«Сменовеховство, это — идеология новой буржуазии, растущей и мало-помалу смыкающейся с кулаком и со служилой интеллигенцией. Новая буржуазия выдвинула свою идеологию, сменовеховскую идеологию, состоящую в том, что коммунистическая партия, по её мнению, должна переродиться, а новая буржуазия должна консолидироваться, причём незаметно для нас мы, большевики, оказывается, должны подойти к порогу демократической республики, должны потом перешагнуть этот порог и с помощью какого-нибудь «цезаря», который выдвинется не то из военных, не то из гражданских чинов, мы должны очутиться в положении обычной буржуазной республики…
Наша партия не перерождается и не переродится. Не из такого материала она склеена и не таким человеком она выкована, чтобы переродиться /аплодисменты/».
Смотри: над нами красные шелка — словами бессеребряными затканы, — а у скольких ещё бока кошелька оттопыриваются взятками?
* * *
Чтоб замаскировать тело мандрилье,
шерсть аккуратно сбрил на рыле.
Хлопья пудры / «Лебяжьего пуха!»/,
бабочка-галстук от уха до уха.
Души не имеется /Выдумка бар!/
В груди — пивной и водочный пар.
…
Он специалист, но особого рода:
Он в слове мистику стёр.
Он понял буквально:
«братство народов» как счастье
братьев, тёть и сестёр.
…
Ладонью пакет заслоня —
Взрумянились щёки-пончики,
Со сладострастием, пальцы слюня,
мерзавец считает червончики.
Такому в краже рабочих тыщ
Для ширмы октябрьское зарево.
Он к нам пришёл, чтоб советскую
нищь на кабаки разбазаривать.
/Вл. Маяковский/
…
Лишь лёжа в такую вот гололедь, зубами вместе проляскав — поймёшь: нельзя на людей жалеть ни одеяло, ни ласку.
…
«Партия рассматривает нашу революцию как революцию социалистическую, как революцию, представляющую некую самостоятельную силу, способную идти на борьбу против капиталистического мира, тогда как оппозиция рассматривает нашу революцию как бесплатное приложение к будущей, ещё не победившей пролетарской революции на Западе, как «придаточное приложение» будущей революции на Западе, не имеющее никакой самостоятельной силы». / «О социал-демократическом уклоне в нашей партии»/.
«Я никогда не встречал более чистосердечного, справедливого и честного человека, и своим потрясающим, неоспоримым восхождением он обязан именно этим качествам, а не чему-то тёмному и зловещему… До встречи с ним я думал, что он, возможно, находится на этом посту потому, что люди боятся его, но скоро понял, что его никто не боится и что все ему доверяют». /Г. Уэллс/
«Сталин слишком груб и этот недостаток, вполне терпимый в среде и общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности Генсека. Поэтому я предлагаю способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который… отличался бы от Сталина только одним перевесом: был бы более терпим, более лоялен, более вежлив, более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д». /В. Ленин/
«… У меня сложилось впечатление, что передо мной хитрый и непримиримый борец, изнурённый от тирании России, пылающий от национального честолюбия. Сталин обладал огромной волей. Утомлённый жизнью заговорщика, маскировавший свои мысли и душу, безжалостный, не верящий в искренность, он чувствовал в каждом человеке сопротивление или источник опасности, всё у него было ухищрением, недоверием и упрямством. Революция, партия, государство, война являлись для него причинами и средствами, чтобы властвовать. Он возвысился используя, в сущности, уловки марксистского толкования, тоталитарную суровость, делая ставку на дерзость и нечеловеческое коварство, подчиняя одних и ликвидируя других». /Шарль де Голль/
СЛОВА АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:
— Иноки, иные, избранники… Искатели Истины. Эти «И» — их судьба.
Одни — для тела, другие — для дела, третьи — для Дела с большой буквы. Дела, ради которого ты вызван Творцом из небытия. Сеятели, делатели, «ловцы человеков» для Жатвы Господней. «По плодам их узнаете их»…
«Пил, ел, толстел, скучал, хирел… — не помню, как точно, — И наконец в своей постели скончался посреди детей, плаксивых баб и лекарей…» Делатели денег, игроки всех мастей — от «на интерес» до «на души».
И Дело. Инок не успокоится, пока не найдёт Его, не станет на Путь, ведущий к Истине. Или останется «лишним человеком». «Лишние люди» — их было на Руси немало. «Чувствую в груди своей силы необъятные!» — восклицали они в тоске. — «Для чего-то я всё-таки родился?» Иосиф — инок. Иной, избранник, искатель Истины.
«Сегодня приторно и пресно В любом банановом раю, И лишь в России интересно, Поскольку пропасть на краю». «Создаётся нечто вроде единого фронта от Чемберлена до Троцкого». 1926 г. Правомерна ли постановка вопроса о переделке мира? Православный священник отвечает за вверенную ему паству, кесарь — за вверенное ему государство. Должен ли он допускать, чтобы первородный грех, выражающийся в дурной бесконечности желаний его граждан, стоял впереди телеги? Служил стимулом так называемого «прогресса»? Если он отвечает перед Творцом за состояние душ своей паствы?
Строй, культивирующий грех, порождает вампиризм и хищничество; хищники «в Царствие не войдут».
Иосиф отвечал перед Богом за всю огромную Россию, «с южных гор до северных морей». Он был вынужден убивать врагов и отделять овец от волков, чаще всего интуитивно, с кровью и страданиями… Он отстранился ото всех религий в своём многонациональном государстве, ибо ещё больший грех — объединить религии, подчинив государству, насильно тащить павший, во всём разуверившийся народ в храмы. Ему предстояло собрать огромное разношерстное стадо, больное и заблудшее, в разрушенную нищую овчарню. «Собрать расточённое»…
«Всякая власть от Бога». Да, она часто нам посылается в наказание и во исправление, возможно, даже для «искушения огненного», но тогда возникает вопрос: если власть требует от тебя нечто, противное твоей совести /вписанному в сердце Закону/, то есть «искушает» тебя, то со стороны церкви требовать в этом случае послушания — вводить и власть, и подчинённых в грех. Падение и склонение к падению. Такое послушание не может быть угодным Богу.
Отделив церковь от государства, Иосиф взял на себя и её возможные грехи, и своей паствы. В основном, неверующей паствы. Доставшейся ему от некогда «Святой Руси», где царь перестал быть «отцом», люди — «братьями», а «Высший свет» — светом.
«Среди лукавых, малодушных, шальных балованых детей, Злодеев и смешных и скучных, тупых, привязчивых судей, Среди кокеток богомольных, среди холопьев добровольных, Среди вседневных, модных сцен, учтивых, ласковых измен. Среди холодных приговоров, жестокосердой суеты, Среди досадной пустоты, расчётов, дум и разговоров, В сем омуте, где с вами я купаюсь, милые друзья». /А. Пушкин/ «Край родной долготерпенья», по словам Тютчева… Терпеть во имя Дела Божия, коллективного спасения, но не ради взаимного вампиризма. Общества хищных волков и огрызающихся завистливых волчат в овечьих шкурах. Умножать дурную похоть, свою или чужую, оградив её законами — не дело угодного Богу пастыря. Русская революция была судом не только над русской действительностью, но и над религиозной терпимостью ко злу. Над всеобщим молчанием — монархии, двора, чиновничества, дворянства, священства, гуманистической интеллигенции… Над молчанием, которым «предаётся Бог».
