Поэтому я, признаться, склонялась к мысли, что наши люди предпочтут организовывать заказное убийство у себя на родине, где к ним относятся гораздо спокойнее, так как уже давно привыкли, и носом землю рыть скорее всего никто не будет. Что за маскарад был устроен на Кипре? Я все равно не знала его истинной сути и преследуемых целей. И не знала, кто именно все это организовал. И теперь предпочитала никому не раскрывать всех известных мне фактов. Сергею Сергеевичу я, в общем, верила, но все равно не решилась открыть, что Лешка жив. После всего случившегося боялась говорить лишнее. Кому бы то ни было.

Наконец мы прибыли к моему дому, и Сергей Сергеевич даже проводил меня до квартиры. Признаться, я не знала, хочу его видеть в ближайшее время или не хочу. И вообще кого я хочу слышать и видеть. На прощание следователь сказал, что завтра во второй половине дня ждет меня в уже знакомом мне месте для того, чтобы составить фоторобот шофера.

– Но он же, наверное, не первый день на Надежду Георгиевну работал, – заметила я. – Может, лучше спросите у кого-то в компании?

– Спросим, не волнуйся. Обязательно спросим. Завтра ими всеми займемся. Но у тебя, Оля, фотороботы очень хорошо получаются. По ним человека опознать можно. Так что жду.

Закрыв за следователем дверь, я сразу же начала снимать костюм, чтобы бросить в ванную. С ужасом косилась на себя в зеркало. Ну хороша…

В этот момент раздался звонок в дверь.

Я вздрогнула и с трудом сдержала готовый вырваться из груди крик. Посмотрела на часы. Кого могло принести в такое время?! Затем мой взгляд упал на сумочку с евро, и я быстро зашвырнула ее под ванну, прикрыв половой тряпкой. Потом набросила на голое тело плащ, висевший на вешалке в коридоре, и робко подошла к двери.

В глазок ничего увидеть не могла, так как лампочка, как обычно, была или разбита, или вывернута.

– Кто там? – спросила робко.

– Я, – ответил Лешкин голос.

Открыла. Бывший ворвался в квартиру как вихрь. Я закрыла дверь и проследовала за ним, уже устроившимся на кухне.

Когда я туда вошла и он увидел меня при ярком свете, в первое мгновение рот открыл и долго не мог закрыть, потом присвистнул, наконец спросил, кто это меня так разукрасил.

Я пожала плечами.

– Ты что, не знаешь, кто тебе врезал? – рявкнул бывший.

– Не кричи, пожалуйста. И без тебя голова раскалывается.

– Прости, – даже извинился Лешка, что было ему несвойственно.

Я же сказала, что на машину, в которой мы с партнерами «Алойла» возвращались из ночного клуба, было совершено нападение. Но убийство иностранцев Лешку нисколько не заинтересовало, как, впрочем, и исчезновение шофера.

– Ты документы из сейфа взяла, которые я просил? Я тут уже свихнулся, тебя дожидаясь.

«Отвык сидеть на лестнице под дверью любимой девушки? И как только Лешенька обходится сейчас без «мерса»? И как сам за руль садится?»

Я кивнула, отвечая на его вопрос.

– Давай их сюда, – сказал Лешка.

– Их украли, – ответила я совершенно спокойно. Теперь мне было уже на все наплевать.

– Что?! – взревел бывший подобно раненому бегемоту. Потом еще добавил несколько слов, которые не говорят женщине, а жене в особенности, пусть даже бывшей.

Вклиниваясь в поток брани, вылетающей из Лешкиного рта, я сказала спокойно:

– Уходи! Пожалуйста. Мне плохо.

– Возвращай мне документы! Ищи их где хочешь! Где хочешь, слышишь?!

– Напиши заявление в милицию. Они как раз расследуют это дело. Может, и найдут твои папки.

– Искать будешь ты! Ясно тебе?! – Лешка помолчал и добавил: – Или ты об этом пожалеешь.

Я устало подняла на него глаза. У бывшего изменилось выражение лица. Теперь его украшала улыбка крокодила, готового заглотить жертву.

– Подумай о детях, Оленька. Хорошо подумай.

– Сволочь! – прошипела я. – Ведь это же и твои дети!

– Ну и что? Я никогда не испытывал к ним никаких чувств. И если придется выбирать – они или моя собственная шкура, догадываешься, что выберу я?

