Вечером, включив телевизор, несколько минут смотрел концерт из Сочи — там два повода для него: День независимости и «Кинотавр» Рудинштейна. Пели очень обрюзгшие Буйнов, Добрынин и Розенбаум. Демократия, надо сказать, очень постарела.

13 июня, воскресенье. Говорили с Сережей и Анатолием — нашими новыми друзьями. Патриотические разговоры всегда душат меня своей ограниченностью и кастовостью приводимого материала. Кто против нас, того не читаем.

Принялся, наконец, за новую главу. Какие-то смутные ощущения появились. Без самого Ленина мне писать трудно.

Начал купаться.

15 июня, вторник. Прочел в «Новом мире» один из выпусков мемуаров Миши Ардова «Легендарная Ордынка». Прочел, так сказать, с подачи Татьяны Васильевны. Здесь, конечно, огромная эксплуатация имени Ахматовой, которая дружила с семьей Ардова и часто останавливалась у них в Москве. Автор ее и любит, и она, видимо, относилась к нему неплохо, но какая видимая разница в духовном натяжении жизней. Местами интересно по факту, но во всем этом такая облегченность и такое пошлое и плоское отношение к жизни, что начинаешь дивиться — и этот человек прошел процесс превращения из просто мирянина в священника! Сколько разных анекдотцев и анекдотиков.

В известной мере я, конечно, автору завидую, что таких собеседников у меня не было.

Чуть-чуть подвинулся роман и пошел опять медленно, как обычно. Все дело в мельчайших переходах, акцентах и поисках «увлекательности».

Наши вошли в Косово, перебросив войска из Боснии, обдурив всех. Но это все мелкие ухищрения по сравнению с главным: Югославия будет расчленена, и Косово, конечно, хотя бы его часть, отойдет к албанцам.

У меня остался очень небольшой объем легких, я внутренне пытаюсь заглянуть себе в темное нутро. В связи с этим вспомнил, как Федя для Долли привез из деревни мешок замороженных легких от коровы. Когда я разбирал эти куски по долям, я натыкался на совсем как бы трухлявые, потерявшие плотность и эластичность кусочки. Вот так я представляю и себя, разве здесь можно что-либо восстановить?

16 июня, среда. Безумно волнуюсь за Валю. Весь вечер дозванивался до Лошкаревой. Аппарат жрал карточки. Я понял, что сделал очень интересную книгу. Вечером провожали Лешу.

17 июня, четверг. Сегодня утром уехал Леша со своим десятилетним сыном Сашей. Мы с самого начала просидели с ними за одним столом, попривыкли, вечерами сидели на балконе и ели какую-нибудь, под вино, ягоду. Леша с какой-то сложной казацкой биографией, с какой-то легендой. В его роду отчетливо помнят о табунах лошадей и крупных богатствах, которые имелись у предков. И сегодня он определенно принадлежит к некому высшему слою русских, которым с детства досталось чуть больше, чем всем остальным. Его детство — отец геолог — прошло в Афганистане, он умудрился даже получить пожатие руки короля. Сам он человек безумно интересный, обаятельный, физически славный. Он занимается добычей нефти, проектированием, разведкой и обустройством скважин. Все на уровне эксперта, в Москве. Деньги — от нефти и оттого, что работает с зарубежными нефтяными компаниями. Леша с увлечением рассказывал мне о бурении, показывал на чертеже, мне все это было интересно. Достаток определенно накладывает отпечаток на поведение людей. Саша тоже имеет прелестную рожицу, но, к сожалению, у него какой-то врожденный дефект в строении верхнего резца. Ему сделали в Германии какую-то сложную операцию, есть надежда, что в проломе появится новый зуб, и, кажется, он уже растет. Особенность этой операции, что над этим новым зубиком врастили капроновую петлю, за которую в случае, если зуб на свое место не сядет, надо будет дернуть. Я пишу об этом подробно потому, что интересуюсь всеми достижениями человеческой мысли, и потому, что тысячи Сашиных сверстников не увидят ни Фороса, ни знаменитого хирурга, который оперирует в Германии детей состоятельных людей. В самом конце случайно выяснилось, что Лешин тесть, а Сашин дед, очень богатый предприниматель. «Сашке уже можно всю жизнь не работать, он единственный наследник, на него уже столько записано и столько ему принадлежит…». Я впервые вижу такого богатого мальчика. Милый, не жадный, покладистый, никак не похожий на капиталиста. Пока все это ему идет на пользу, он прекрасно держится, интересуется компьютером, книжками, устройством мира. Но мир в моей стране уже определенно уплывает в незнакомую для нас сторону, и с этим надо примириться.

