Прасковья Суровцова с пытки же повинилась в том только, что она действительно у кольдуньи Настьки пыталась и наговорную соль и мыло и своей рубашки ворота жженой пепел у ней брала, и тем мылом велела дочери своей умываться, и соль и пепел сыпала в питье, да давала пить зятю своему, чтоб зять ее добр был до ее дочери.

Прасковья Колоднича с пытки призналась также в одном, что ходила за Москву реку к бабе Настьке, и мыло и белила и соль наговорную у ней брала, и тем мылом умывалась и белилами белилась, а соль мужу своему давала в естве, для того, чтоб муж до нее добр был. И она, убелясь, вышла к своему мужу, как он пришел во двор, и муж в те поры ее убил (зашиб, прибил); и она видя, что в том наговорном мыле и в белилах и в соли помочи нет, взяла да и достальное мыло и соль разметала.

В сентябре тогоже 1639 года вышел государев указ: Дарью Ламанову с мужем сослать в Сибирской город на Пелым; Авдотью Ярышкину с мужем, с сыном и с дочерью сослать в Каргополь; а их подруг, других мастериц, выслать из Двора и с мужьями и вперед в царицыном чину не быть; колдуний разослать в городы: Манку Козлиху к Соликамской, Дуньку слепую в Кайгород, Феклицу слепую с мужем на Вятку. — Сторожей, светличного и портомойного, бить батоги и из Двора выслать; сына боярского Соймонова и подьячего Якунина, вероятно по тому же делу, бить кнутом.

В 1639 г. августа 5 приходит к одному стрелецкому десятнику некая полонянка Акулина Незнанова писать челобитье к государю с изветом на постельницу Любаву Волосатову, на ее дочь и на сына и на зятя, и сказывать про них государево дело, про государя и про царицу посмешное слово. Стрелец тотчас написал и подал челобитье, прибавив, что «инова ему и писати нельзя, скажет все та иноземка полонянка сама у роспросу и на очной ставке. 9 августа челобитная была уже в комнате у государя, где и решено сыскать, и розыск поручен царицыну дворецкому В. И. Стрешневу с тем же дьяком, которые на другой день велели тотчас перед собою поставить указанную полонянку. Акулина в роспросе сказала: еще в 1633 г., как родился (июня 2) царевич Иван Мпх. (умерший в этом 1639 г. генв. 10) и в те поры, пришед с государских родин к себе на подворье постельница Люба Волосатова с дочерью Домною да с сыном Иваном и с зятем Ортемьем, говорили меж себя в разговоре: наряжу де я курку свою гречанку в желтые сапоги да в шубку да в шапку и прикажу (определю) ее в Верх в постельницы и она де будет таковаж постельница ж, как и государские постельницы, кабы де у государя и у государыни живут в Верху в постельницах добрые жены; да и сама де царица не дорога, знали ее, кои она хаживала в жолтиках (в желтых сапогах), ныне ее Бог возвеличил! Акулина ссылалась, что те слова слышали две вдовы, которые у них в те поры на дворе были Судьи велели тот же час поставить перед собою и этих вдов, которые от постельниц те непригожия речи слышали. Вдовы подтвердили, что такие речи действительно слышали в разговоре от одной Любины дочери Домны, а она в те поры была не в постельницах, а жила с матерью.

