Потом, много лет вперёд, здесь будет война. Кровь, танки, пожары, обезумевшие лица беженцев, бегущих через мост… Тогда сама мысль о чём-то подобном казалась абсурдной, ничего такого не могло случиться ни здесь, где группа была всё-таки дома, хоть и в гостях, ни в любом уголке страны. И кавказцы, когда приезжали в Москву, хоть и были гостями, но это была и их столица, а когда Шеварнадзе лютовал по поводу разложения грузинских верхов, Яна во время съёмок на Рижском взморье встретила в «Жемчужине» весёлую компанию южан, удравших от всевидевшего секретарского ока под крылышко братьев-прибалтов, которые на их кошт весьма весело с ними гудели. И Хельге была дома, приезжая на лето к южному морю и солнцу.

«Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз!», — всё это было, её страна со всеми нелепостями и недостатками, которую она всем сердцем любила, и вообще нелепо доказывать лягушке, что море лучше болота, или белому медведю, что его родное Заполярье хуже тропиков, ибо там холодно и нет лиан.

Но до грядущего, хоть и было «подать рукой», но оставалось ещё полтора десятилетия, и Яна, заставив себя в тот безумный день всё-таки притащиться на съёмку по жаре на местном дребезжащем автобусе, подставить щёки для поцелуев — одну Денису, а другую — несгибаемому Павке Кольчугину, которому, к счастью, как и всей группе, как и всегда на съёмках, до неё не было никакого дела. Придуманный ею мир жил своей жизнью, группа нервничала, спешила, опасаясь, что погода вот-вот испортится, потому что ветер с моря, и когда все умчались снимать графоманский Денисов шедевр — сцену над пропастью, где Кольчугин в смертельной схватке одолевал пастуха, владельца тайного макового поля, почему-то каратиста, — этот эпизод Яна ещё в Москве обозвала «над пропастью во лжи» — оставив их снимать над пропастью невыспавшегося Кравченко, Яна просидит в одиночестве несколько часов в киношном рафике, на стоянке возле туалета.

«Дети разных народов», прибывшие на отдых по профпутевкам и дикарями по баснословно дешёвым авиабилетам и по ещё дешевле — железнодорожным, наевшись и напившись до отвала за какой-нибудь червонец с носа /мамалыга с сыром и аджикой, копчёное мясо, зелень, вино и форель, да, да форель!/ — шныряли мимо в туалет, покуривали «Яву» по 40 коп. пачка, кадрились, не подозревая, что живут в империи зла и тюрьме народов, что не за горами счастливое время, когда они упорной борьбой завоюют право больше никогда не появляться в этом волшебном краю, когда у каждого будет свой собственный край-рай, выбраться из которого большинству будет не по карману, да и многие прекрасные края станут фронтами, где можно будет вволю пострелять друг в друга за свободу отказаться от большого дома во имя отдельной суверенной комнаты. И на месте, где сейчас стоит рафик, тоже в разгар бархатного сезона будет лежать убитый чернокудрявый подросток — грузин или абхазец — кто их разберёт? — в окровавленной футболке с Микки Маусом. И эта весёлая мышь в алом подтёке на ткани покажется особенно страшной.

Но тогда самая мрачная шизофреническая фантазия не могла ни до чего такого додуматься. Тогда Яне, одиноко сидящей в киношном рафике и пребывающей в тупой сонной одури, казался самым важным ответ на вопрос: «Что же теперь будет?» Ответ явится сам собой, вульгарно-примитивный, как дважды два, и почему-то в образе облезлой дворняги, мусолящей в пыли перед рафиком козлиную ногу. Яна свистнула ей в открытое окно, просто так. Собака лишь чуть скосила глазом, поглощённая костью.

Да ничего не будет. Ни-че-го, — не то, чтобы услышала, но и не сама себе сказала.

Ни-че-го… Ни-че-го, — хрустела собака кистью.