Я догадывалась, но мой собственный выбор был другим.

Наконец Лешка ушел, несколько раз напомнив, чтобы искала документы. Дал на все про все три дня – до возвращения матери с Кипра с «его телом». Неужели Лешка не понимает, что я могу его сдать? Хотя бы той же Надежде Георгиевне. Она – не милиция. А ведь Лешка всегда побаивался матери…

Значит, теперь не боится? Ведь он же не полный идиот, не может он исключать вариант, что я пойду к его матери и расскажу ей всю правду?

Или Надежда Георгиевна в курсе? Знает, что поехала не за телом любимого и единственного сыночка? Но ведь плакала-то она на этой самой кухне вполне натурально… Непохоже, чтобы играла…

Хотя кто их всех разберет?!

А если все затеял Лешка? И детей моих (не наших, именно – моих) украл он и поместил в доме своей матери? Организовал свое убийство и… А чего он вообще добивается? Какова его конечная цель? Надо было бы спросить сегодня, да не сообразила.

Но что делать мне? Искать эти чертовы бумаги? Но где? У кого?

Хотя у кого – я в принципе знала. Перстень. На безымянном пальце правой руки, которой мне как раз и заехали по физиономии. Я отправилась к зеркалу. Вот эти царапины – от перстня. Не было бы его – не было бы царапин. Не кулаком же их у меня на физиономии оставили? Хотя я ведь упала на асфальт и лежала там. Упала на ногу. И головой, по-моему, не ударялась. Сильно не ударялась, но как-то ведь я ее положила на асфальт? Нет, больше не буду рассматривать себя в зеркале. Я вернулась на кухню и заварила себе крепкого чаю.

Я не могла ошибиться: джип брал штурмом Виталий Суворов в компании боевиков. Перстень плюс… Да узнала я его! Просто узнала! Но кто его послал – вот в чем вопрос.

А что нужно мне? Спасти детей и собственную шкуру. Самой мне это не под силу, следовательно, нужно обратиться к более компетентным людям. Из последних выбор мой пал на Мурата Хабибуллина как лицо материально заинтересованное в разрешении ситуации. Пусть режет Лешку на части, пусть вытягивает из него жилы или, по крайней мере, набьет ему морду. Даже если Багиров и не виновен во всех смертных грехах, это будет ему полезно. Милиция меня защитить не может, а на Мурата есть надежда. Пусть поселит нас с детьми у себя в особняке. Мы там поживем хоть при кухне, только бы защитили.

Приняв решение, я легла спать, но просыпалась каждый раз, когда невольно переворачивалась на левый бок.

Утром при всем желании я не могла привести себя в порядок, поэтому повязала на голову шарфик, прикрыв левую часть лица, надела брюки, чтобы прикрыть ссадины на ноге, и направилась к «Запорожцу». Как и обычно по закону подлости, встретила по пути чуть ли не всех соседей. Они, конечно, интересовались, что со мной случилось. Подозреваю, какие разговоры сегодня поведут бабки на лавочке у нашего подъезда: езда на дорогих иностранных машинах и частая смена мужиков ни к чему хорошему не приводит. Завела нескольких любовников – вот один и поддал, и правильно сделал. Но сейчас мне было не до дворовых сплетен и не до того, что обо мне думают соседи, даже не подозревавшие о серьезности вставших передо мной проблем.

Я надеялась застать Мурата Аюповича в особняке. Помню, как он говорил мне, что засиживается на работе допоздна или еще где-то отдыхает вечерами, а утром предпочитает подольше поспать. На работе обычно появляется не раньше двенадцати. На работу я ехать не хотела: что мне там делать? И зачем отвлекать человека? К тому же меня к нему могут не пустить. До вечера ждать тоже не хотелось. А выспаться мне все равно не удавалось, так как болели и лицо, и нога. Я предпочла бы сейчас договориться о нашем убежище, потом съездила бы за детьми (желательно с охраной), и мы все вместе обосновались бы у Хабибуллина. И пусть себе решает все вопросы с Лешкой, Надеждой Георгиевной, «Алойлом» и кем там еще требуется. А когда дети будут надежно устроены, я съезжу составить фоторобот и выясню, не узнали ли органы чего-то нового. Как раз сообщу Сергею Сергеевичу о своем пристанище. Если меня еще туда возьмут, правда.