– А где трупы? – спросила я.

Юрий Леонидович повел меня по лестнице на второй этаж. Мы нашли двоих – Березу и еще одного парня, имени которого я не знала.

– Кондрата здесь нет, – сообщила я.

– Еще один в кухне на первом этаже валяется. Пошли.

Мы спустились и с трудом пролезли в кухню, перебравшись через гору какого-то хлама, рухнувшего с обвалившихся полок. Я посмотрела на труп и вспомнила, что Кондрат был одет по-другому, да и этот был с волосами, а не бритый. От лица убитого практически ничего не осталось, но я не сомневалась, что это не Кондрат. Но шрам на предплечье я все равно проверила, задрав свитер на еще теплой руке. Шрама не было.

– Где еще один? – спросила я.

– Да вроде бы все, – сказал Юрий Леонидович.

Я покачала головой. Когда шубаковские выпустили нас из погреба, в гараж заходили четверо: Кондрат, Береза, Юрка, сидевший с нами в погребе, и убитый парень, лежащий на втором этаже. Того, на которого я смотрела сейчас, с ними не было. Возможно, он оставался в машине, что было бы вполне разумным, а при виде приближающейся команды сиганул в дом подать сигнал – поэтому его и убили в кухне, недалеко от входа, а не на втором этаже. Но куда делся Кондрат? Кинулся за подмогой? Пока эти трое держали осаду, выскочил с задней стороны дома и понесся к озеру, в «бандитский домище»? Но неужели люди Цыгана не окружили весь дом?

Я пояснила Юрию Леонидовичу ход моих мыслей.

– Мог уйти, – кивнул он. – Если рванул сразу же.

– А у вас сколько людей с собой?

– Семеро бойцов, врач и я. Так, давай-ка посмотрим на заднюю часть дома, – предложил он. – Открыта дверь или нет.

Мы вернулись. Гараж так и оставался закрытым снаружи, а больше выходов сзади не было – только зияли разбитые окна. Юрий Леонидович выглянул из одного, из второго: кругом возвышался забор.

– Если только из окна вылез и перемахнул через препятствие, – пришел он к выводу. – Это вполне вероятно. Вполне. А поэтому давай-ка покидать эти не совсем гостеприимные стены. На всякий случай.

Мы двинулись к выходу, я по неосторожности в полумраке наступила на валявшийся недалеко от входной двери автомат и сообщила Цыгану, что это хозяйкин – держала на всякий случай. Юрий Леонидович усмехнулся.

Мы наконец вышли на яркий свет, и я на мгновение прищурилась, хотя, блуждая по дому, уже после мрака погреба привыкла к свету, но на улице в глаза било солнце, появившееся из-за туч.

Часть забора напротив входной двери валялась на земле. За ней стояли машины. Первые две уже, наверное, не смогут служить своим хозяевам. Цыган тут же объяснил мне, что они хозяевам больше и не потребуются: трое остались в доме, его тезка проследует с нами, ну а Кондрат… купит себе новую, если проживет достаточно долго. Из трех машин, на которых прибыли люди Юрия Леонидовича, только у одной было пробито боковое стекло – сущие пустяки по сравнению с тем, что сталось с автотранспортными средствами шубаковских. Меня, естественно, больше всего интересовал мой родной «БМВ». Свое добро ведь всегда жалко. Моей радости не было предела: машина стояла целехонькая: два шубаковских джипа загородили ее своими телами. Пустячок, а приятно. Вокруг машины приплясывали детки. Светки видно не было.

Мы приблизились, я направила брелок на свою тачку, она пискнула, детки тут же нырнули внутрь. Я подошла к багажнику, достала корзину с едой и сунула ее им, а сама решила выяснить, где же моя сестрица. Как я и предполагала, она уже знакомилась со второй группой спасателей, вернее, с одним ее представителем, а именно царапнутым пулей дюжим молодцем, вокруг которого Светка порхала, словно тот был тяжелораненым, а она – медсестрой, вытащившей любимого с поля боя на своих хрупких плечах. Главное, что оба были чрезвычайно довольны: Светка тем, что нашла еще одного потенциального ухажера, который будет, по крайней мере, некоторое время испытывать к ней чувство благодарности, Светка это очень любила. А парень был рад, что ему оказывают такое внимание. Наверное, он был даже рад тому, что его слегка задело. И ранен, и рана пустяковая. С Храпом и с Юркой беседовали в двух разных машинах.

Юрий Леонидович заявил, что поедет в машине с Храпом, и отдал приказ, как размещаться остальным. Легкораненому со Светкой было предложено присоединиться ко мне в «БМВ». Я не возражала.

