Глядя на них, Семен припомнил, как однажды в Чите на вокзале два незнакомых, случайно сошедшихся шулера дулись в буру. И то, что происходило теперь за окном, было на это очень похоже.

Постепенно слух у Семена освоился с толщей стекол и кое-что он уловил.

— Вот что, позови своего умника. Под окном он отморозит уши, — донесся голос Мастера из комнаты.

Семен сорвался вниз и прилип спиной к влажной холодной стене.

Сергей Сергеич стоял в полумраке в стороне от входа на перрон и следил за потоком пассажиров. Он видел, как через светлый коридор под фонарем прошли Семен и Мастер и направились к шестому вагону. Семен был налегке. Разве что нес плащ, перекинув через руку. Мастер держал потертый чемоданчик.

В Краснодаре было тепло почти по-летнему, и Сергей Сергеич парился в шерстяном нательном белье. За окном, в купе, среди пассажиров мелькала фигура Семена. Мастер чинно сидел, покашливая себе в кулак, в этой толчее перед отъездом. Потом Семен выскочил на перрон, потрепался с молодой проводницей, построил куры проходившей пассажирке и опять исчез в недрах вагона.

Диктор возвестил отправление, и поезд тронулся, увозя Семена с Мастером в Москву. Сергей Сергеич еще постоял и, когда хвостовой фонарь состава потерялся среди далеких огней, пошел к трамваю.

В центре он пересел на последний рейсовый автобус и прикатил в аэропорт. Приземистое кресло в зале ожидания стало его ночным приютом. Он уселся поудобней. Положил на колени пузатый портфель.

Время потянулось медленно. Сергей Сергеич изнемог, ворочаясь в кресле. Шея его заболела. Он попробовал читать газеты, купленные еще вчера в Москве перед вылетом. Но глаза слипались. Это была его вторая ночь в Краснодаре. Первую он провел на пристани таким же образом, на деревянной скамейке, длинной, едва не с версту.

Отсюда в окно виднелась зеленая реклама над гостиницей. Она заманчиво мигала, суля покойный сон на матраце из мягкого и упругого пенопласта. Под теплым одеялом из верблюда. Но у стойки администратора поджидало одно неудобство — листок анкеты. А он считал, что это будет просто ни к чему, если в местных бумагах останутся его следы.

Он поставил портфель в ноги и попытался устроить голову на широком подлокотнике кресла. Едва ему удалось прикорнуть, пришла тетка с мокрой тряпкой на палке и начала старательно драить кафельный пол именно у него под ногами.

Но сегодня он прощал судьбе такие пустяки и, если бы стало нужно, протерпел бы без сна еще пару суток. В этот вечер начиналось то, к чему он, по сути, готовился всю жизнь. И Мастер поехал в Москву. Это еще не все. С ним придется повозиться и в Москве. Но там уже будет проще. И главное заключалось в том, чтобы Мастер клюнул на их предложение. А в конечный успех он верил прочно. Иначе и быть не могло. Это его последний шанс, о котором он мечтал еще в старые нэпмановские времена. Последний потому, что если уж попадешься теперь, после убийства актера, света белого уже никогда не увидать, и второго случая, надо понимать, не будет.

Он и в молодости пробовал одним разом добиться всего. Но тогда не хватило опыта. И пришлось отступить. И готовиться долго. Старательно. Исподтишка. К этому самому наступающему дню. А до тех пор терпеть и терпеть.

Тогда он зачеркнет все прошлое и прежние фамилии и станет новым Робинзоном. Он создаст свой маленький изолированный остров и заживет где нибудь на окраине небольшого курортного города, свои лучшие часы проводя за удочкой. Колючие страшненькие ерши сами полезут из моря в его ведерко. И пусть все кишит вокруг, он наконец-то будет полностью свободен от людей.

И он прекрасно знал, что не рожден для таких свершений Ему недоставало той прямолинейной воли и сокрушительных мышц, какими славился хотя бы тот же Мастер. Поэтому приходилось брать умом и опытом. И он чувствовал себя сейчас человеком, наконец-таки закончившим многолетний и трудный курс учебы. Теперь было готово все, только оставалось заполучить Мастера.