Судьи велели поставить перед собою постельниц, мать и дочь. На распросе они во всем запирались и говорили, что полонянка и вдовы клеплют их, да в том имались с ними за пытку. Вдовы тоже просили постельниц на пытку, сказывая, как де им тем делом клепать; что слышали, то и сказывают в правду; да и объяснили, что одна из них сыну Любину Ивану теща, а другая его жене большая родная сестра, а ему своячина, и им будучи с ними меж себя в свойстве такого великого дела, как учало быть в сыску, таить не можно. Постельницы учали вдов бранить и называли их непригожими словами и корчемницами, что они, воруючи продают вино и иным всяким воровством промышляют, а на них постельниц то затевают напрасно. Вдовы защищались и, оправдываясь в обвинении, ссылались на Кадашевскую боярыню Анну Бегичеву, на всю Кадашевскую и Талмацкую слободу и на все Заречье, что они воровством никаким не промышляют, живут за Москвою рекою в Талмацкой слободе и корчмы и винные продажи у них нет, а кормятца своею прямою работою, прядут, покупаючи, лен и делают полотна и берут убрусы, да что продадут, тем они и питаются; то всем их соседям известно. А что их постельницы называют ворухами (в известном смысле) и они, одна после своего мужа вдовствует сорок лет, а другая тридцать лет и им воровством никаким промышлять не пригоже. Да учали вдовы бити челом словесно: называют их постельницы ворухами, а та Домыа, Любина дочь, сама прямая воруха; как она была за первым мужем и она и тогды от мужа своего воровала с Пашковыми и лежала после того в зелье, а лечил ее зелейного ряду торговой человек, называют его Коротким, а взял он за лечбу 3 р., и как Домняца излечилась и ее мать Люба промыслила тою своею дочерью в постельницы.

Полонянка изветчица доводила также и на сына Любина Ивана, как он бил однажды свою жену, сказывая, что ворует в Верху с верховыми людьми и когда она полонянка вступилась за нее, стала просить, чтоб пощадил для ради государыни царицы, он Иван за то выбранил ее и с царицею. Иван, конечно, отрекался от этого, говорил, что таких слов не говаривал и жены своей не бивал. Полонянка уличаючи его, указала на свидетелей, которые сказали, что видели они и слышали, как Ивашка, встретясь с полонянкою Окулькою на дороге, ей рукою махал и грозил: уходишься де ты, что на нас доводишь; и в Верху, пришед на лестницу к роспросу, также грозил ей, чтоб она на них не доводила. Ивашко в том во всем запирался. А полонянка, постояв немного, еще сказала, что она от постельницы Домны про царицу и не одни непригожия речи слышала: сказывала ей Домна, что государыня царица Евдокея Лук. где найдет людские волосы и она, государыня, с тем волосьем сучит свечки да их жжет, а сказывает, что будто ее портят постельницы. И толькоб она Акулина от Домны таких слов не слыхала, и ей того затеять не уметь. Домна в том во всем запиралась.

На другой день, 11 авг., по государеву указу судьи ездили к пытке. Там после очной ставки подсудимые опять звали друг друга на пытку. Сначала попытали слегка одну из вдов, которая подтвердила только прежния свои речи. Но постельница Домна с пытки повинилась во всем, и сказала, что про государский чин, что в нем живут недобрые жены постельницы, и что она нарядит курицу и пр. то сделать говорила. А про царицу говорила ли не пригожия речи, того не упомнит; в те поры поразил ее о землю недуг и повалясь, лежала безгласна. Тут же, стоя у пытки, палачь Васька подтвердил, что ту постельницу знает и на ней та падучая болезнь давно. Спросили ее мать, которая, вероятно, не зная в чем дело, начала было отрекаться, что падучей болезни на дочери не бывало, разве что учинилась над нею теперь. Палачь доказывал, что мать лжет, что на Домне давно падучая болезнь, как была она на одной свадьбе в свахах и тогды та падучая болезнь на ней была. Мать потом учала в речи мяться. Судьи велели ее розболочь и хотели пытать. Тогда она сказала правду, что болезнь была Ее сын Ивашка в своем непригожем слове про царицу был пытан накрепко; но с пытки не винился, а сказал, когда бил жену и, в те поры был пьян, что говорил, того не упомнит. Полонянка подтвердила его показание, что был пьян. На том розыск и остановился.

Через несколько времени, 15 сент. государь велел постельницу Любу с дочерью и царицыных детей боярских, ее сына и зятя, из царицына чину отставить, и из царицыной слободы, из Кисловки, выслать.