— А акции “Сони”?

— В чемоданчике из крокодиловой кожи! — отвечает Нинель как-то мягко, воркующе. Любит она Митюкова. Когда же Митюков нищий был, — избивала его нещадно, морила голодом.

А теперь-то что не жить Митюкову?!

На ужин змеючек водяных — угрей лопает, два краника у него на кухне, из одного крепленое винцо льется, из другого сушнячок, для опохмелочки.

Верующим стал Митюков.

Ночью выходит он на площадь Красную, да как хлопнется на колени, там где погрязнее, чтобы гордыню свою смирить, на Кремлевских орлов молится.

— Благодарствую! — шепчут Митюковские губы.

…Скоро у нас все в стране станут такими же богатыми, как Митюков. Скоро во всех ваннах озорно заплещутся острорылые осетры. Скоро по все коридорам запрыгает веселая птица какаду.

— Нинель! — кричит Митюков, — где мое портмоне из турецкого сафьяна?

От избытка радости кричит Митюков, ответ-то ему известен.

— В собольем полушубке! — из дальней комнаты откликается жена, а потом заблудится и аукает:

— Ау, Митюков!

— Ау, Нинелюшка! — отзывается Митюков, а у самого слезы на глаза наворачиваются, слезы умиления.

“Последним шакалом был, — вспоминает Митюков, — а теперь-то, теперь…”

— Ау-у! — из дальней комнаты кричит жена.

“Только бы на гетер моих не набрела”, - с легкой тревогой думает Митюков, сам же кричит светлым голосом:

— Ау-у!

— Гу-гу! — сыто гогочет птица какаду, озорно цокая коготками по золоту паркета.

Капсула 5. СПАСАТЕЛИ СОЛНЦА

Однажды вечером, носильщик Казанского вокзала Александр Державин, принимая ванну у себя дома, прочитал в популярном журнале статью о гибели Солнца.

Обнаженный Державин выскочил из водной купели и заметался по просторной, “сталинской” квартире.

— Если Солнце погаснет, то и нам каюк! — горячечно шептали Державинские губы. — Амба!

Державин запахнулся в просторный махровый халат с надписью на спине по-китайски “Куриные окорочка” и выскочил на лестничную площадку.

Направо от Державина жил банкир Янтарский. Державин смело нажал на кнопку звонка. Телекамера считала перекошенное лицо человека. Охрана дала “добро”.

— Ну, чем порадуешь? — приветствовал носильщика банкир.

В одной руке он держал сочащийся жиром, зажаренный бараний бок, а в другой — копченого сига.

— Солнце гибнет! — сказал Державин, облизывая пересохшие губы.

— Ух ты, — удивился банкир и откусил большой кусок от бараньего бока.

— А за ним всем — амба! — фистулой взвизгнул носильщик.

— И мне, то есть?

— Всем!

— Мама! — прошептал банкир.

Янтарский повернулся, и не говоря ни слова, пошел в свою каминную залу. Его сопровождали дюжие охранники, шуты в спецкостюмах, приживалы с благодарными лицами, голые представительницы многих земных континентов. Двинулся за Янтарским и Державин.

Камин уютно потрескивал дровами из красного дерева.

Банкир опустился на персидский ковер. Челядь стала аккуратным полукругом.

Могучими руками банкир разодрал копченого сига на несколько кусков, один кусок оставил себе, другие кинул челяди.

Все стали есть.

— Придется новое солнце покупать, — спустя полчаса проворчал Янтарский.

— А денег хватит? — с надеждой выдохнул носильщик.

Челядь засмеялась.

…Со сложным чувством Державин покидал хлебосольную квартиру Янтарского. Вдруг, все-таки, не хватит денег?

Налево от двери банкира, за пожарным щитом, располагался потайной бункер главы кокчетавской мафии, почетного пахана города Солнцево Матвея Перепелицына, носившего прозрачное прозвище — Нож.

— А соседушка, проходи! — приветствовал его хозяин.

В полутемной прихожей бродили охранники в матросской форме, ленточки их бескозырок разлетались от дуновения японских вентиляторов. Сновали путаны. Звери и птицы невиданной красы пересекали воздушное и половое пространство. Сам же Нож, затянутый в черное трико, весь был в поту и красной пыли, он только что головой крушил кирпичи.

— Солнце гибнет! — запинающимся шепотом произнес носильщик.

— Вот оно, началось, — скривил тонкие губы Нож. — Это все придурки из Люберец. Допрыгались, качки!..