— А почему, собственно, что-то должно быть? — подумала Яна, — Ни-че-го… И сразу что-то изменилось. Уже в каком-то новом качестве она отправилась с проснувшимся шофёром рафика жевать копчёное мясо с мамалыгой, запивая терпким вином, а тут и группа вернулась, в отличном настроении. Кравченко всю обратную дорогу спал на плече у гримёрши, а обмякшая от вина Яна дремала на плече Дениса, облачённого в ту самую джинсовую куртку, которая в горах пришлась весьма кстати — там гулял ветер. Потом, само-собой, она оказалась в Денисовом номере «Гагрипша», и Денис продемонстрировал ей, что соскучился, или неплохо это сыграл, а она, впрочем, не очень-то и сыграла, будто продолжалась прошлая ночь, и то ли Денис стал ненасытным Антоном, то ли Антон — Денисом. А кем была она?

— Шлюха, — подумала она, засыпая, — Я — шлюха.

Но и это не потрясло, не задело. И где-то в подсознании грызло, как собака ту кость:

— Ничего не случилось. Ни-че-го!

«Наши бойцы, воодушевлённые сознанием своей великой освободительной миссии, проявляют чудеса героизма и самоотверженности, умело сочетают отвагу и дерзость в бою с полным использованием силы и мощи своего оружия». /И. Сталин./

«КЛЯТВА.

Дорогой Иосиф Виссарионович, вступая в бой по освобождению Белорусской земли, я Вам клянусь бить врага храбро, мужественно, до тех пор, пока сердце бьётся в моей молодой груди. Я буду мстить за смерть матерей и родных.

С Вашим именем мы непобедимы». /Коммунист Г. Рыбанд/21 июня, 1944 г.

«Красная Армия достойно выполнила свой патриотический долг и освободила нашу отчизну от врага. Отныне и навсегда наша земля свободна от гитлеровской нечисти. Теперь за Красной Армией остаётся её последняя заключительная миссия: довершить вместе с армиями наших союзников дело разгрома немецко-фашистской армии, добить фашистского зверя в его собственном логове и водрузить над Берлином Знамя победы». /И. Сталин/

«Подобно тому, как Красная Армия в длительной и тяжёлой борьбе одержала военную победу над фашистскими войсками, труженики советского тыла в своём единоборстве с гитлеровской Германией и ее сообщниками одержали экономическую победу над врагом». /И. Сталин/

«Сталин был не военный, но с руководством вооружёнными силами справился хорошо. Хорошо. Никакой нарком не руководил авиацией, а руководил Сталин, и военно-морскими делами руководил Сталин, и артиллерией — Сталин. Были и ошибки. Они неизбежны, но всё шло, и это накачивание новой техники военной — под его началом. Этого почти никто не знает». /Молотов — Чуев/

«Мне рассказывал Чрезвычайный и полномочный посол В. Семёнов, что на большом собрании в Кремле Хрущёв заявил: «Здесь присутствует начальник Генерального штаба Соколовский, он подтвердит, что Сталин не разбирался в военных вопросах. Правильно я говорю?» — «Никак нет, Никита Сергеевич», — ответил маршал Советского Союза В. Соколовский». /Ф. Чуев/

«Во всех иностранных журналах полное отсутствие каких-либо работ по этому вопросу. Это молчание не есть результат отсутствия работы… Словом, наложена печать молчания, и это-то является наилучшим показателем того, какая кипучая работа идёт сейчас за границей… Нам всем необходимо продолжить работу над ураном». /из письма академика Г. Н. Флёрова И. Сталину/

«Единственное, что делает урановые проекты фантастическими — это слишком большая перспективность, в случае удачного решения задачи. В военной технике произойдёт самая настоящая революция… Если в отдельных областях ядерной физики нам удалось подняться до уровня иностранных учёных и кое-где даже их опередить, то сейчас мы совершаем большую ошибку, добровольно сдавая завоёванные позиции». /Г. Флёров/

«Докладывая вопрос на ГКО, я отстаивал наше предложение. Я говорил: конечно, риск есть. Мы рискуем десятком или даже сотней миллионов рублей… Если мы не пойдём на этот риск, мы рискуем гораздо большим: мы можем оказаться безоружными перед лицом врага, овладевшего атомным оружием, Сталин походил, походил и сказал: «Надо делать». Флёров оказался инициатором принятого теперь решения». /Уполномоченный ГКО по науке С. Каштанов/

«В ходе конференции глава американской делегации президент США Г. Трумэн, очевидно, с целью политического шантажа однажды пытался произвести на И. В. Сталина психологическую атаку.