Вы знаете, Семен Васильевич, я как-то спросил довольно солидного корреспондента, что было бы с ним, если бы он поступил, как Пичугина. Он ответил: его стали бы презирать коллеги в любом печатном органе и его карьера журналиста была бы окончена. И надо отдать ему справедливость, он в своем материале оказался самым объективным.

Шухов спросил:

- А если бы Пичугина не согласилась перейти в вашу экспедицию?

- Мы целиком бы зависели от материалов и информации ее института. Однако тема Пичугиной, ее минералогическая проблематика стала бы проблемой номер один всего института. А сейчас ее требования об увеличении ассигнований на минералогические аспекты проблемы мы удовлетворить не можем. Мы занимаемся комплексными исследованиями и разведкой.

- Иван Павлович, а если вдруг Пичугина не шутит и с отчаяния, ведь ей есть от чего отчаяться, и с отчаяния действительно пойдет на порог?

- Проще уехать в Ленинград.

- У меня такое мнение, что ее поступки трудно предвидеть. Пройти Змеиный она не сможет. И тогда…

Иван Павлович только руками развел:

- Я не откажусь ни от одного своего слова.

- Согласитесь, - настойчиво продолжил Шухов, - вы, ваша экспедиция получила большую, выгоду от перехода в нее Пичугиной.

- И да и нет. Да - в том моральном смысле, что экспедиция занималась поисками, и поиск закончил ее сотрудник якобы… Нет - в том смысле, что мы сейчас имеем дело со многими институтами, и Пичугина не может заменить весь свой институт. У нее на руках пока еще ценнейший материал, который она одна не осилит, не осмыслит. Однако пройдет еще год, и другие коллективы ученых раскусят проблему. Тогда Пичугина опоздает, безнадежно опоздает и в этом. Сейчас она, по-моему, хорошо разобралась в ситуации. Медлить не станет.

- Я того и опасаюсь…

- Чтобы эта работящая - ведь она работы просит, а не почета и славы - и такая молодая женщина пошла на явную гибель? Невероятно! Ради чего? Она не слабенькая, не хлюпик. Этакий-то человечек - и бултых в воду. Нет!

- Но если она все-таки решится, то и за перебитые горшки, и за нее самое отвечать перед законом придется и вам…

Серые, будто седые, базальтовые скалы, проточенные рекой, теснились по берегам предпороговой заводи. По верху скал стояли корявые от ветров флаговые старые-престарые кедры. Приземистые и толстостволые, они не столько стремились вверх, как положено деревьям, сколько распустили по камням в поисках почвы блеклые щупальца корней, и многие из них, так и не найдя пищи ни себе, ни дереву, остались висеть безжизненными шнурами. Но те, что проникли в глубокие трещины, забитые занесенной туда землей, одеревенели, обматерев, стали толстыми и плотными и казались руками, которыми дерево обнимало камни.

На крохотной базальтовой площадке у самого жерла порога стояла молоденькая глупенькая березка. Она была так мала, что ветки ее, каждый листик даже тянулся только вверх - не то в мольбе, не то в отчаянии.

Вдали полированная гладь заводи там, где начинался порог, выглядела зазубренной. Вода рушилась в тех местах вниз, и отражение береговых скал уродливо растягивалось и кривилось.

«Вот и модель искривленного пространства, - усмехнулась Лариса. - Риманова геометрия… Геометрия Лобачевского… Нет, просто Эвклидова: прямая - самое короткое расстояние между двумя точками. Как это у Хайяма: «В обители о двух дверях…»

При чем тут Хайям? Разве мне так уж было плохо? Пусть все косились, но у меня был такой друг!»

По выходным ранним утром уходила в дальнюю заводь к Сергуньке. И никто не знал, куда она девается из поселка и что делает. А идти туда было далеко - переправляться через реку, а потом долго топать вдоль берега по бурелому, наваленному по урезу, перебираться через скалы, каменные завалы. Но радость встречи с лихвой окупала все трудности пути, и она была обоюдной. И эта не разгаданная никем тайна их общения таила в себе сладкое ощущение почти нереальности происходящего там, у заводи и близ, их игры, разговоры.

