И тут впервые показывает себя Абст.

Неожиданно он обнимает Карцова, дружески хлопает его по плечу.

— Ладно, ладно, — ласково говорит он, — хватит валять дурака! Мы проиграли, и теперь каждый должен подумать о себе.

Абст обращается к следователю.

— Это боевой пловец нашей группы. Ему было приказано подвесить два заряда под килем вон того корабля. — Абст подбородком показывает на иллюминатор, за которым в наступившем рассвете виден стоящий на бочке крейсер. — Он охотно расскажет, где заряды и как их обезвредить, если вы и ему сохраните жизнь.

Карцов изо всех сил толкает немца.

Капитан-лейтенант насмешливо улыбается.

— Ловко! — говорит он, проводя пальцем по своим усикам. — Ну что, мы и дальше будем ломать комедию?

Карцов ошеломленно смотрит на немца. А тот не сводит глаз с большого хронометра на переборке салона. Он подался вперед, ссутулился от напряжения, почти не дышит. Он весь ожидание.

Чего он ждет? Догадка приходит мгновенно: это он минировал крейсер. Теперь, подставив Карцова, он отводит от себя удар и, кроме того, губит противника — советского офицера.

— Крейсер, — кричит Карцов, — спасайте крейсер!

Могучий корабль недвижим в спокойной воде бухты. И вдруг он вздрагивает. Над бортом встают столбы воды, дыма.

Взрыв так силен, что линкор дрогнул, в салоне распахнулся иллюминатор. Карцова сбросило со стула. Конвоир и лейтенант валятся на него.

Сквозь ворвавшийся в помещение дым виден капитан-лейтенант, приникший к иллюминатору. Высоко поднимая ноги в ластах, к нему крадется Абст.

— Берегитесь! — кричит Карцов.

Поздно! Немец уже рядом, бьет противника, и тот падает.

Второй взрыв. Линкор снова качнуло.

— Держите его, Джабб! — кричит лейтенант, указывая на, Карцова. — Крепче держите! Я схвачу другого!

Он вскакивает на ноги, но, споткнувшись, падает. Пока он встает, Абст с респиратором в руках уже протиснулся в иллюминатор. Мелькнули в воздухе его широкие черные ласты…

Высокий тощий коммодор[5] читает вслух бумагу, которую держит обеими руками. Слева и справа от него — по офицеру. В мундирах, при кортиках и орденах, они стоят навытяжку, как на смотру.

Три офицера — это военный суд. Карцова отделяет от них стол, крытый зеленым сукном.

Есть и четвертый член суда — тот самый представительный лейтенант, что участвовал в первых допросах Карцова и безуспешно пытался схватить Абста. Сейчас он выполняет обязанности секретаря, восседая за столиком в углу. Здесь же присутствуют матрос Джабб, еще один конвоир да два майора контрразведки — они стоят у двери.

Все это происходит на борту линкора, в салоне, где неделю назад излишне самоуверенный капитан-лейтенант устроил очную ставку Карцову и пленному немцу. С тех пор Карцов не видел этого офицера: допрос выловленного в бухте пловца вели чины морской контрразведки. С подследственным они разговаривали по десяти-двенадцати часов кряду, были вежливы и корректны, угощали кофе и сигаретами и… не верили ни единому его слову.

Ими было бесспорно установлено: в бухте, у мола, в одну и ту же минуту часовые обнаружили, а патрульный катер захватил двоих диверсантов — человека, который сейчас сидит перед ними, и другого, его партнера. Тот, второй, был в резиновом костюме и ластах, располагал кислородным прибором для плавания под водой. Отвечая на вопросы следствия, он установил личность своего коллеги, показав, что тому было поручено минировать крейсер. И действительно, вскоре корабль был подорван. Случай помог бежать человеку в резиновом костюме. Оставшийся должен отвечать за диверсию.

Карцов спорил, объяснял смысл показаний Абста. Но старший следователь, пожилой человек в чине майора, был непреклонен.

