— Я пойду туда одна.
— С одним условием, Лиз, — если у вас нет оружия.
Она посмотрела в светлые глаза Дювернуа, увеличенные стеклами сильных очков, и сказала:
— По существу, вы оба ничем не можете мне помочь.
Увидев, как заволновался Алекс, она ласково взяла его за руку.
— Милый, я говорю только о прошлом…
— Я пойду с тобой, — сказал Алекс, словно решив трудную задачу.
— Это из-за мамаши, — пояснила Лиз, обращаясь к Дювернуа.
— Потому что он живет у нее?
— Он живет с ней.
— Да не может…
Дювернуа подавленно замолчал. Опять он, как дурак, повторил свою поговорку. Эта девчурка просто сбивает его с ног, он чувствует себя балансирующим на краю пропасти. Дювернуа с трудом овладел собой.
— Это невозможно, Лиз, потому что Лавердоны думают, что им все дозволено. Если я вам нужен — располагайте мной.
На Лиз были темно-зеленые очки в тонкой золотой оправе. В них она не выглядела больше озорной девчонкой. Скорбная и бледная, она напоминала теперь тоскующую кинозвезду.
— Я рада, что вы пойдете со мной. Только я вас не понимаю. Вы говорите, что Лавердон совершенно уверен, что ему все дозволено?
— Да, но я не думаю, что так должно быть.
— Почему же вы не хотите, чтобы я его убила?..
— Потому что это ничего не решает.
— Но вы тоже допускаете, что будет война. Водородная бомба всех нас обрекает на гибель, и было бы справедливо, чтобы прежде нам было дозволено многое. Я, например, так и не начала жить.
— Наверно, это так, Лиз, но нельзя, чтобы была война. Это касается и вас тоже.
— А что я должна делать со своей жизнью?
— Жить. Подумайте, Лиз. Вы не захотите предпринять ничего такого, что заставит страдать Алекса. И для вас тоже так лучше. Сделайте еще шаг вперед. Подчините свою жизнь тому, чтобы войны не было.
— Но почему мне нельзя убить Лавердона?
— Не надо. Вы напрасно погубите себя. Ребенок по Достоевскому — это не он. Это вы, и вы сами себя замучите без всякой пользы.
В одной из огромных витрин кафе Лиз удалось увидеть свое отражение, и она перестала спорить с Дювернуа.
На шее у нее все еще было тонкое золотое ожерелье, подаренное Даниелем. Она вскочила, точно пойманная на месте преступления.
— Хорошо, я пойду позвоню туда.
* * *
Дювернуа еще не знал, как он будет выходить из положения. Вращающаяся дверь отеля «Мексико» прижала к нему Лиз. Она опять приняла тот решительный, даже наглый вид, который так охотно на себя напускала.
Темные очки полумаской закрывали всю верхнюю пасть лица, но очертания рта стали заметно тверже.
И еще что-то изменилось в ее наружности, как будто бы шея стала длиннее? Да, ведь на Лиз было ожерелье… Дювернуа чуть было не сказал ей об этом, но своевременно удержался, поняв, что потерять его она не могла.
Портье разговаривал с ними весьма сухо:
— Мсье Лавердон вышел и вернется не раньше ночи, если вернется вообще…
Мадам Рувэйр также нет дома. Ох, уж эти журналиста…
Лиз вывела своих спутников на улицу.
— Значит, мама подумала часок-другой и испугалась…
Они бестолково топтались на тротуаре бульвара Распай. В их плане было лишь одно слабое звено, но зато существенное. Лавердон вообще мог исчезнуть… Быть может, сама мадам Рувэйр предупредила его… Лиз думала о другом, но, заметив беспокойство своих спутников, сообщила, что это мало похоже на Лавердона. Вдруг она сделала резкое движение.
— Подождите!
Дювернуа проследил за ее взглядом и увидел, что немного выше по бульвару Распай остановилось такси. Долговязый детина в светлом вылез из машины и стал расплачиваться с шофером.
— Это он! — шепнул Алекс.
Лиз двинулась к Даниелю; Дювернуа почувствовал на спине неприятный холодок. Лавердон подошел к ним.
