В 1572 г. мая 31 царь Иван Васильевич, приехав с царевичами и царицею Анною (Колтовских) в Новгород, остановился на ночлег в монастыре у Спаса на Хутыне. Он въехал в монастырь часа за три пред заходом солнца, и после обычных церковных встреч обедал там в игуменской келье, в вышке, со всем своим двором, с Новгород, владыкою и со всею монастырскою братьею. Царица приехала в монастырь в первом часу ночи (после солнечного заката). Для ее двора было занято 8 особых келий, «стоять княгиням и боярыням»; кельи были на этот случай загорожены с монастыря досками. При отъезде из Новгорода царица Анна ходила молиться в собор Софии Премудрости Божии, и прикладывалась к мощам Ивана да Никиты Новгор. чудотворцев. Выход этот совершен был однако ж ночью, в субботу 16 августа [150].
Это свидетельство об одной из первых цариц мы можем пополнить подобным же свидетельством о богомольных выездах последней царицы, Евдокии Лопухиных, которая, находясь в заточении, в Покровском Суздальском монастыре, иногда выезжала оттуда, тайно, на богомолье в монастырь Козьмы Яхромского чудотворца (Влад. губ.) Вот что рассказывал на допросе об этих приездах игумен Яхронского монастыря Симон: «Наперед приезжали слуги Покровского монастыря и очищали кельи, где царице стоять; отбирали у пономарей церковные ключи и сказывали монахам, чтоб из келий на время царицына приезда не выходили. Царица въезжала в монастырь в карете за стеклами, после полуден; ехала прямо к соборной церкви и входила в церковь ограждена красными сукнами, скрытно. Игумен и монахи никогда ее не видали. Она слушала вечерню, а после подъезжала к кельям, в которых стаивала, в карете ж закрыта, и в кельи вступала ограждена сукнами. — В ночное время входила в церковь и отправляла всенощное пение (заутреню) и литургию, а бывало ли молебное пение, того ни игумен, ни монахи не знали, потому что в церкви в то время не были, никого близко к церкви не подпускали. Службы отправляли приезжие с царицею попы, а на крылосе пели приезжие ж с нею монахини. После обедни игумена и братью в трапезной церкви царица кормила своим привозным столом, пища была: рыба, питье — мед. Потчивали служители царицы. После стола, когда монахи шли из трапезы домой, по кельям, те служители указывали им, чтоб они кланялись за стол царице к ее кельям и они кланялись по трижды в землю и поклонясь, расходились по кельям. В той же трапезе делили и деньгами, игумену давали по гривне, братьям по 6 денег. Игумен на приезде царицы в навечерии подходил к ней с хлебом и стоял у крыльца; и по докладу дневальных, тут всегда стоявших, пускали его в сени, а в сенях по приказу царицы принимали у него хлеб монахини. А в другой приезд пущен был пред нее царицу, и она его спрашивала: какою казною построен в том монастыре иконостас? и он донес, что строен мирским подаянием и келейными своими деньгами. Царица его поблагодарила и отпустила немедленно, а у руки ее он игумен не был. Пря выезде царицы из монастыря игумен с монахами выходили за ее каретою, за монастырь и в след ее кланялись ей царице по трижды в землю и поклонясь, возвращались в монастырь» [151].
Хотя это свидетельство относится уже к началу XVIII века (оно взято из дела 1721 г.), тем не менее оно служит точною характеристикою всех тех подробностей и обстоятельств, при которых обыкновенно в течении XVI и XVII ст. совершались монастырские богомолья цариц. Царица Евдокия, оставалась до конца дней представительницею, а сначала и поборницею старинных привычек, старинных обрядов и порядков быта. Очень естественно, что она сохраняла эти порядки даже и: в то время, когда они были в царском быту отвергнуты и совсем забыты.