Мальчонка все сильнее привязывался к Ларисе. И она, будучи с ним, занимая и обучая всему таежному, что только знала сама, испытывала непонятное для нее и чудесное чувство материнства, что ли. Потому что, кроме товарищества, меж ними присутствовало и другое - ее самозабвенное ощущение нежной заботы о Сергуньке.

- Трудно тебе каждый день сюда добираться, - сказал как-то Сергунька.

- А мы лодку построим.

- Ло-одку?

- Лодку, - сказала Лариса уверенно и сама удивилась, почему раньше не догадалась, и тем более тут же укрепилась в необходимости скорейшего осуществления решенного.

- Какую лодку?

- Берестянку.

- Настоящую?

- А как же я в понарошной плавать буду?

- Сумеем?

- Я строила. Совсем хорошая лодка Получилась. Я на ней из тайги выбралась. Ушла одна в маршрут, а до того видела, как Петька Волосатый и Мишка-Баюнчик лодку строили, и им помогала…

- И построили?

- Построила. Теперь у нас с тобой еще лучше выйдет.

- А когда?

- Сейчас и пойдем. Вот стоят отличные березы.

Поодаль на каменном взлобке высилось несколько белоствольных красавиц. Они возвышались как бы отдельной купиной, и меж ними было совсем светло, не то что в остальном чернолесье.

Когда они подошли к громадным деревьям, Сергунька вдруг весело рассмеялся:

- Как же мы срубим дерево?

- Не станем рубить.

- А как же?

- А ты посмотри.

Мальчонка глядел добросовестно и долго, но лишь пожал плечами.

Лариса объяснила, что тут березу и не надо рубить, но если бы понадобилось, то она сумела это сделать. А так береза стоит очень близко к скале. Меж камнями и стволами метр-полтора. Она срубит несколько толстых орешин, закрепит в камнях и окажется довольно высоко от комля, где кора уже годится для берестянки.

Сергунька, оглядев дерево, стал хвалить его, а Лариса, вскинув руку с топориком, неожиданно высоким голосом завела странную диковатую мелодию:

- Что это такое, Лариса? - вскричал Сергунька. - Откуда вы знаете такие красивые заклинанья? Совсем как дедушка Кимонко!

- Это не заклинанья. Стихи эти - «Песнь о Гайавате»…

- Он за хребтом живет? Не дальше, - затараторил Сергунька. - Дальше быть не может - там уж березы большие не растут.

- Гайавата - индеец…

- Удегеец, - не понял все-таки Сергунька и упрямо продолжил: - В Индии есть слоны, а березы не растут. Вы шутите. А я Рави и Шаши читал!

- Не индиец, а индеец! Индейцы в Америке жили, и их почти целиком уничтожили белые люди.

- Какие белые?

- Ну, ты белый, и я белая. Белые люди.

- Э-э, какая ты хитрая! Ты про других белых говоришь. Про тех, с которыми дед Антип дрался. Зачем же ему с тобой драться? А меня он любит.

- Конечно, конечно, - постаралась согласиться Лариса, подивившись находчивости и умению рассуждать у такого маленького мальчишки. Она многому в нем поражалась, а особенно его умению четко и по-своему мыслить.

- Я тоже заклинанья знаю, - сказал Сергунька и напыжился, втянул голову в плечи, руки скрючил, словно крылья перед взмахом, и стал прыгать, крутиться и каркать, а потом вдруг выставил руки ладонями вперед, сделал страшное лицо и выкатил глаза:

- Э, пудзя! Э, пудзя! Хо! Хо!

Лариса не смеялась, хотя все это выглядело уморительно. Мальчонка мог бы обидеться, и по справедливости. Она точно поняла главное в общении с маленькими, но весьма серьезными, очень ранимыми людьми: то, что говорится всерьез, должно столь же серьезно приниматься.