Напрасно Суховодов уговаривал нас остановиться, а меня — что-нибудь предпринять. И тут я вспомнил про Дудку-Побудку. Дрожащими руками попытался развязать рюкзак, пальцы не слушались.
— А ну, кто у нас тут шибко храбрый? — прогудел Страх, — Вот я сейчас на него погляжу-у!
И как уставится на меня огромными круглыми глазищами, каждое с тарелку!
— Подойди. Дай сюда.
Тут я и не выдержал, — будто меня заколдовали эти глазищи. Швырнул Страху наш походный рюкзак и бегом по коридору прочь. Влетел в пустую нору, запер дверь, завинтил покрепче крышку. Сижу в темноте, дрожу, всего боюсь. Темноты боюсь, а света ещё пуще боюсь. Задохнуться боюсь и вылезти подышать боюсь. Один боюсь, с другими тоже боюсь. Спать захотел — заснуть боюсь. Есть захотел — и есть страшно. Ещё отравят!
Так и потянулись дни за днями. Сидим и дрожим. То нами Страх правит, то госпожа Тоска Зелёная. Каждый день празднуем труса на разные страшные темы. Безубежденцев к каждой теме придумывает танец пострашней.
Напугаемся до смерти — и назад по норам.
Вскоре я совсем свыкся со Страхом, будто всюжизнь сидел в тёмной норе, дрожал и праздновал труса, а ученик седьмого класса пионер Олег Качалкин, член клуба Юных Авиамоделистов — это и не про меня вовсе.
Друг с другом мы почти не общались, так как боялись друг друга. Тольтко Суховодов всё к нам приставал, уговаривал плюнуть на Страх и идти дальше искать Тайну.
Мы огрызались, что хорошо плевать тому, с кем никогда ничего не случается, кому безопасность гарантирована, а толкать других на риск — махровый эгоизм. Суховодов обижался, замолкал, и все снова разбредались по норам.
Но однажды…
В дорогу! Встань, человек, расправь плечи и иди! Пора в путь!
Дудка-Побудка! Я сразу узнал её и почувствовал, что ни капельки не боюсь. Как темно, душно и сыро в норе! Тоска зелёная…И вообще, почему я здесь торчу, когда давным-давно пора идти? И где остальные?
В дорогу! В дорогу!
Звук доносился из зала. Я бросился туда и не поверил своим глазам, потому что играл на Дудке-Побудке…сам правитель Страх!
Петрова, Варвара, Бедный Макар тоже выползли из своих нор на звук и стояли молча, как и я, ничего не понимая.
И Страх удивлённо таращился на нас огромными, каждое с тарелку, глазищами. Рядом с ним стояли Безубежденцев и Суховодов. Суховодов подбежал к нам.
— Не удивляйтесь, ребята. Это я подговорил Правителя достать из рюкзака Дудку и сыграть на ней, чтобы Безубежденцев сплясал что-нибудь новенькое. Они думали — это простая дудка, я их обманул. Возьми у него Дудку, Олег, не бойся.
А я и не боялся. Чего тут было бояться — тщедушный жалкий карлик на ходулях. Глазищи со страху огромные — наверное, сам себя боится!
— Отдай Дудку!
Страх попятился. Молча послушно отдал мне нашу Дудку-Побудку и побыстрей ретировался.
Тех, кто его не боится, он, видимо, боялся сам.
В дорогу! В дорогу!
— Айда с нами, — предложил я Безубежденцеву, — Неужели тебе не противно служить Страху?
— Кому служу, тому пляшу, — отчеканил тот, — От рожденья не имел убежденья!
— Ну, пляши, пляши. В дорогу, ребята!
— Кто идёт впер-рёд, того Стр-рах не бер-рёт! — Ворон был, как всегда, прав.
Мы побыстрей выбрались за ворота и пошли прочь из города трясунов. Нам больше не было страшно идти к Лесу. Не потому, что исчезли опасности, — их в пути хоть отбавляй. Просто теперь о них как-то не думалось. Снова спасла нас Дудка-Побудка. Если бы не она и не это самое «чувство дороги», сидеть нам навсегда по норам и дрожать. И превратились бы мы в персонажей-трясунов, а люди сочинили бы про нас разные сказки, поговорки и пословицы. Вроде того, что лучше погибнуть в дороге, чем вечно жить в плену у Страха и Тоски Зелёной.
Все радовались свободе, обнимались и пели. Мы с Петровой тоже бы не прочь были порадоваться, если бы не часы.
Наконец, она не выдержала:
— Ну?
— Одиннадцать лет, — сказал я.