— Ого, целая делегация… Ты делаешь успехи, детка. Это, я полагаю, оскорбленный отец семейства, — он кивнул на Дювернуа, — а это — верный рыцарь…
— Может быть, мы поднимемся в вашу комнату и поговорим там? — спокойно спросил Дювернуа. Минуту назад он не считал себя способным говорить так хладнокровно.
— Зачем? Я не боюсь гласности!
— Как вам угодно.
— Вы пришли меня шантажировать? Со мной это не пройдет!
— Не забывайте, что я не вашего круга, мсье Лавердон. Погиб молодой человек. У нас есть основания думать, что вы к этому причастны.
— Я не знаюсь с маменькиными сынками.
— Почему же тогда Максим… — Дювернуа напряженно вспоминал его фамилию, но так и не вспомнил, — …почему Максим застрелился из пистолета, принадлежащего вам?
— Ах, она проболталась, эта стерва! — Лавердон шагнул к Лиз.
— Вы не отвечаете на мой вопрос? — спросил Дювернуа.
— Убирайтесь вон отсюда, да побыстрее, а то я вам помогу!
— Только не пугайте меня. В свое время мне приходилось командовать карательными отрядами, и под расстрелом господа вроде вас вели себя скромнее. Многие умирали совсем некрасиво. Я знаю, о чем говорю, меня самого арестовали ваши коллеги в Лионе, в сорок четвертом…
— Вы прохвост!
— Зря вы так нервничаете, Лавердон. Мне просто интересно узнать, до каких пределов может дойти ваша подлость…
— Вот до каких!..
Даниель вложил в удар правой руки всю тяжесть своего тела. Надо сломать этой очкастой каналье ее плохо выбритую челюсть! Он ожидал чего угодно, но только не того, что произошло: встречный удар ребром ладони по предплечью почти совпал с ударом ногой в правую голень. Даниель рухнул на колени, и Дювернуа отпустил ему на закуску пару оглушительных пощечин. Он был счастлив, что смог применить с таким успехом познания по дзю-до, приобретенные в спортивной школе. Эта школа пользовалась в университете большой популярностью.
Даниель поднялся и бросился на Дювернуа, как взбесившийся бык. Дювернуа упал, но успел выбросить вперед ноги и подбить Лавердона. Они покатились клубком, нанося друг другу удары.
Когда они поднялись, вокруг стояли полицейские и, посмеиваясь, ждали окончания потасовки. Лиз и Алекс исчезли, и Дювернуа облегченно вздохнул: он боялся, что девушка будет замешана в этом скандале.
* * *
Через час Дювернуа вышел из полицейского комиссариата. Его переводили в тюрьму предварительного заключения. Он знал, что завтра предстанет перед мировым судьей по обвинению в нарушении общественного порядка, нанесении побоев и ранений. Дювернуа отказался подать жалобу на Лавердона. Зато Лавердон орал во все горло, что его жизнь постоянно подвергается опасности. Комиссар встал на его сторону. Правда, сначала он позвонил в особый отдел Сюрте и получил оттуда справку: обвиняемый Дювернуа и впрямь был весьма подозрительным и опасным субъектом.
XX
Даниель ни слова не сказал Мирейль о потасовке. Служащие отеля также оказались не болтливыми, чем весьма порадовали Даниеля. Все трое — Лиз, очкастый и дылда Алекс — остались в его памяти как выразительный набор интеллигентной сволочи. Вот такие мерзавцы выбрались наверх, они командуют с тех пор, как произошло бедствие, которое эти свиньи нахально называют «освобождением». И этот паршивый преподавателишка, который хвастался тем, что командовал расстреливавшими отрядами! Этакое дерьмо — офицер? Эти мысли навели Даниеля на правильный путь. И он отправился на поиски Лэнгара.
Он смутно надеялся получить новые известия об американской интервенции в Индокитае. Это было ему просто необходимо, может, тогда будет легче думать о неприятностях, омрачавших его жизнь. При последней встрече Лэнгар сулил ему интересные задания, настоящие, крупные дела. По сравнению с ними сведение счетов с Гаво казалось сущей мелочью, не заслуживающей внимания. И все-таки, занимаясь Гаво, Даниель не думал о войне, не думал ни о чем постороннем. Зато теперь, когда он вновь бездействует… К его великому удивлению, Лэнгар начисто забыл их разговор. Он внимательно выслушал отчет Даниеля о проделанной работе и погрузился в размышления. Даниель прервал их вопросом:
