Я прожил в коллективе молодой, но уже сложившейся студии Ленинградского ТВ, год. Загружен был, что называется, с головой — литературные альманахи, спектакли: «Третья патетическая», «Мужество не умирает», «Шестеро любимых» — своеобразный экскурс по пьесам Арбузова, сценарий которого написал для меня кинорежиссер И. Авербах. Но вот, поди же, пришла весна, а вместе с ней обострение хронической ностальгии по родной земле. А тут еще вместе с председателем Комитета Гостелерадио СССР Кафтановым приехал главный режиссер только что родившейся студии Грузинского телевидения Ш. Киласанидзе и пригласил меня к себе работать. Я пришел в смятение. Хотелось поехать в Тбилиси, начать совершенно новое дело, и в то же время жалко было бросать Ленинград. Как бы все повернулось, не знаю, если бы Кафтанов не предложил поехать в Тифлис на три года, а потом вернуться на Ленинградскую студию. Это и решило мой отъезд. Хотя работать в город на Неве я больше не вернулся.

Если храмы действительно воздвигались на самом видном месте города, то первую Грузинскую студию телевидения можно было считать храмом. Вместе с горой Мтацминда поднималась она над Тбилиси и скромно пряталась от людских глаз в уютном парке, разбитом на самой вершине. Прятаться было совсем не трудно, ибо «храм» представлял собой одноэтажное здание, сорок квадратных метров площади которого и были той самой точкой, откуда прямым эфиром на всю Грузию шли телевизионные передачи.

Один режиссерский пульт управления, три телекамеры, не покидающие помещения, и все... По сегодняшним представлениям, преддверие каменного века. Но ведь это было начало шестидесятых годов. Телевидение делало первые шаги, и убогая, по современным понятиям, техника казалась чудом или, вернее, она позволяла чудо, благодаря которому в зрительный зал превращалась вся республика. Разве могла не вдохновить такая аудитория подлинного актера! Лучшие из них поднимались на вершину Мтацминды вместе с известными театральными режиссерами. Они несли свои великие замыслы, передать которые было необходимо средствами все той же убогой техники. Как это делать, никто не знал. Не было ни рецептов, ни какой-то единой установки — все надо было открывать самим.

В те годы на разных студиях страны разные люди, часто не подозревая об этом, делали одни и те же открытия, утверждая тем самым приемы работы, которые теперь прочно вошли в повседневную практику телевидения. Одни и те же открытия, сделанные в разных местах, становились неким всеобщим законом. А то, что многие студии это делали по-своему, позволяло говорить о рождении разных стилей, разных творческих манер. Национальные студии вырабатывали свой, только им присущий, телевизионный язык.

Именно в это время, после года работы на Ленинградском телевидении, мне предложили быть главным режиссером телевизионных художественных программ в Грузии. Так мне посчастливилось в течение нескольких лет ежедневно подниматься на вершину Мтацминды.

Посчастливилось, потому что в крошечном помещении я встретил, при всей на сегодняшний день не модности этого слова, безмерный энтузиазм замечательных людей, абсолютно телевизионных людей, хотя кто-то из них пришел из театра, кто-то из кино, кто-то вообще со стороны. Но они верили в чудо ТВ и готовы были работать денно и нощно, чтобы это чудо состоялось.

Там, где каждый занят своим делом, понимая, что без него не состоится дело общее, складывается замечательная атмосфера, без зависти, интриг, высокомерия, духовной скупости. Каждый готов перенять твой опыт и щедро отдает тебе свой. Каждый на одну твою идею предлагает две свои и независимо от того, кто он — режиссер или видеоинженер, оператор или рабочий сцены, ощущает себя, не формулируя это словесно, творцом нового и непременно прекрасного. Искусство коллектива, а телевизионное искусство является именно таким, без подобной атмосферы по-настоящему и не может возникнуть. Мы жили дружно, жили радостно.

Перечитал написанный абзац и понял, что нельзя ограничиться лишь этими справедливыми словами. Необходимо подробней раскрыть, как строилась работа художественных программ Грузинской студии. И прежде всего потому, что позже мне пришлось столкнуться на ЦТ с совершенно иной позицией, настойчиво проводимой в жизнь: телевидению не нужна режиссура и, соответственно, режиссеры. Для ретрансляций достаточно иметь операторов и редакторов. Художественные программы будем строить на том, что создал кинематограф и театр.