— Пятнадцать да одиннадцать…Ох! Неужели столько времени прошло? Нет, тут нескольких месяцев не хватает.
— Начинаешь скрывать возраст, Петрова?
— Чтоб я ещё хоть раз остановилась…Остановлюсь — можешь меня убить.
Но убить Петрову мне пришлось бы очень скоро. Всё началось с того, что мы разбудили Беду.
ГЛАВА 6
Как опасно будить Беду, когда она спит. Мы попадаемся на Золотую Удочку и оказываемся в плену у Вещей. А затем встречаемся с Фомой, Который Живёт Сам Собой, и с Волком, Который Всегда Смотрит в Лес
Беда лежала на стогу сена у дороги и храпела во всю мочь. Наверняка, она бы нас и не заметила, и мы бы спокойненько прошли мимо, тем более, мы даже ведать не ведали, кто это храпит на стогу.
Дёрнуло Суховодова попросить, чтобы мы не шумели, потому что на стогу спит Беда.
— Не буди Беды, когда она спит! — предупредил и Ворон.
Но тут Макар закричал, что плевать ему на Беду, что он её больше ни капельки не боится. Что он после города трясунов вообще ничего не боится, и всё такое.
Суховодов попробовал урезонить Макара — куда там! Он совсем развоевался, а дурёхи-девчонки ещё подхихикивали, подзадоривали. Варвара, естественно, сказала, что это очень даже любопытно поглядеть — что же будет, если разбудить Беду, а Петрова заявила, что наши ребята — настоящие мужчины, и без труда справятся с какой-то там соней-Бедой.
Ну, я и раскис. Вообще мы после царства Страха, по словам Суховодова, пребывали в какой-то дурацкой эйфории, вроде как пьяные, которым море по колено.
Беда проснулась в очень дурном настроении и прорычала, что если мы сию же минуту её не усыпим назад, она нам покажет Кузькину мать.
Не успела Петрова спросить, кто это такая, а Варвара сказать, что интересно было бы на неё хоть одним глазком взглянуть, Суховодов заорал, что только Кузькиной матери нам тут не хватало! И велел всем спасаться, кроме меня, потому что я помнил много колыбельных песен, которые выучил ещё в Сонном царстве, и нам с ним предстояло побыстрей усыпить Беду.
Легко сказать — «побыстрей»! Я по нескольку раз пропел ей всё, что знал, рассказал наизусть таблицы умножения, мер и весов, неправильные французские глаголы и отрывок «Чуден Днепр при тихой погоде», который всегда навевал на меня сон. Беда всё прослушала и прорычала, что концерт ей очень понравился, но она просила не развлекать её, а назад усыпить.
Тогда Суховодов тоже приказал мне «делать ноги» и догонять остальных, сказав, что останется с Бедой наедине и расскажет ей историю своей жизни. Что может быть скучнее прозябания того, с кем никогда ничего не случается! Особенно для самой Беды.
Я отошёл немножко, прислушался. Дело, кажется, сразу пошло на лад — Беда начала похрапывать.
А я побежал искать наших. Бегу, зову — ни ответа, ни привета, как сказал бы Ворон. Глухо, как в танке. Но и Ворона нигде не было.
Вдруг что-то засветилось надо мной, заполыхало — будто Жар-Птица прилетела. Гляжу — Золотая Удочка! И удилище, и леска, и поплавок — всё из золота. И острый золотой крючок с золотой монетой качается перед носом, сверкает. Схвати, мол, меня, клюнь, попадись на Золотую Удочку!
Ну, уж нет, не на того напала, этими буржуйскими штучками пионера Олега Качалкина не возьмёшь! А что если они…Возьми да клюнь, а Удочка их царап! Нет, быть того не может. Вот Петрова, например, — она же идеологически стойкая, хоть и дурёха. И Варвара — не жадина, и Макар…
Тогда куда же они все провалились?
Удочке, между тем, видно надоело болтаться у меня под носом, она улетела восвояси, размахивая леской, будто хвостом, а взамен стали маячить какие-то побрякушки — серьги, кольца, бусы, браслеты и всё такое. Да за кого меня здесь принимают? Друзья, где вы? Неужто попались на мещанское барахло?
Иду, зову — вдруг сзади автомобильный гудок. И нагоняет меня…Вот уж действительно чудо из чудес — автомобиль на Куличках! Настоящий новенький «Москвич», совсем как у папиного начальника Бориса Павловича. Даже цвет такой же — вишнёвый. И что всего удивительнее — за рулём никого. Сам ко мне подрулил, распахнул преднюю дверцу и прогудел так ласково, приветливо — мол, милости просим, — не угодно ли прокатиться? Будто живой.
