Володя Ласточкин старался изогнуться как мог, чтобы увидеть, что происходит с маленькой египтянкой, которой переливают его кровь. Он был такой большой, Володя, что ступни его ног свешивались с койки вниз, хотя не только голова, но и плечи были на подушке. Повернув голову так, что чуть не свернул шею, Володя увидел курчавые волосы и одну щёку девочки. Косые лучи солнца золотисто-розовыми полосами светили сквозь иллюминатор. Шаловливо играющие зайчики прыгали на стене. Это солнце отражалось и преломлялось в мелкой зыби канала.

Но солнце не попадало на девочку, тем не менее Володе показалось, что щека её стала розоветь, из кукольно-восковой превращаться в живую. Да, сомнения быть не могло — вот и жилка, тоненькая розовая жилка за билась у неё на виске. Она пульсировала, пусть чуть заметно, и Володя понял, что девочка ожила — она будет жить.

— Ласточкин, лежите спокойно! — сказал доктор.

Санитар подошёл к Володе и повернул его голову так, чтобы она не свешивалась набок.

А Володе захотелось петь, плясать, прыгать, кричать от радости. Он услышал, как стучит под тельняшкой его сердце, и ужаснулся.

«Что я делаю? Во время переливания крови мне ведь нельзя волноваться! Доктор приказал лежать спокойно, совсем спокойно».

Володя опустил веки, однако и перед закрытыми глазами он видел тугую смуглую щёку девочки, которая наливалась розовым светом. И сквозь закрытые глаза чувствовал, что кровь под кожей разливается по всему лицу девочки, окрашивает лоб, уши, а её белые губы становятся ярко-красными.

Яхия очнулся в палате ночью. Ему чудилось, что он не то плывёт, не то летит над древними пирамидами, из которых самая высокая — пирамида Хеопса. Он шёл по залу храма бога Амона с его многочисленными колоннами.

Он видел высеченные из гранита фигуры фараонов и божеств, письмена на камне и картины, сохранившиеся за многие сотни лет.

И всюду под палящим солнцем пустыни работали рабы, рабы, рабы.

«Нет! Мы не будем рабами!»

Яхия кричал, метался, хотел сорвать повязки. Он впадал в забытьё, засыпал, просыпался, не зная, день или ночь за окном. Темнота окутывала Яхию. А за окном солнце — огромное, красное — поднималось над Суэцким каналом. От этого красноватой становилась вода. Золотые блики бежали по ней, и казалось, что это изумительная драгоценная дорожка. Сужаясь, она шла от советского танкера к горизонту.

На палубе было тихо. Только склянки отбивали время:

На вахте снова стоял Володя Ласточкин. Он смотрел поверх застрявших в канале кораблей на бирюзовую воду и думал. О чём думает моряк в часы спокойной вахты? Чаще всего о доме, о том, что происходит там сейчас, и о том ещё, когда кончится рейс и он обнимет своих близких, будет сидеть в их кругу и рассказывать, рассказывать…

Володя вспомнил свою сестрёнку и думал о маленькой Камиле. Где она теперь? После переливания крови девочка порозовела, начала дышать, а спустя некоторое время и говорить. В эти дни уже прекратилась стрельба на шоссе, чаще стали появляться автомашины Красного Креста. Одна такая машина и забрала Камилу.

Начался ещё один день, а танкер продолжал стоять на якоре. Скучно моряку, когда корабль его не в плавании. Володя Ласточкин думал о том, когда наконец поднимут фермы моста и затопленную землечерпалку, снова открыв путь по каналу.

Солнце поднималось выше. Оно уже теряло свою красную окраску и становилось, как ему и положено, ослепительно золотым. Володя смотрел на жёлтые пески пустыни с одной стороны канала, на пальмовые аллеи — с другой, на то, как по дороге промчалась легковая автомашина, затем прошла женщина с метлой, совком и коробом. Она подбирала окурки и мела дорогу.

Спустя несколько месяцев Володе Ласточкину довелось снова побывать в Порт-Саиде. Танкер медленно плыл меж двух берегов. Лента голубой воды сквозь жёлтые пески пустыни — с одной стороны, и зелёные поля, рощи кудрявых пальм, апельсиновых и банановых деревьев — с другой. Володя держался за перила мостика и чувствовал внутреннюю дрожь танкера. Если бы не это чуть ощутимое подрагивание тёплых перил, можно было бы вообразить, что танкер стоит неподвижно и мимо судна проплывают красивые берега.