Сумку Леши пришлось тащить наверх. Перед самым отъездом я успел забежать в магазин и в подарок Леше купил бутылку «Каберне Инкерман», а Саше жвачку. От Саши я еще получил задание купить в книжном развале несколько клеящихся книжек: «Летчики», «Моряки» и «Король Артур».

Звонил в Москву. Видимо, дела идут без особых эксцессов. Фриу из Парижа пытается, как всегда, вести свою политику. В частности, он настаивает на приглашении в Париж в связи со 100-летием Платонова Корниенко. Я написал ему письмо, где сказал, что у меня есть собственные соображения. Ну, во-первых, она постоянно работает не в Литинституте, а в ИМЛИ, вот пусть от них и едет. Не в счет нашей квоты. Во-вторых, ну как же я могу относиться доброжелательно к женщине, которая вот уже несколько лет мотает мне нервы и пытается урвать часть института во имя создания собственного платоновского центра или музея.

18 июня, пятница. ТВ показало жуткую картину бегства сербов из Косова. Вот, оказывается, чего добивались силы НАТО. Именно на этом фоне видна последовательность сербов в отстаивании порядков на своей земле. Национальные конфликты всегда чреваты, всегда, если нет сильной руки и упорства в наведении порядка, — месть. В «НМ» читаю очередное для меня эссе Битова. Как парень хочет казаться великим европейским писателем! Из этой статьи я впервые узнал, что Битов был аспирантом ИМЛИ. Как и Ерофеев. Это опять-таки попытка создать литературу не из собственного темперамента и переживания, а из знания. Модели въелись и теперь по способу экономии материала просятся в литературу. Листая Троцкого, я пришел к выводу, что многое из написанного им надиктовано. Вот эти надиктованные вещи у меня сразу отмечает компьютер. Подчеркивая красным ошибки в стилистике.

Утром к нам за стол подсадили молодую пару: муж и жена. Муж, черноглазый парень лет двадцати четырех, уже с пузцом. Это сытенькие еврейчики из-под Винницы. С собою они привезли двухлетнего младенчика, естественно, ни питания, ни проживания на него не оформили, и вот малютка сидит на коленях у матери, капризничает, слюнявится. Все подсчитано и скоординировано. Их привез папа за 800 км на «автомобиле с кондиционером», так дешевле. Папа, видимо, тоже живет в санатории, но в столовой не появляется. Я вспомнил весь ритуал наших обедов, когда были Леша и Саша. Обед стараемся с Л. А. есть раньше, до прихода этой образцовой семьи.

Л. А. продолжает безумствовать по поводу восстановления своего здоровья. «Солдат собственного здоровья».

22 июня, вторник. Дневник, как таковой, я не пишу. Кажется, немножко пошла глава. Я собрался и уже настрочил что-то около десяти своих полных страничек. Изредка на диктофон надиктовывал отдельные фразы.

Мой лечащий врач сказала, что по моей просьбе она все узнала: ни в одном санатории на Южном берегу Крыма не работает ни один гемодиализ. Я всегда думал, что B. C. будет работать до глубокой старости. И будет долго ездить по всему миру, как она и любит. Такая знаменитая, словно Фаллачи, старуха.

После куриного скандала, когда поставляемые в Россию куры оказались заражены диоксином, скандал новый — из продажи во многих странах Европы изъяли кока-колу. Я всегда лелеял свою старую мысль, что советская власть в глазах ее граждан погорела потому, что не было жвачки и кока-колы. Теперь рушится последний бастион. Изъяли, кажется, и «Фанту».

В воскресенье говорил с B. C., как всегда после этого ходил расстроенный. Это обычная ситуация с тяжелобольными людьми. Им хотелось бы, чтобы вместе с ними сгинул и весь мир и даже их близкие. Умозрительно я это понимаю. Глядел на огромную сосну в прекрасном форосском парке: после меня, когда меня уже не будет, много других людей будут восхищаться вязью, на голубом небе, этих тяжелых изогнутых ветвей.