Время доказало, насколько ошибочными были подобные взгляды. Еще на заре телевидения открыто заговорили о том, как сложно перенести на телевидение театральные спектакли, как они умирают при неумелом переносе, что, возможно, необходимо выработать даже особую эстетику. А ведь она уже могла бы существовать, не будь этого долголетнего пренебрежения к режиссуре на ТВ. Одиннадцатая муза диктует свои законы и в деле ретрансляций. Но почему только ретрансляций? Почему оригинальные работы на художественном ТВ так долго брались под сомнение? Не сумеем сделать лучше режиссеров кино и театра? Но ведь сумели же В. Турбин, П. Резников, А. Эфрос, П. Фоменко и ряд других режиссеров, чьи телеспектакли становились событием культурной жизни страны. На некоторых из этих работ непременно остановлюсь позднее. А сейчас лишь скажу, что все они заставляли признать: телетеатр, просвещая, пробуждает интерес зрителей к высокохудожественным произведениям мировой литературы.

Пробудить интерес зрителей к подлинному искусству, заставить их потянуться к книгам тех писателей, чьи произведения мы ставим, пожалуй, это и было той точкой соприкосновения, которая сразу же возникла между редакторами и режиссерами Грузинской студии ТВ. Уметь выбрать достойное произведение и достойно преподнести его с экрана — было нашей задачей. И тут творческое «я» сотрудников имело большое значение. Вот почему вместе с главным редактором художественных программ Ш. Салуквадзе мы выработали негласный устав, решительно вводя в практику творческие отчеты. Постараюсь пояснить, в чем заключалась их необычность. Но прежде не могу не сказать хотя бы несколько слов о человеке, с которым мне так хорошо и спорилось, и работалось — о Шоте Салуквадзе. Это был большой ребенок или, вернее, великан с детским сердцем. Великан не только из-за огромного роста, но и потому, что умом мог объять, казалось бы, необъятное. Ну, а ребенок потому, что, вопреки годам, сохранил способность удивляться и радоваться окружающему миру, был удивительно отзывчив, добр к людям. А как тонко и точно он мог дать совет... Благодаря ему, уже позднее, столкнувшись с советами других весьма профессиональных людей, я понял, что такое истинная редактура. Ведь Шота никогда не говорил нам о том, как бы он сам поставил спектакль, над которым мы работали. А прежде всего старался увидеть его нашими глазами, понять, какую идею мы преследуем, как стремимся ее выразить. И только почувствовав себя на нашем месте, он решался на совет или замечание. Понятно, что ради такой правки мы готовы были преодолеть любые расстояния. Ведь студия помещалась на вершине горы, а редакции — у ее подножия, в доме радио. На фуникулере, а порой просто пешком, нагруженные реквизитом, мы спускались и поднимались по несколько раз в день. То же делали и сотрудники редакции. Во всяком случае, Шота Салуквадзе присутствовал при прямом эфире всех передач отдела.

Итак, связи существовали самые тесные, позволяющие вырабатывать совместную стратегию и тактику работы. Тут, пожалуй, и уместно рассказать о творческих отчетах. Своеобразие их заключалось в том, что, собравшись вместе, редакторы и режиссеры не рапортовали о том, что сделано, а делились своими мыслями и планами о том, что хотелось бы сделать. Иногда это был общий посыл, который и конкретизировался совместными усилиями. Например, режиссер говорил, что хотел бы поставить произведение одного из зарубежных авторов о минувшей войне. И редакторы, зная почерк режиссера, вопросы, которые его особенно волнуют, брались найти и автора, и произведение. Иногда же редактор делился своими впечатлениями о поразившем его рассказе современного прозаика, и находился режиссер, который брался поставить этот рассказ. Чаще же высказывались продуманные до мелочей концепции, принимавшиеся к исполнению. Фактически любой из сотрудников получал возможность реализовать свое творческое кредо, что приносило хорошие плоды. Так строилась тактика работы. Ну а стратегию, повторяю, определяла просветительская миссия телевидения.