Володя Ласточкин стоял на вахте. Мелодично били склянки — всё вокруг было мирно, тихо, спокойно. Сквозь листву деревьев апельсины светились, точно фонарики. Бананы висели такими тяжёлыми гроздьями, что ветки клонились книзу. Впереди по голубому небу плыл зелёно-звёздный флаг Египта.

Красивый ажурный мост снова висел над каналом, перекинутый с берега на берег.

Мир. Тишина. Спокойствие. А ведь совсем недавно здесь рвались бомбы и кровь лилась по этой дороге вдоль канала.

«Нет, — думал Володя, — если народы всего мира возьмутся за руки и скажут «нет», не быть войне!»

И всё-таки Володя не мог забыть страшные дни, когда захватчики бомбили Порт-Саид. Не мог он забыть и египетскую девочку, её восковое лицо, бескровные губы, закрытые глаза. Сколько таких египетских детей убили и искалечили захватчики? Где теперь маленькая Камила? Нашла ли она своих родителей? Живёт ли как прежде или осталась бездомной сиротой?..

На стоянке у выхода из канала Володя сошёл с танкера. На берегу оглянулся. Маленькие волны с тихим шелестом набегали на гранит набережной. На тонких вышках, которые упирались в небо, горели разноцветные огни. А в самом небе через каждые полминуты пробегал луч маяка, и казалось, что кто-то невидимый размахивает по тёмному небу сверкающим клинком огромной сабли.

Однако всё вокруг было спокойно. Ведь так и должно быть на узкой полоске воды, которая отделяет Африку от Азии и называется Суэцким каналом. На этой водной улице огни прожекторов и вышек заменяют светофоры. Ведь не так-то просто провести караван судов по каналу. Нужно очень внимательно следить за идущими впереди и сзади кораблями, вовремя обогнуть в узком проходе землечерпалку и главное идти всё время как по ниточке. Тут нужен большой опыт и умение или, как говорят моряки, «чистая морская работа». А не то — растянешь караван в гармошку и может быть столкновение.

Ласточкин посмотрел на канал. Тёмная вода несла на себе расплывчатые отражения звёзд и сигнальных огней. А над водой, казалось, протянулось длинное ожерелье из светящихся бус. Это стоял вытянутый в линейку караван судов. И Володя подумал о том, что все угрозы и бомбёжки захватчиков не смогли остановить жизнь на канале, как туча не может погасить солнце. Всё равно золотые лучи солнца разгонят тучи, согреют землю, осветят всё вокруг…

Быстро густели сумерки. Ярче разгорались звёзды.

Ласточкин покинул набережную и прежде всего отправился в Эль-Манах — квартал бедноты, который захватчики так недавно сровняли с землёй.

В сиреневом воздухе сумерек чётко вырисовывались новые белые дома и молодые деревца, окутанные точно вуалью. Это маленькие почки и клейкие листочки покрыли сетку ветвей.

Синева вечернего неба погустела, и небо это стало почти чёрным. Золотые, серебряные и голубовато мерцающие звёзды вспыхивали на нём. Золотые звёзды были точно такими, как на флаге Египта.

Володя прошёл шумными кварталами центра, набрёл на какую-то маленькую улочку, попал в садик и сел на скамью. Ласточкин не спешил. На танкер он мог возвратиться к утру, когда было назначено отплытие.

В саду стоял густой запах цветов, которым был напоён тёплый и ласковый воздух Порт-Саида. Погасли фонари, и от этого звёзды стали ярче и крупнее. И снова Ласточкин вспомнил Камилу. Он ничего не знал об этой девочке, кроме ее имени. Но Камил в Порт-Саиде, должно быть, тысячи. Как среди них разыскать эту курчавоволосую, большеглазую девочку, глубоко запавшую ему в сердце?

Сначала тоска по маленькой Камиле была где-то рядом с Володей. А потом она накрепко застряла в его сердце. И он сидел не двигаясь, точно окаменевший, одурманенный густым запахом южных цветов и неповторимой прелестью египетской ночи.