13 марта, суббота.
В «МК» — символическая заметка, которую я жду очень давно. Она если не все, то многое объясняет в нашей жизни. Речь в этой заметочке идет о сыне зампрокурора России — неком адвокате Артеме Чайка, который отдал принадлежащий ему «мерседес» кавказцам, и на этой машине были совершены преступления. Самое интересное, что машина была снабжена документами спецслужб, дающими возможность ездить на ней без досмотра. Обычный рядовой случай. Но интересна статистика, которую приводит газета:
«Похождения сановных детей — «песнь песней». Число скомпрометированных родителей растет с каждым днем.
Неделю назад под колесами джипа, принадлежащего сыну Олега Сосковца, бывшего первого вице-премьера, погибли трое таджикских рабочих. В декабре 98-го на полтора года был осужден сын советника президента Сергея Красавченко. Его признали виновным в незаконном хранении оружия и подделке документов. Ранее на угнанном «Мерседесе-200» советничий сын сбил ребенка. Другой сын Красавченко в драке зарезал подростка.
В декабре 95-го за совершение разбойного нападения был арестован сын начальника ГУВД Московской области генерал-полковника Куликова, кстати, сам старший лейтенант ОМОНа.
Шестнадцать тысяч долларов в августе 98-го пытался провезти контрабандой в Германию сын курского губернатора, в прошлом вице-президента страны, Александра Руцкого.
В мае того же года с пакетиком кокаина наряд милиции задержал дочь исполнительного секретаря СНГ Бориса Березовского.
По подозрению в скупке краденого осенью 95-го допрашивали дочь Сергея Филатова, на тот момент руководителя администрации Президента».
17 марта, среда.
Сейчас почти бессмысленно писать о прошедшем семинаре, о повести Светланы Кузнецовой. О моих сборах в Сеул, о возне на работе. Хорошо, что я собрался еще накануне и взял с собой на работу вещи. Правда, еще надеялся часа в три съездить проститься с Валей. А уже потом — в аэропорт. Но в пятнадцать часов 16-го состоялся «наезд». Я начал коллекционировать свое немыслимое сердцебиение, этих огромных мужиков в куртках, отчаянный страх, западающий в душу. Все повторилось почти так же, как было при пожаре. Правда, сейчас я стал объектом косвенным. Чтобы не забыть (а я об этом никогда не забуду), скорее для того, чтобы вставить в ряд других событий, описываю и это. После обеда я зашел к Ольге Вас., стоял, что-то ей говорил в кабинете — и вдруг в кабинет ворвались трое громил. Я сразу же по их виду понял, кто они такие. Если о портретах, то один вполне интеллигентный, с ним-то я и перекинулся парой слов, а двое других — просто орангутанги. Какие-то уродливые, я их даже и не запомнил. Этот, условно говоря, интеллигент стал требовать Лаптева. Я спросил: по какому вопросу? По вопросу приема. Я ректор, я отвечаю за прием. А может быть, вы Лаптев? Нет, я не Лаптев. Я вспомнил, что у Лаптева что-то случилось в Белгороде, не следы ли оттуда? Ольга позвонила Лаптеву. Не можете ли вы оставить нас одних? Я сажаю Лаптева на место Ольги. И не успеваю я, оставаясь в предбаннике, вызвать Федю и случайно здесь оказавшегося Лыгарева, как трое выходят. Сидит растерянный и растоптанный Лаптев. Что? Они сказали, что мы получаем деньги за обучение, я делюсь с ректором — и требуют к пятнице 2000 долларов. У меня сразу мелькнуло: не штучки ли это Ольги, которая что-то подобное раньше проделала с Лыгаревым, когда он остался ей должен. Никто не мог предположить, что я буду в институте. Почему не шантажировали меня? Почему не прошли в кабинет Лаптева, а прошли в кабинет Ольги? Я впрямую спрашиваю у нее: не твои ли, голубушка? Входит Лыгарев, звонит в милицию, приезжает некто Сергей Сергеевич. Мы прокачиваем с ним ситуацию. Описать в дневниковом жанре все это невозможно. Тяжелый барьер на сердце — в самолете, в гостинице по приезде в Сеул. Все плывет мимо меня автоматически, держу себя к руках: как там? Все больше и больше анализируя, понимаю…
Забыть бы все это. Лечу в самолете бизнес-классом. Хорошо кормят. Сеул потрясает своими размерами. Мы все хотим от Востока экзотики, сохранения нравов и обычаев, чтобы было чем любоваться — а он уже другой. Уже несколько поколений живет с техникой и в современных домах. Это не Запад, а выбранный всем населением оптимальный образ жизни.
