Свадебные разряды свидетельствуют, что подобные же общие выборы невест, при царе Иване Васильевиче, происходили и при женитьбе его братьев.
В 1547 г. сент. 18, приговорил государь брата своего кн. Юрья Васильевича женити; и ходил государь с ним к Макарию митрополиту, чтобы кн. Юрья женитися благословил; и велел боярам и князем дочери, девки привезти на свой царской двор; и как девки свезли и царь и князь Юрья девок смотрели; и полюбил кн. Юрья княжну Дмитриеву дочь Федоровича Палицкого, княжну Ульяну. В 1549 г. сент. 1, приговорил государь женить брата своего князь Володимера Андреевича, удельного: и приговорил прописать у бояр и князей дочерей девок и по времени их пересмотреть; и тогда свадьбу, государь, отложил для своего походу к Казани; а приговорил смотреть после Казанского дела. И мая 24 смотрел царь и. князь Володимер девок, и полюбил девку Авдотью Александрову дочь Михайловича Нагова [98].
После избрания, царскую невесту торжественно вводили в царские особые хоромы, где ей жить, и оставляли до времени свадьбы на попечении дворовых боярынь и постельниц, жен верных и богобоязливых, в числе которых первое место тотчас же занимали ближайшие родные избранной невесты, обыкновенно ее родная мать или тетки и другие родственницы. Введение невесты в царские терема сопровождалось обрядом ее царственного освящения. Здесь с молитвою наречения на нее возлагали царский девичий венец, нарекали ее царевною, нарекали ей и новое царское имя. Вслед за тем дворовые люди «царицына чина» целовали крест новой государыне. По исполнении обряда наречения новой царицы рассылались по церковному ведомству в Москве и во все епископства грамоты с наказом, что бы о здравии новонареченной царицы Бога молили, т. е. поминали ее имя на ектениях вместе с именем государя.
С этой минуты личность государевой невесты приобретала полное царственное значение и совсем выделялась из среды подданных и из среды своего родства, так что даже и отец ее не смел уже называть ее своею дочерью, а родственники не смели именовать ее себе родною. Но, само собою разумеется, что такие отношения царицына родства существовали как бы только в идее, в отвлечении, в идеальных представлениях о недосягаемой высоте царского сана, о недосягаемом его освящении, к которому так близко становилась избранная девица. На самом же деле родство царицы, хотя и теряло право, для государственного приличия, именовать ее своею родною, хотя и не осмеливалось иначе называть ее, как великою государынею царицею, — но все-таки, по своему влиянию оставалось ее родством и всегда быстро восходило на степень самых близких людей к государю, быстро возвышалось до значения всемогущих временщиков. По большой части ее-то родство и управляло государством во всех внутренних, так сказать, домашних государственных делах. «А жалует царь по царице своей, говорит Котошихин, отца ее, а своего тестя, и род их, с низкие степени возведет на высокую, и кто чем не достанет, сподобляет своею царскою казною, а иных рассылает для покормления по воеводствам в городы, и на Москве в приказы, и дает поместья и вотчины; и они теми поместьями и вотчинами и воеводствами и приказным сиденьем, побогатеют».
Таково было беззастенчивое вотчинное управление государством, по которому в силу общих и неколебимых, освященных веками убеждений, родство и в царском, как и в частном правительственном быту всегда приобретало первое право пользоваться властью своего родича, а стало быть и всеми выгодами его высокого общественного положения. Это было на самом деле непререкаемое право всех родичей, ибо по идеям родового быта они всегда и приобретали и теряли, возвышались и падали, за одно со своим родом. Отдельная от рода личность не была мыслима в то время; она сливалась с родом в органическое целое, а потому не могла даже и понять какой либо раздельности интересов и выгод в кругу родовой связи. Возвышавшийся где бы ни было родич всегда оставался в кровном убеждении, что за собою должно возвышать прежде всего свое родство, что это — дело естественное; а родство всегда тоже почитало своим естественным родовым правом не только ожидать, а и требовать себе всех выгод, приобретаемых в обществе его родичем. Такой именно порядок идей господствовал в среде всех житейских общественных связей и всяких властных, господарских отношений.