Но отъехать мы не успели. На огромной скорости к дому подлетел «Мерседес», и из него выскочили разъяренные Алла с супругом – по крайней мере, я предполагала, что это ее супруг. Светка тут же подтвердила мою догадку. Ребенка с ними не было. Наверное, «Ниву» оставили в городе, предпочтя «Мерседес». Люди Юрия Леонидовича среагировали мгновенно, окружили чету, обыскали и извлекли из кармана супруга пистолет. Какой модели, сказать не могу – в марках машин разбираюсь, а вот что касается оружия… Пробел в образовании.

Я решила приблизиться и послушать, о чем пойдет речь. Конечно, началось со скандала. Алла с Артемом сыпали обвинениями в адрес собравшихся, гневаясь на подобное обращение с ними, а также на разрушения, нанесенные их недвижимому имуществу. Правда, они пока не видели, что творится внутри, но, наверное, догадывались – судя по внешнему виду.

– Я сейчас вызову милицию! – визжала Алла, совсем не походившая на бесстрастную холодную мадам, указывавшую нам с детками путь дулом автомата. – Я буду жаловаться!

– Да пожалуйста, – растянул губы в слащавой улыбке Юрий Леонидович. – Не желаете ли телефончик?

Цыган протянул Алле трубку. Почему-то желание звонить в милицию у нее тут же пропало. Я рассчитывала, что Алла сейчас запустит трубкой в кого-нибудь из собравшихся, но она просто смотрела на Цыгана с ненавистью, и, если бы взглядом можно было убить, Юрий Леонидович уже лежал бы на сырой (вернее, сухой в данном случае) земле. До трубки она даже не дотронулась.

В это мгновение Артем заметил меня, дернул Аллу за рукав и кивнул в мою сторону. Я выслушала несколько эпитетов в русском народном стиле в свой адрес и в очередной раз поразилась богатству родного языка в выражении эмоций – причем совершенно разнообразных – одними и теми же словами. Но смысл речи собеседника русскому человеку обычно понятен и в дополнительных комментариях не нуждается.

– Я тебя в тюрьму засажу! – закончила свое выступление Алла, посвящая меня в свои планы.

Ее обещание вызвало взрыв искреннего хохота у Юрия Леонидовича.

– Красавица, а ты хоть знаешь, на сколько потянут твои подвиги? – отсмеявшись, спросил у Могильной Юрий Леонидович. – Я имею в виду – лет за колючей проволокой?

В ответ прозвучало несколько колоритных эпитетов в адрес Цыгана. Причисление его к разряду сексуальных меньшинств показалось Юрию Леонидовичу очень обидным, и Алла заработала звонкую оплеуху. Муж, надо отдать ему должное, попытался вступиться за жену, но его попытка была пресечена на корню подчиненными Юрия Леонидовича.

Цыгану надоели пререкания перед остатками дома Могильных, и он задал единственный интересовавший его вопрос, адресованный Артему:

– Ты под кем ходишь?

Артем угрюмо молчал. Блуждая по дому в поисках трупов, я успела вкратце сообщить Цыгану, каким образом Могильные присоединились к Храпу и Светке – и почему. Теперь Юрий Леонидович пытался выяснить, кому же Артем задолжал, чтобы на всякий случай знать, с кем имеет дело. Пожалуй, Цыган не планировал забирать чету Могильных с собой. Зачем они ему? Да и сматываться следовало побыстрее, а то вдруг Кондрат с подмогой пожалует. Зачем подвергать людей лишней опасности? Главное, было бы из-за чего. А тут Храп нашелся, заодно и нас из погреба высвободили, можно уезжать.

Могильный оправдывал свою фамилию и открывать рот, по-моему, не собирался – если, конечно, к нему не будут применены никакие дополнительные средства убеждения. Средства применить не успели – нелегкая принесла Расторгуева, которого несколько удивила собравшаяся честная компания.

Цыган бросил ему через плечо:

– Потом поговорим.

Олег кивнул, приблизился ко мне, сгреб в объятия, поцеловал и стал расспрашивать, как я, бедная, себя чувствую. Из машины показались детки, что-то дожевывая на ходу, и бросились к дяде Олегу, наперебой рассказывая про наши приключения. Они пребывали под большим впечатлением от увиденного и пережитого. Наверное, в понедельник будут в школе хвастаться, как провели выходной. Насколько мне было известно, больше ни у кого из их одноклассников не имелось таких колоритных родственников. Расторгуев кивал, а потом тихо сказал мне – так, чтобы его соратники не слышали: