Владимир Михайлович, я отчетливо сознаю роль литературы и роль культуры в самоидентификации нашей Родины. Я уверен, что рано или поздно в здании Литинститута откроют музей советских писателей, музейные комнаты, посвященные памяти Платонова, мемориальные помещения, посвященные Мандельштаму, будут музейные комнаты «Общежития советских писателей», здесь же будет жить и существовать Литературный институт. Но для этого снова потребуются большие государственные вложения. Нужно перестроить центральное ветхое здание, воссоздав в нём анфиладу комнат. Необходимо вместо гаражей выстроить учебный корпус и т. д. Несколько лет назад я писал по этому поводу письмо Лужкову. Его приговор был таков: «Если, дескать, институт перейдет из федерального в ранг столичного, то будем думать о подобной перестройке».
Я также думаю и полагаю, даже уверен, что рано или поздно идея реконструкции института решится на государственном уровне, и тогда хватит места для всех. Под сенью новых крыш Литинститута, может быть, помирятся и старые литературные недруги. Но выполнение всех этих планов — это задача следующего ректора.
Сергей Есин,
Ректор Литературного института,
секретарь Союза писателей России
Было еще дурацкое заседание в издательстве «Пик», посвященное молодежи и затеваемому ею союзу. Я уже привык, что созданием новых союзов и всякой другой организационной склокой занимаются самые неталантливые.
Пример — наш Дубаев с его чубом, которым он картинно мотает, и Столяров с его улыбочками. Скучно все это, чего ребят-то сюда мешать. Все говорили, что раскрутиться в наше время молодому почти невозможно. Но простите, а кто раскручивал Пелевина? Сидит на этом заседании Дима Былинский, еще совсем недавно мы давали ему 5000 долларов премии, прошло два года, и где новые произведения? Слабоваты ребята и суховаты. Нет дыхания. Ничего не читают, кроме газет.
28 июля, среда. Внезапно умер Всеволод Алексеевич Сурганов, преподававший в институте и много лет ведший кафедру советской литературы. Мне позвонил и сказал о его смерти поздно вечером Вл. Павл. Смирнов. Я, конечно, был зол, что из-за этого звонка мне обеспечена бессонная ночь, но уж такова моя судьба. Народа в морге больницы у Петровских ворот было немного. Я почему-то вспомнил, как Сурганова выживали сначала с места завкафедрой, а потом и из института. Все это было как бы исходя из рабочих обстоятельств. Умер Сурганов по нынешним меркам довольно молодым, нет семидесяти, но попивал. Уходит поколение, которое, как считается, себя исчерпало, а скорее, мрет оно потому, что чувствует, что начинает мешать.
Вечером был в Доме кинематографистов. Смотрел знаменитый китайский фильм «Император и убийца» — исторический боевик — и американский «Среди холмов и долин». Больше подействовал последний, какая-то неизвестная, простая и грубая Америка. Отсюда нехитрая американская сила и мощь.
29 июля, четверг. Опять звонила Наталья Михайловна Кучер из министерства. Все понимают бессмысленность задумки М. Платоновой и Н. Корниенко оттяпать полздания института. Разумная женщина, подала мне ряд советов. А главный: чего я так горячусь? Есть Закон о высшем образовании, в нем за институтом не оставлено права организовывать какие-либо музеи. Это право исключительно у Минкультуры, которое действует на основе решения экспертного совета. И собственно, кто пока входит с инициативой в правительство? Лишь группа заинтересованных лиц.
Да что мне этот Платонов! Пусть устраивают музей, пусть закрывают институт, пусть студенты выходят на улицу. Мне опять подтвердили, как в прошлый раз из администрации президента, что ходит везде Г. Б. Понять его можно — ни живой литературы, ни живой деятельности, взопрел от зависти к живым и более молодым, волнуется, что напишут о нем после его смерти. Хочется примкнуть хоть к чему-то созидающему. Раньше платил ему деньги Сорос, теперь вроде в должности и деньгах отказано, хочется влезть опять в живую обойму деятелей. Мне не следует упираться, а то я еще всех этих деятелей прославлю.