Государевы невесты очень нередко избирались из бедных и простых дворянских родов, а потому и возвышение их родства выпадало на долю самым незначительным людям. Коллинс рассказывает, что отец царицы Марьи Ильичны Милославских, Илья Данилович, происходил из незнатного и бедного дворянского рода и прежде служил кравчим у посольского дьяка Ивана Грамотина. Дочь его, будущая царица, хаживала в лес по грибы и продавала их на рынке. О царице Евдокии Лукьяновне Стрешневых, супруге Михаила, ее же постельницы говаривали: «не дорога де она государыня; знали они ее, коли она хаживала в жолтиках (простых чеботах); ныне де ее государыню Бог возвеличил!» О царице Наталье Кириловне Шакловитый, предлагавший ее принять, т. е. погубить, говорил царевне Софье: «известно тебе, государыня, каков ее род и какова в Смоленске была: в лаптях ходила!»
Весьма понятно после того, с какою завистью и ненавистью встречали во дворце родство новой царицы, с каким опасением смотрели на новых людей, ее родичей, все лица, находившияся в близости и в милости у государя, сидевшие, прочно в своих пригретых гнездах по разным частям дворцового и вообще приказного управления. Выбор государевой невесты подымал в дворовой среде столько страстей, столько тайных козней и всяческих интриг, что это государево дело редко проходило без каких либо более или менее важных и тревожных событий в его домашней жизни.
Избранная невеста, вступая во дворец царевною, среди радостей и полного счастия, неизобразимого для простой девицы и особенно для ее родных, вовсе не предчувствовала, что именно с этой минуты участь ее держится на одном волоске, что именно с этой минуты ее личность становится игралищем самых коварных, низких и своекорыстных замыслов. Те же самые люди, которые с дворским раболепием служили ей, с дворским раболепием заискивали ее особого расположения, земно кланялись ей, как новонареченной царице; те же самые люди, которые так были близки ее царственному жениху, так были любимы им и, казалось, так добродушно и искренно радели о его счастии и стало быть о счастии избранной им супруги, — эти то самые люди и являлись, в тайных своих замыслах, первыми и можно сказать единственными ее врагами.
Недоступный, замкнутый царский терем с его просторною и прохладною жизнью, в смысле всякого изобилия и великолепия, всяческого раболепства и ласкательства, являлся на деле самым открытым местом для действий потаенных врагов, и самым тесным и опасным местом для жизни. Простое легкое нездоровье было достаточно для того, чтобы враги воспользовались этим обстоятельством и облекли его в дело величайшей важности и величайшей опасности даже для здоровья самого государя, всегда обвиняя при этом и родство невесты, будто оно нарочно скрывает какую либо неизлечимую ее болезнь, разумеется для того, чтобы не лишиться ожидаемого высокого благополучия вступить в близость к государю. Враги употребляли большие старания чем либо в действительности испортить здоровье царевны-невесты и таким образом лишить ее царской любви, выселить из дворца и тогда новый выбор государевой супруги направить согласно своим потаенным целям.
С подробностями таких печальных событий в государевой жизни лучше всего познакомит нас история царских невест.
Скорбь разлуки с избранною невестою, именно вследствие дворских интриг, должен был испытать из царей первый Иван Васильевич Грозный. Со многим и долгим испытанием (в 4572 г.) он избрал в супруги девицу Марфу Васильевну Собакину. Она была испорчена еще в невестах и скончалась с небольшим через две недели после свадьбы, совершенной царем вопреки обычному предубеждению и страху за собственное здоровье. Об этом засвидетельствовал сам царь, когда просил соборного разрешения вступить потом в четвертый брак на Анне Алексеевне Колтовских: «ненавидяй добра враг, воздвиже ближних многих людей враждовати на царицу Марфу, еще в девицах сущу, точию имя царское возложено на нее, и тако ей отраву злую учиниша. Благоверный же царь к в. к., положа на Божие всещедрое существо упование, либо исцелеет, поя за себя девицу Марфу, и только была за ним две недели и преставися. И понеже девства не разрешил третьего брака, царь и в. к. о таковых много оскорбися и хоте облещися во иноческое» [99]. Подозрение в порче пало на родство прежних цариц, Анастасии Романовых и Марьи Черкасских. Был розыск и были казни, до Карамзину пятая эпоха душегубства, в которую погиб, в числе других, кн. Мих Темрюковиь Черкасский, брат царицы Марьи. К сожалению дело об этом розыске, со множеством разных других дел, весьма важных для истории Ивана Грозного, до нас не дошло, и потому мы не имеем никаких оснований делать решительные заключения ни о той, ни о другой стороне.