Носильщик возразил:

— Да нет! Оно само по себе гаснет!

— А ну-ка пойдем за мной! — приказал Нож.

Они вошли в огромную залу, всю залитую светом свечей, оплавляющихся в канделябрах.

В центре комнаты были настелены татами. На них, затянутые в черные трико, сидели паханы многих преступных группировок.

— Паханы, — отчетливо произнес Нож, и гулкое эхо филином заухало под высоченным мозаичным потолком. — Солнце гибнет!

Паханы тревожно заворчали.

— Кто сказал? — простужено выдохнул пахан Вошь.

— Этот человек, — Нож указал на Державина.

— Косит фраер! — гортанно крикнул пахан Мокрый.

— Заткнись, Мокрый, — резко прервал его Нож. — Это мой сосед. Почетный носильщик Казанского вокзала.

— Мужик не фуфло толкает! — заворчали паханы.

— Так что делать будем? — прервал их ворчание Нож.

— На счетчик ставить! — крикнул Вошь.

— Бритвочкой по горлу! И в колодец! — по-бабьи взвизгнул Мокрый.

— Кого на счетчик? Кого бритвочкой? В какой колодец? — прервал их Нож. — В общем так, земеля, — повернулся он к Державину, — ты иди в хату, покемарь, а к утру, еще петушок не прокукарекает, мы с браточками найдем цивилизованное решение.

Паханы одобрительно заворчали, а Вошь озадаченно выстрелил по центральному канделябру.

— Мулатка нужна? — ласково спросил у Державина в прихожей Нож. — Горячая! Страсть!

— Нужна! — потупился Державин.

Несмотря на свои тридцать лет, Державин любил женщин, искал в них успокоение, а иногда и сладкое забвение.

— Ксана, подь сюда! — крикнул Нож.

Появилась девушка.

Сильные, точеные мулатские ноги. Золотые волосы кольцами до пояса. А под поясом, точеные, литые мулатские ягодицы.

— Вот так ягодка! — оторопел Державин. — Симфония!

— Оратория Шнитке! — поддержал его Нож.

Уже поздней ночью, кувыркаясь на водоналивном матрасе, то и дело целуя, источающие запах лаванды, литые ягодицы, Державин неожиданно подумал: “А может и не погаснет Солнце. Может, набрехал журнальчик!”

— Дядечка, поспи чуток, — предложила у Державину Ксана.

— Некогда нам спать, — возразил ей Державин. — Солнце, милая, гибнет, а мы спать будем…

— Ой и лихой же ты, дядечка! — залилась колокольчиком Ксана.

— Мы свое Солнце зажжем, — произнес Державин. — Сбегай на кухню, милая, взбей гоголь-моголь…

Утром носильщику Нож сообщил, что братия нашла выход. Правда — какой, сказать он пока не может. Банкир же к вечеру поведал Державину следующее: он заказал в Швейцарии аналог Солнцу — люминесцентный светильник, крепящийся платиновыми скобами к Луне.

“Молодцы ребятки! — возликовал носильщик и мысленно добавил. — Хотя я свое солнце уже и нашел. Солнце любви радости!”

Державин похлопал себя по плоскому животу и с ласковой гортанностью крикнул:

— Ксанушка, касаточка, подь сюда!..

Капсула 6. ОБЕЗЬЯНА В ЧЕПЦЕ

1.

А началось все с того, что в Москве, на улице имени 1905 года, умерла весьма богатая и влиятельная старушонка, Людмила Павловна Шнырь.

Бабушка была некоронованной королевой астраханских рыбацких поселков. Добрая половина осетров и сопутствующих им черной икры отходила к ней, и ложилось на пенсионный счет московской сберкассы, а также в виде алмазов и жемчугов в специальные бронированные ящички многочисленных коммерческих банков.

И вот, померла старушка.

Конечно, жаль.

Хотя, честно говоря, и не очень.

Я ее не видел, вы ее не видели — чего же жалеть?

Но все-таки…

Жил человек и вдруг нет его.

Странно!

И надо заметить, что имелась у этой осетровой бабушки фаворитка и дьявольская любимица — обезьянка Мими.

Эта Мими, пятнадцати годков от роду, в общем-то уже довольно-таки солидная макака, таскалась со старухой, когда та еще была живая, повсюду, и к косметологу, и к диетологу, и в бассейн, и к зубному хирургу, даже в банк, и в тот, нарядившись в какую-то кричащую пастельными цветами попону, наведывалась.