорить с умалишенной.
— Карлуша! Милый! — возопила страдалица. — Он и тебя, любимца своего, не признал. Может ты и от наших деток откажешься.
— Каких еще деток?
— Которые сейчас в летнем лагере! Совсем мозги пропил, ирод!
Все смешалось в сознании Шмакова. На шатких конечностях он добрел до турецкого дивана, рухнул на него дубовым поленом.
3.
Прошло две недели.
Жизнь Шмакова круто изменилась.
Теперь он приобрел семью, свою ли, чужую — не важно.
Ясно одно — его здесь любили, почти боготворили.
Жена Фекла Максимовна пекла украинские пирожки, оладьи, варила густые свекольные борщи, жарила утей и кур.
