Манштейн, описывая придворный быт императрицы Анны Ивановны, замечает между прочим, что «по древнейшему в России установленному обычаю, каждый частный человек, получающий хорошие доходы имел при себе по крайней мере одного шута. Из сего можно судить, что в них не было недостатка и при дворе», т. е. еще к начале XVIII ст., ибо в это время старая русская жизнь держалась еще очень крепко и была только снаружи заставлена разными немецкими декорациями, так что Анна Ивановна по своему воспитанию, образованию и особенно по своим вкусам вполне принадлежит не XVIII, а XVII столетию и в этом отношении XVIII ст., в смысле новой эпохи, должно начинаться собственно с Елисаветы Петровны. По той же причине и Петр I, как говорит Манштейн, отменно жаловал шутов; при нем часто их бывало человек до 12 и более. Петр был родной сын и прямой наследник XVII ст., а потому и нельзя, чтобы в его нравственных чертах не сохранилось родового сходства со своим родителем; к тому же шуты и всякое шутовство ему очень были нужны не столько по домашним, сколько по политическим причинам. С ними вместе он вел борьбу со старым порядком жизни, публично его осмеивал, составлял на него целые сатирические спектакли…
Шутов и шутовство особенно также любил и царь Иван Васильевич Грозный. Одною из главных утех его, говорит Карамзин, были многочисленные шуты, коим надлежало смешить царя прежде и после убийств и которые иногда платили жизнью за острое слово. Между ними славился князь Осип Гвоздев, имея знатный сан придворный. Однажды, недовольный какою-то шуткою, царь вылил на него мису горячих щей; бедный смехотворец вопил, хотел бежать: Иоанн ударил его ножом — обливаясь кровью, Гвоздев упал без памяти. Немедленно призвали доктора Арнольфа. Исцели слугу моего доброго, сказал царь: «я поиграл с ним неосторожно». «Так неосторожно (отвечал АрнольФ), что разве Бог и твое царское величество может воскресить умершего: в нем уже нет дыхания». Царь махнул рукою, назвал мертвого шута псом и продолжал веселиться». В сопровождении шутов царь делал даже церемониальные поезды. Один итальянец, бывший в Москве в 1570 г., рассказывает между прочим: «царь въезжал при нас в Москву… впереди ехали 3000 стрельцов, за стрельцами шут его на быке, а другой в золотой одежде, затем сам государь»… Однажды, издеваясь над поляками в лицо их посольству, он схватил соболью шапку с одного из их дворян, надел ее на своего шута и заставил его кланяться по-польски. Когда тот отвечал, что не умеет, то царь стал учить его, сам кланялся и смеялся. Быть может особенное расположение Грозного к шутам и шутовству условливалось отчасти, подобно как и при Петре, причинами замаскированной борьбы с положениями своего времени или с своими личными врагами. Так, он заставил везти к Москве собранных в Новгородской области медведей одного опального архимандрита [193].
На пирах Грозного являлись шутниками и его любимцы из опричников — дворян, каков был, напр., Василий Грязной. Когда, в 1572 г., он, вблизи Крыма, на степном разъезде, взят был в плен и писал о том государю, царь отвечал ему: «что писал еси, что по грехам взяли тебя в полон: ино было, Васюшка, без пути серед крымских улусов не заезжати; а уж заехано, ино было не по объездному спати. Ты чаял, что в объезд приехал с собаками за зайцы,… али ты чаял, что таковож в Крыму, как у меня, стоячи за кушаньем, шутити? Крымцы так не спят, как вы, да вас дрочон (неженок) умеют ловити… А что сказываешься великой (знатный) человек, ино что по грехом моим учинилось, и нам того как утаити. — Что отца нашего и наши бояре нам учали изменяти, и мы вас страдников приближали, хотячи от вас службы и правды. А помянул бы ты свое величество и отца своего в Олексине: ино таковы и в станицах езживали; а ты в станице у Пенинского был, мало что не в охотниках с собаками… И мы того незапираемся, что ты у нас в приближенье был, и мы для приближенья твоего тысячи две рублев дадим; а доселева такие по 50 рублев бывали». В своем ответе Грязной писал между прочим, что «заец не укусит ни одное собаки, а он укусил 6 человек до смерти да 22 ранил; что было в Крыму собак изменников, он всех перекусан и т. д. Да еще хочу у Владыки Христа нашего, чтоб шутитя за столом у тебя (т. е. возвратиться в Москву). Мы холопи Бога молим, чтоб нам за Бога и за тебя голова положить, то наша и надежа… А яз холоп твой не у браги увечья добыл, не с печи убился».