— А что, если предположить обратное? — говорил он. — Вас схватили, вы знаете: с минуты на минуту под килем корабля взорвутся заряды. Поэтому вы решаете разыграть невинность, все свалить на товарища. И вот мы видим ваши вытаращенные в ужасе глаза, слышим ваш взволнованный голос: «Крейсер спасайте, крейсер»! Вы отлично знали: взрыв неотвратим, уже ничто не спасет корабль.

— Я говорю правду: я советский моряк.

— Мне еще не случалось видеть советских моряков, которые татуировали бы на своей коже немецкие имена, да еще латинскими буквами.

— Я объяснял и это.

— Придумали, хотите вы сказать!

— Объяснял.

— А это как объясните?

Карцову показали радиограмму. Оказывается, они все же радировали на материк, а оттуда был сделан запрос в Москву. И вот ответ: командование советского Военно-Морского Флота подтверждает гибель корабля названного класса со всем экипажем такого-то числа, в таком-то квадрате. Подтверждена и фамилия врача. А в заключение указывается:

— Ну вот, — сказал следователь, иронически глядя на допрашиваемого, — вот как обстоит с «Хансом»!

— Ни в штабе флота, ни даже в штабе соединения, в которое входил мой корабль, не могли знать о татуировке.

— Кто же знал?

— Очень немногие… Вы видите, она у самого плеча, чтобы показать ее, надо снять китель.

— Кто же мог знать о татуировке? — настаивает следователь. — Отвечайте, я предоставляю вам все возможности оправдаться.

— Члены экипажа корабля, на котором я проходил службу.

— Люди «вашего» корабля, которые сейчас мертвы? — Следователь не скрывает сарказма. — Вы правы, это отличные свидетели!

— Но я наизусть перечислил весь экипаж моего корабля, назвал имена людей, их флотские звания, даже указал приблизительно возраст каждого. А вы не сочли нужным передать в Москву это важнейшее доказательство того, что я — это я!..

— Сдается мне, что корабль, о котором идет речь, ваши коллеги не утопили, а захватили. Люди с него убиты, или в плену. Эта же судьба постигла и судового врача. Кто мог помешать вам, разведчику и диверсанту, вызубрить два-три десятка имен?

— Еще аргумент: вы видите, как я владею русским языком. Был приглашен переводчик, и он…

— Не менее блистательно вы владеете немецким.

— Прошу вас, пошлите в Москву мое фото!

— Не вижу смысла. Да это и невозможно.

— Почему?

— Бильд с метрополией не работает. Самолеты туда не летают. Остается отправка со случайным судном. Долго. За это время вы столько успеете…

— Сбегу? Но мы на острове.

— Э, не выдавайте себя за желторотого!.. Старшина Динкер, который был назначен неотлучно находиться при вашей персоне, вчера явился с просьбой. Он, видите ли, сомневается в том, что вы немец. Вот и пришел просить тщательно во всем разобраться… А Динкер потерял на войне брата, от одного слова «наци» его бросает в жар. И этого-то парня вы окрутили и прибрали к рукам! Могу сообщить: вы его больше не увидите. Его место займет матрос Джабб. Он вылавливал вас из воды. Он слышал, как вас изобличил ваш же коллега. Попробуйте разложить его, добейтесь этого — и я скажу: вы сам дьявол!.. Впрочем, уже завтра дело ваше будет закончено.

— Меня будут судить?

— Разумеется.

— Но вы считаете меня немцем, а военнопленных полагается…

— Стоп! — Майор презрительно оглядел допрашиваемого. — Вон как вы поворачиваете. Не надо путать. Вы не были в форме армии своей страны, когда попали к нам, не смогли предъявить установленного воинского удостоверения. Поэтому вас будут судить как диверсанта и убийцу.

— Что же грозит диверсанту и убийце?

— Боюсь, что не могу вас обнадежить. На снисхождение можно надеяться в одном только случае. Вы знаете, в каком?

— Я должен дать ценные показания?

— Настолько ценные, чтобы они перевесили тяжесть совершенного вами преступления.

— Но я не немец. — Карцов устало потирает виски. — Поймите: вы совершаете ошибку.

Таков был последний разговор со следователем. Он происходил вчера. А сегодня Карцова судят. Точнее — уже судили, ибо сейчас читают приговор.