Семен был против участия Мастера, и с ним приходилось беседовать круто. Питомцу не хотелось делить добычу с третьим лицом. Питомец бил себя в грудь и кричал, будто, если понадобится, один вскроет сейф. Поначалу он и сам был такого мнения. Но опыт взял свое. Возня над сейфом была тонкой работой, и тут уж не стоило рисковать. После мокрого дела надо было действовать наверняка, а участие Мастера сулило полный успех. А что касается третьей доли, то еще неизвестно, получит ли Мастер ее.

Женщина с тряпкой оставила его в покое, перешла в дальний конец зала и возилась возле справочного бюро. Временами в полутемном зале объявляли рейс, и тогда местами поднималась негромкая возня. Полуночные фигуры с красными припухшими лицами семенили к месту посадки.

Утро он встретил точно благодать. Дежурная девица в темно-синей униформе провела его и цепочку заспанных пассажиров к самолету. Громоздкий АН-10 выглядел ненадежно. Его отяжелевшая бочкообразная туша едва не лежала брюхом на бетоне. Сверху легкомысленно торчали тонкие до прозрачности крылышки. Минут через пятнадцать самолет раскатился и начал толчками подниматься вверх, проваливаясь в воздушные ямы. Ровно в девять, минута в минуту, помятый и позеленевший от усталости Сергей Сергеич приехал в свое учреждение. Такси он оставил за углом и последние метры пробежал запыхавшись.

Его аккуратность считалась эталоном. Первым он был и сегодня, еще раз подтвердив свою высокую репутацию. Во всяком случае, когда в финансовый отдел ввалилась первая партия припоздавших коллег во главе с главным бухгалтером, Сергей Сергеич примерно восседал за своим рабочим столом в сатиновых нарукавниках, будто надел их давным-давно. Он поднял голову, а глаза его смотрели невидяще. Они были затуманены служебными заботами. Одинокая фигура Сергея Сергеича в этой пустой комнате служила немым укором всем тем, кто был недостаточно добросовестен. И припоздавшим стало неловко.

— Доброе утро, Сергей Сергеич, — сказал главбух смущенно. — Когда освободитесь, загляните на минутку.

Сергей Сергеич сложил бумаги в стопочку, подправил эту стопочку поровней, подождал немного и не торопясь пошел к начальству.

Официально он эти два дня проводил ревизию в одной из подопечных организаций. Но тем не менее ему было не по себе. Ему всегда было не по себе, когда приходилось лгать, уходя во время работы. Он не любил фальшивых положений и всегда старался добиваться ситуаций, о которых говорят, что комар носа не подточит. И даже в тот раз, когда он разволновался и пропустил наверх актера, он нашел в себе жалкие крохи мужества, подбежал к аптечному киоску и, сдерживая дрожь в руках, поднес часы к окошку продавщицы и спросил:

— Скажите, сколько времени? На моих десять сорок семь, — и вертелся перед ней и в фас и в профиль, так, чтобы она получше запомнила его.

И так он, рискуя возбудить подозрение, заручился алиби своего рода. На всякий случай. И только после этого заспешил на автобус.

— Ну-с? — спросил главбух, протягивая руку за отчетом — Как-с там наши газовики-монтажники?

— Дисциплина слабовата с финансами. Все молодежь, молодежь. В общем здесь все как есть, — сказал Сергей Сергеич, указывая на документы.

— Все бы им романтика. Оптимизм и беспечность, — вздохнул главбух, не то осуждая, не то завидуя. Главбух уставился на Сергея Сергеича и покачал головой.

— На вас, дорогой, нет лица. На вас точно воду возили, — закончил он внимательный осмотр.

— Пустяки.

— Вот что я вам скажу, дорогуша, ступайте домой. Поваляйтесь.

— А квартальный? Премии? И все такое? И вообще вам показалось, — уперся Сергей Сергеич. Ему не нравились такие штучки, когда тебя выделяют и начинают нянчиться. Сегодня это тем более ему пришлось не по душе. Он прогулял двое суток, и внимание начальства тут совершенно ни к чему. Но главбух настаивал, и Сергей Сергеич отступил перед его ураганным напором. В конце концов, может, так оно было и лучше. Ему предстояла уйма хлопот.