18 марта, четверг.
Обед по случаю заключения договора между Литературным институтом и Университетом Конкук. В кабинете ресторана отеля «Шератон Волкер Хилл». Меню: 1. Кусочки утки по-пекински с маринованными овощами и теплыми гренками. Сливочное масло. 2. Суп из моллюсков с овощами. 3. Макароны с черной икрой и соусом. 4. Стейк с отварными овощами (я брал рыбу). 5. Десерт: шербет с клубникой, поданный на кусках льда в виде сердца, с горящим подо льдом огоньком (между льдом и салфеткой лежал крошечный фонарик). 6. Вафли круглые с кремом. 7. Кофе со сливками.
Подавалось все это на огромных фарфоровых тарелках, соответствующего или контрастирующего цвета каждому блюду, тарелках. Присутствовали, кроме самого президента университета, еще шестеро корейцев, мы с профессором Рёхо и Елена Леонидовна Лилеева. Но перед этим состоялась церемония подписания в кабинете у президента. Кряжистый улыбающийся кореец, биолог, занимается селекцией молочного скота. Кстати, у университета есть своя молочная ферма и, кажется, хлебопекарный завод. Были речи и в кабинете, и за обеденным столом. Я, по своему обыкновению, пытался шутить. Себе казался милым и остроумным. Пугают меня всегда только зеркала: эдакий урод.
Отодвинул, усилием воли, от себя московские проблемы. Вины за мной нет, а так — жизнь я прожил красивую, мучительную, пусть убивают. Надоело бороться.
Показали мне библиотеку, полную компьютеров. Все удобно, современно и рационально. Хорошо бы что-то подобное иметь в институте. Но купить у нас — дорого, потому что все через перекупщиков, занимаемся самодеятельностью. Возникла мысль, что скоро мы будем гордиться тем, что студент у нас работает не с экраном, а с книгой. Это не потому, что я консерватор — за пролистыванием книги мысли идут по-другому. В конце концов, этот дневник пишу же я на компьютере.
Перевезли во второй университетский кампус. Это два часа езды по скоростной трассе. Прелестный маленький городок, но поселили еще дальше: в роскошной гостинице, стоящей на месте горячих источников. У меня двухкомнатный номер с ванной комнатой и туалетом для гостей. Полы теплые. Хорошо. Из новинок техники — унитаз с подогреваемым сиденьем. Уже целый день идет дождь. Отодвинул окно во всю стену, вдалеке внизу — клубящийся неоновый туман и звуки дождя, хлещущего по огромной террасе. Внизу, в холле гостиницы — выставка-продажа премированного на международных выставках фарфора. Это к 55-летию какого-то новейшего фарфорового производства. Вкуса и изящества все необыкновенного. Тарелки, чашки, сервизы.
Много говорили с Рёхо и Сим Сон Бо о Востоке, восточном видении мира, о социальных проблемах. 35-летний Сим Сон Бо, похожий своим изяществом и красотой на знаменитого китайского актера, игравшего в «Индокитае», оказался по мировоззрению социалистом. В юности он за эти идеи год сидел в тюрьме. Сейчас он ищет смысл жизни. Любит Россию, по-русски говорит книжно, путая ударения. Я выдвинул идею о страдающих странах и не страдавших. Среди не страдавших — и Америка, и Англия, и Франция, и Германия. Мучения после войны — это не страдания, а месть судьбы. Какие бывают полеты, когда говоришь, — а на бумаге все получается бледно.
Вчера читал Ленина. Не забыть кое-что добавить в верстку пятой главы из начала «Что делать?» Главным образом, о легальных марксистах. Пора начинать. Начну, наверное, с общих рассуждений. Мысли о Втором съезде и о Бунде. Но вообще-то, о евреях думать надоело. Начинать надо после уже готового кусочка с рассуждения о «свободе критики». Не забудем, Сергей Николаевич, что разрушение государства у нас началось со свободы критики. Все движется по моделям, которые мы все не можем запомнить.
