Это было врачеванье настоящее, которое предписывалось старым блогочестием и оправдывалось общим убеждением народа в его непререкаемой помощи. Докторское врачеванье по тому же убеждению все еще имело вид врачеванья бесовского, имело вид волхвования, зелейничества, которое было грехом. Домострой писал: «аще Бог пошлет на кого болезнь или какую скорбь, ино врачеватися Божиею милостью, да слезами, да молитвою, да постом, да милостынею к нищим, да истинным покаянием. Да благодарение и прощение и милосердие и нелицемерная любовь ко всякому, аще кого чем приобидел, отдати сугубо и на пред не обидети. Да отцов духовных и всяк чин священнический и мнишеский подвизати на моление Богу; и молебны пети и вода святити с честных крестов и со святых мощей и с чудотворных образов, и маслом свящатися; да по чудотворным по святым местом обещеватися и, приходяще молитися, со всякою чистою совестью; тем цельба всяким различным недугом от Бога получити…» Домострой толковал, что всякие тяжкие различные недуги суть наказание гнева Божия; поэтому кто «оставя Бога, и милости и прощения грехов от него нетребуя, призывает к себе чародеев, кудесников, волхвов и всяких мечетников и зелейников, и с кореньем, от которых ожидает душетленной и временной помощи, тот уготовляет себя диаволу, во дно адово, во веки мучитися».
Конечно, если всякая болезнь носила в себе смысл Божьего гнева, Божьего наказания за премногие грехи, то и ее врачевание должно было призывать одну лишь Божию помощь, должно было обращаться к одной лишь святыне и к делам покаяния. Человеческая помощь здесь ничего не значила, а тем менее — помощь докторская, которую и вообще весьма трудно было отделить от обыкновенного знахарства, отреченного и проклятого всеми соборами. Вот почему во всех важных случаях, не только в домашнем ежедневном быту, но и в быту всенародном, всегда с молитвою прибегали к чудотворной силе святой воды, освященной с животворящего креста с мощами. Так, в 1647 г. февр. 26, царю Алексею Михайловичу били челом жители города Карпова: «по твоему государеву указу твой новый город Карпов поставлен, а мы, холопи твои, в Карпов из разных городов сведены на вечное житье с женишками и с детишками и дворишки себе построили; и за грех наш, в Карпове напала на нас болезнь и скорби полевые (степные), и вода в Карпове нездоровая: многие от тех болезней и скорбей помирают, и целебного животворящего креста Господня с мощами святых в Карпове нет; вод священие бывает крестом Христовым без мощей. Вели, государь, прислать в Карпов для наших скорбей и болезней животворящий крест Господень с мощами святыми на освящение воде и на утверждение и на исцеление нам, чтоб нам от тех полевых болезней и скорбей напрасною смертью не помереть». Государь велел им принести животворящий крест из Хотмышска, куда эта святыня, вероятно по такому же челбитью была отправлена в 1646 г. с наказом: «тот животворящий крест для освящения воды и исцеления всяких болезней и скорбей воеводам из Хотмышска отпускати в городы без задержания». По таким же причинам, в 1649 г., государь послал из Москвы животворящий крест с мощами в Курск, где многие люди нападными болезнями и страхованиями болезновали и помирали. Государь наказывал встретить святыню с крестным ходом, служить молебен, святить воду; «и тою святою водою город и по городу наряд (пушечный) и всякие крепости, и всяких чинов людей, и лошадей, и всякую животину кропить не по один день; и в другие украйные города отпускать на просвещение и исцеление больным, с великою с подобающею честью» [102]. Мы увидим, что в царском быту животворящим крестом всегда благословлялись новобрачные, а равно и новорожденные младенцы с тою, без сомнения, верою, чтобы эта святыня служила им на исцеление и сохранение от всяких недугов.
Весьма понятно, что в настоящем случае для государевой невесты святая вода с животворящего креста была наиболее желанным врачеванием. Докторское искусство являлось здесь, по местным, дворцовым обстоятельствам в самом подозрительном виде. Чтобы предохранить больную от отравы ей давали еще камень безуй, который, по тогдашним понятиям, служил самым верным средством не только от всякой отравы, но и от всяких болезней. Известно, что патриарх Никон, в своей ссылке, жаловался, что его было отравили: «крутицкий митрополит да чудовской архимандрит прислали дьякона Феодосия со многим чаровством меня отравить и он было отравил, едва Господ помиловал, безуем камнем и индроговым песком отпился» [103].