Вообще такой шутливый, сатирический тон и такие шутливые разговоры были, кажется, характерною чертою в письмах Грозного, а след. и в его отношениях к окружающим. Припомним его переписку с Шведским королем, его послание в Кириллов монастырь… Очень естественно, что шуты при нем были в большом ходу.
Сын его, царь Федор, также всегда забавлялся шутами и карликами, мужеского и женского пола, которые кувыркались перед ним и пели песни. Маскевич говорит, что вообще шуты представляли самую обычную утеху для наших предков, увеселяли их плясками, кривляясь, как скоморохи на канате, и песнями, большею частью весьма бесстыдными. Даже Тушинский царик имел при себе шута, Петра Киселева, с которым и побежал потом из Тушина.
Молодого царя Михаила Федоровича, в первое время (с 1613 г.) потешал дурак Мосяга, также Мосей (Моисей), а в хоромах у матери царя, великой старицы иноки Марфы Ивановны, в Вознесенском монастыре, жила дура Жанка (Марья). В 1616 г. марта 28, пятнадцать человек портных шили целый день «государевым потешникам» дураку Мосею однорядку в покромях, а дуре Манке летник в сорочках [194]. Должно полагать, что эта одежда готовилась наспех, быть может ко дню Светлого Воскресенья, которое в том году приходилось 31 марта. В 1618 г. апр. 4, след. также к Светлому Дню (5 апр.) государь пожаловал дураку Мосею однорядку суконную в разных цветах, с мишурным кованым кружевом, с шелковыми завязками и образцами (род запон с петлями); кафтан суконный из остатков разными цветы с такими же образцами и кружевом и с оловянными пуговицами; а дурке Манке дано государева жалованья шубка киндячная в трех цветах с оловянными пуговицами. В 1622 г. марта 18, дурке сшита шапка из червчатой камки с мишурным кружевом. В 1624 г. сент. 15 скроен летник в жоетых дорогах гилянских с бархательными вошвами и с бобровою опушкою. В 1627 г. июня 9 дурке Манке сшит опашень в два цвета, из червчатого и желтого сукна, с мишурным кружевом и оловянными пуговицами и к нему ожерелье накладное — медведок молодой.
В 1620 г. в товарищи к дураку Мосяге прибыл новый дурак Симонка, которому 12 июля государь велел сшить кафтан — терлик. Затем в 1624 г, прибыли еще два дурака, Исачка и Ивашка. В 1628 г. у государя является еще новый дурак Семейка. В 1634 г. упоминается дурак Шамыра, а в 1636 г. появляется еще дурак Сергей. Шамыра быть может только прозвище того же Сергея или одного из упомянутых прежде.
Обыкновенный, можно сказать мундирный, наряд всех этих царских дураков был следующий: однорядка татарского покроя, из червленного (красного) сукна с татарскими завязками, кафтан крашенинный лазаревый, опояска из покроми червленного или зеленого сукна; шапка черкасская (малороссийская) суконная зеленая с лисьим околом, или колпак валеный с нашивкою; сапоги красные, телятинные, белье — рубашка и порты холщевые. Такой наряд по большой части они получали к Святой. Спали на войлоках, одевались бараньими (овчинными) одевальными шубами.
Иногда кому либо из дураков шилось и более богатое платье в других цветах. Так в 1629 г. июня 16 государь приказал сшить дураку Ивашку однорядку — сукно аглинское вишнево, кафтан — дороги гилянские жолты, на хлопчатой бумаге с атласным лазоревым золотным ожерельем, ферези из лазоревого киндяку, шапку — сукно багрец с собольею опушкою. В 1636 г. апр. 16, государь приказад сшить трем дуракам Симону, Исаку, Сергею по однорядке, одна брусничная, другая рудожолтая, третья серебряной цвет, с кружевами и завязками татарскими; кафтаны крашенинные, сапоги телятинные. По случаю какой либо особой потехи, в которой должны были участвовать и дураки, им шилось и особое платье, изготовлением которого занимался уже главный потешник в Потешной Палате немчин Иван Сеженов. В 1634 г. дек. 11 для государевы потехи дуракам на платье было отпущено этому потешнику 10 арш. сукна аглинского червленного да 5 арш. зеленого. Разные мелочные предметы их наряда и вообще их содержания, большею частью покупались в городских рядах. В 1634 г. в ноябре дурак Шамыра женился; свадьбу играли в селе Рубцове-Покровском и без сомнения не без особых потешных затей. Мы знаем только, что ноября 2, в Рубцово на дуракову Шамырину свадьбу послано из царицыной казны 6 полотен тройных гладких да 3 полотна тверских, а ноября 6 ему с невестою куплены в серебряном ряду крест серебряной золоченый, да 2 перстня серебряных, один ручками, за все рубль; а в селе Рубцове куплено свеч на свадьбу на 4 ал. 2 д.