Но, само собою разумеется, что скрываясь от глаз народа, от всяких общественных, публичных собраний, вообще от людских глаз, царица, как и все другие знатные женщины, не лишала себя любопытства и удовольствия смотреть на публичные действа и собрания, каковы были торжественные церковные действа и крестные ходы, торжественные встречи иноземных послов, торжественные обеды за царским столом и т. п. На церковные торжественные действа, совершаемые обыкновенно в Кремле, она смотрела, потаенно, из окон Грановитой палаты вместе со всем семейством. Туда патриарх обращал к ней крестное осенение и благословение. Так, 28 марта 1675 г., совершив обряд шествия на осляти и возвратившись с собору, патриарх, сседши с осляти, благословил крестом государя и потом осеиил крестом ко Грановитой палате царицу, царевичей и царевен и напоследок, кроме того, осенил руками [152]. Есть такое свидетельство, что царица сматривала из окна своего терема и торжество государева венчания на царство. Когда короновался царь Федор Иванович, его супруга Ирина (Годуновых), по свидетельству Горсея, сидела в своем тереме у окна на престоле, в великолепной одежде, с венцом на главе; кругом ее стояли боярыни; народ, увидав ее, здравствовал ей [153]. Этот терем в то время, по всему вероятию, стоял над сводами царицыной Золотой палаты, где теперь собор Спаса, и таким образом наличною стороною выходил на площадь к большим соборам, так что из окон всегда можно было видеть совершаемые там церемонии. Тот же Горсей рассказывает еще, что когда были привезены им из Англии разные подарки царю и в том числе заморские животные, которых привели и поставили для смотра перед дворцом, именно особой породы белый с черными пятнами бык, лягавые и борзые собаки и два льва в клетках, — то из окон дворца на эти диковины смотрела вместе с царем и царица Ирина.
Приемы послов и других лиц, а равно и торжественные столованья в Грановитой палате царица сматривала из особой палатки, нарочно для того и устроенной над входными дверьми этой палаты (т. I стр. 228). Посольские въезды она сматривала из палат над Воскресенскими воротами, в которые обыкновенно направлялись такие шествия во второй половине XVII ст. Для этого палаты всегда убирались сукном. Царица проходила сюда по кремлевской и китайгородской (уже сломанной) стене. Да и вообще должно полагать, что все подобные публичные действа так устраивались и так располагались, что царица из какого либо удобного места всегда могла потаенно их видеть.
Лизек рассказывает, что именно с такою целью государь назначил прием их посольства в 1675 г. в Коломенском дворце. «Царице очень хотелось видеть эту церемонию, говорит Лизек, но как ее любопытство не могло быть удовлетворено, еслиб мы представлялись царю в Палате, для аудиенций назначенной, потому что там не было места, с которого она моглабы смотреть, не быв сама видимою, то царь положил дать аудиенцию в Коломенском замке, отстоящем от Москвы на одну немецкую милю, уверив наперед (а это было необходимо по посольскому этикету), что от этого не произойдет для послов никакого неприличия». Посольство, по назначению, отправилось церемониальным шествием. «Царица завидела нас издали, продолжает Лизек, и чтобы доставить ей удовольствие смотреть на нас как можно долее, прислан ездовой, за которым мы своротили с дороги и поехали дальним путем по открытому полю». Посольство остановилось на отдых перед дворцом, потом торжественно вступило в царские хоромы. Из окон приемной комнаты смотрел и сам государь с старшим сыном. Посольство было справлено с обычными церемониями. «Царица, находясь в смежной комнате, заключает Лизек, видела всю аудиенцию с постели (быть может с особо устроенного рундука или помоста), чрез отверстие притворенной двери, не быв сама видимою; но ее открыл маленький князь, младший сын (царевич Петр), отворив дверь, прежде нежели мы вышли из аудиенд-залы».
Когда, года за три перед этим временем, открыты были в первый раз в Москве «комедийные действа» или театральные представления, то царица точно также смотрела их потаенно, сквозь решетки своей ложи. «Во время представления, говорит Рейтенфельс, царь сидел перед сценою на скамейке; а для царицы с детьми было устроено место, род ложи, из которой они смотрели из за решетки или, правильнее сказать, сквозь щели досок».