Около времени избрания Хлоповой в невесты государю, 1616 г. марта 21, взяты были в государеву казну, на казенной двор, у ярославца Назарья Чистово «три камени безую, в одном весу 9 золотников 2 денги, в другом — 8 зол. с полузолотником, в третьем — 6 зол., с четью, и всего в трех каменех весу 24 золотника без денги, а денег за них довелось было дати 215 рублев (выданы из Денежного приказу). Арх. Ор. Пал. № 1063. — В 1625 г. кизылбашский Аббас Шах прислал государю в поминках камень безуй оправлен в золоте с яхонтики и изумрудцы, весу совсем 7 золотн. цена 14 р. 17 алт. 4 д. В 1626 г, куплен у казанца Ив. Истомина камень безуй большой весу 17 золотн. за 15 р. — В 1676 г. марта 7 велено было сделать государю в серебряной палате чашку с кровлею гладкую на поддонце, с подписью государева имени, а в чашке и в кровле вставить по безую восточному, и позолотить сплошь. Весу в ней вышло 1 ф. 59 зол. Апреля 4 она подана в хоромы. Чашка сделана постоянно болевшему царю Федору Ал.
Между тем Салтыков, оставив доктора Бильса, может быть по той причине, что не надеялся найти в нем пособника своим замыслам, обратился к лекарю Балсырю, т. е. степенью ниже в медицинских познаниях, который ответил ему, что он мимо дохтура лечить неумеет, тое болезнь знают дохтуры. Однако ж он осмотрел больную и свидетельствовал, что «было у ней в те поры в очах желтовато, а словет желтая болезнь, и что лечить ее можно и порухи от тое болезни чадородию небывает, да и жолтина в очах (у ней) была невеликая. И преж того он такие болезни лечивал и пособлял». Да не того хотел кравчий Салтыков, он хотел чтобы невеста была больна неизлечимо, чтоб она была к государской радости не прочна. Одним словом, он искал причины удалить ее из дворца со всеми родными. С этой мыслью он спросил Балсыря, «будет ли она им государыня?» Тот отвечал — почему ему то ведать, то не его дело. Лекаря Балсыря, после того, как и доктора Бильса, к больной не зывали и лекарства у них не спрашивали. Мы видели, каким лекарством пользовали больную, и от каких лекарств она исцелела. Но в то время, как в верхних хоромах больную исцеляли св. водою с чудотворн. креста, Салтыков рассказывал государю, что «дохтурьи болезни ее смотрили и говорили, что в ней болезнь великая, излечить ее неможно и живота (жизни) ей долгого не чаять; что такою болезнью была больна на Угличе женка и жила всего с год и умерла; и дохтур сказывает, что Марьи излечить нельзя».
Трудно было молодому царю узнать правду в этом деле. Трудно было не поверить двоюродным своим братьям, которые были такими близкими и преданными ему людьми. Тем еще более трудно было узнать истину, что Салтыковы успели восстановить против Хлоповых, а стало быть и против государевой невесты, его мать, великую старицу Марфу Ивановну, на которую они действовали вероятно наговорами и сплетнями чрез свою мать, старицу Евникию, жившую тоже в Вознесенском монастыре. Видно, что монастырь с своими инокинями служил им самою твердою и прочною опорою в их самовластных действиях. «Враг же диавол научи некоторым сродичам, цареве матери племянником остудити цареве матери царицу, некоторым чародейством ненависть возложиша и разлучиша ю от царя и послаша в заток» [104].
Действуя и в монастыре и пред лицом государя с самою коварною скрытностью, они без сомнения первые же предложили решить это дело соборне, т. е. в думе, по рассуждению всех бояр, ибо вопрос был действительно очень важен, по крайней мере лично для царя. После освящения царским именем, после крестного целованья, после всенародных молений о здравии, было не совсем легко нареченную невесту — царевну сослать с Верху, т. е. из дворца. Необходимо было подумать и рассудить дело с осторожностью. Назначен был собор, думное сиденье, на котором дядя невесты Гаврило Хлопов бил челом и заявил «чтоб еще не поспешили сводить (ее) с Верху, потому что в ней болезнь объявилась невеликая, от сладких ядей, да и та уж минуется». Но его речи были напрасны, ибо причина заключалась не в болезни, а в остудении к невесте и ее родству великой старицы Марфы. Собор решил, что невеста к государевой радости непрочна. Нареченную царевну сослали с Верху. Спустя два дня после того, ее болезнь было вспомянулась, но скоро прошла и за тем она оставалась совсем здоровою, живя на подворье у своей бабки, Федоры Желябужской. Через 10 дней после ссылки с Верху, ее отправили из Москвы в ссылку в Тобольск с бабкою и теткою и с двумя дядьями, все Желябужскими, так что невеста разлучена была даже с своими ближайшими родными, отцом и матерью. Отцу тогда же дано было воеводство на Вологде, где он находился до 1619 года, когда ему велено было ехать в деревню [105]. Молодой государь повержен был этим событием в печаль и скорбь великую.