С опозданием на день больным пришел на экзамен сын Саши Науменко Миша. Этюд написал не очень хорошо, но все равно есть блестки талантливости. Сказалось отсутствие консультации, поэтому сделал в жанре, который всегда обречен на провал — стихи и проза…
В конце дня смотрел проект новой ограды и будки-проходной со стороны Бронной. Наша старая ограда покосилась и распадается на глазах. Проектная организация, которая этим занялась, требует немыслимые деньги. А тут еще некие доброхоты из администрации президента через все ту же Наталью Михайловну Кучер передают, что надо обязательно к юбилею А. Платонова отреставрировать фасад, выходящий на Тверскую. А знаете ли, голубчики, сколько все это стоит? Как только начнете институт по-настоящему финансировать, реставрируйте фасады, стройте музеи, рапортуйте своему президенту и отечеству, что все с культурой в полном порядке.
Вечером еду на дачу читать студенческие этюды.
30 июля, пятница. Год выдался огуречный. Уже засолил пять или шесть двухлитровых банок огурцов и вот опять набрал целое ведро.
Я, видимо, ошибся, дав в этом году темами по семинарам то, что предложил мастер. Вот теперь и хлебаю. Обе темы «Образ друга» и «Воспоминания о первой любви» — прочел пока семинар Кузнецова — решены из рук вон плохо. Абитуриенты пошли за знакомыми ситуациями, вместо того чтобы думать и знакомое перемалывать в необходимое. Больше никогда и ничего не давать впрямую.
Вечером внезапно по «Немецкой волне» услышал своего старого выпускничка Павла Лося. Я уже давно знал, что работает он на этой радиостанции, но никогда его не слышал. Паша говорил о Косово, об окончании войны, о восстановлении края. Это был тот же знакомый мне голос, из которого выстрижено все живое. И текст у него был такой же, видимо, как текст политический, высоко оплачиваемый, но совершенно неживой. Стоило ли ради всего этого заканчивать институт и притворяться, что ты когда-нибудь станешь прозаиком? Впрочем, последнее, что Паша никогда прозаиком не станет, я знал всегда. Для этого надо было быть более открытым, менее осторожным и расчетливым. Пластмассовый пенал для карандашей и канцелярских скрепок, который мне Паша привез из Кельна, у меня до сих пор в ящике стола. Отправив Пашу в Кельн для совершенствования в немецком языке, я, собственно, спровоцировал его судьбу.
З1 июля, суббота. За завтраком «Голос Америки» рассказывал мне о еврейской жизни. Какая-то есть нетактичность, что в направленных на Россию передачах рассказывают о российской жизни евреев. Ну, рассказывайте, если вам так хочется, но не трогайте уж русского языка, давайте на своем.
Из радионовостей — цена компенсации, которую американцы платят за троих китайских журналистов, убитых во время авиационного налета на здание китайского посольства в Белграде. За нескольких человек из персонала, за раненых. Это 4,5 миллиона долларов. Вот наконец-то цена и определена. Как, оказывается, если все собрать, по всему миру, в том числе и у нас, погибших во имя американских интересов, — как, оказывается, легко разорить всю Америку! Из той же передачи узнал, что в Америке длится небывалый по протяженности и размаху подъем экономики. Он начался с 1990 года. Интересно, что подъем этот по времени совпадает с нашей перестройкой.
Прочел в старом журнале «Искусство кино» доклад С. Аверинцева на конференции в Париже, посвященной «Великому инквизитору». Доклад Аверинцева называется «С точки зрения «адвоката дьявола». Доклад хорош, гибок, догматичен, всяк, но весь внутренне против существовавшего режима. Год 1993-й. Я вспомнил почему-то свою переписку с мэтром по поводу Мандельштама. Эта переписка опубликована в «Засолке».
Вообще-то мне кажется, что теперь надо поддерживать везде, и за рубежом в том числе, появление всяких литературных журналов на русском языке. Даже еврейских, китайских и румынских. Русские расползаются по всему миру. Они сейчас и в Америке, и в Англии, огромная колония в Германии. Самые ли это лучшие представители России? Наверное, все же нет, лучшие не из тех, которые в последнее время сумели заработать большие деньги. Но есть надежда на их детей. Эту перестройку сделали в известной мере дети бывших наркомов и партийно-военной элиты. Что натворят дети сегодняшних миллионеров? Русский язык слишком едок, чтобы пользование им обошлось так просто. Он сам найдет и справедливость, и правду. Опасное это дело — русский язык и русская литература. Да здравствует любой еврейский журнал на русском языке, хоть в Антарктиде. И там все выжжет, даже через многокилометровую толщу льда. Все обратит в русское.
