— Ну, если тебе нечего делать, то ищи свою кобылу.

Борцов сидел и курил. Карпухин сказал:

— Считаю, это не просто хулиганская выходка. В ту ночь ни на одного извозчика не напали, а вот на Чухнова напали.

Резон в его предположении был, но банду ликвидировали. Стоила ли овчинка выделки?

— Ладно, — согласился Карпухин, — вот Хомутов сообщил, что Ростов напрашивается на встречу. Поглядим, что получится, и будем решать с твоей кобылой.

Ростов, в длинном пальто с шалевым воротником, прохаживался в сквере Невельского. Под голыми деревьями, при входе в сад, стоял Лукин и по армейской привычке курил в рукав. Голову втянул в плечи, воротник пальто был поднят. Казалось, Лукин выбирает момент, чтобы кого-нибудь ограбить. Играли в чижика дети, учительница водила стайку школьников, в дальнем углу сквера двое распивали бутылку ханшина.

Губанов подошел к Ростову, представился.

— Это что, ваш товарищ? — указал Ростов на Лукина.

Губанов обернулся в сторону Лукина:

— Нет, не мой.

Они помолчали.

— Знаете, на этом месте я когда-то познакомился со своей будущей женой. Я был страстным любителем кататься с гор, а тут зимой всегда насыпали такие чудесные горки. Господи, как это давно было... Извините, что оторвал вас от дела, может, то, что сообщу, покажется пустяком, но совесть не позволяет умолчать. Понимаю вас: мол, что может сказать человек, который обитает где-то в Китае? Но мне, поверьте, интересы России не безразличны. Так вот в чем дело. Японцы домогаются цветного металлолома. А точнее, якобы хотят купить стреляные гильзы. Они знают, что гильзы вы не продадите им. И Табахаси прибыл не за этим: он с помощью Ахата собирается вывезти советские дензнаки и драгоценности на финансирование армии Семенова. Недавно у вас ограбили Госбанк...

Губанов внимательно слушал Ростова, и сердце его колотилось. Они медленно шли по тропинке. Неужели такая удача? Значит, Токарев передал японцам, а те...

— Спасибо, Артур Артурович. Мы примем к сведению вашу информацию. Действительно, ГПУ озадачило это ограбление, и мы заинтересованы в розыске похищенного.

— Постарайтесь убедить ваше руководство, прошу вас. Я ничего не сделал для новой России, пусть хоть это станет моим вкладом. Ради бога, убедите. Мне нет веры, я понимаю. — Он волновался.

— Я постараюсь. А если вы нам еще понадобитесь? Можем рассчитывать на вас?

— Готов служить, но учтите, сегодня мы должны уехать.

Лукин подавал какие-то знаки. Губанов распрощался. Первым ушел Ростов. Губанов остановился у киоска с бумажными цветами. Рядом стоял Лукин.

— Ты чего там сигналил? — спросил Губанов.

— Ничего не сигналил, — возразил Лукин.

— Что, я не видел, что ли?

— А я замерз, как цуцик, вот и подвигал руками.

Губанов сплюнул от досады и, круто повернувшись, быстро зашагал. Лукин с виноватым видом последовал за ним.

— А что дальше будем делать, Андрей?

Губанов не отвечал.

— Андрей, а Андрей...

Губанов молчал.

— Что теперь будет?

— Ну чего привязался?

— Так я ж спортил тебе всю операцию.

— Ничего не спортил, — разозлился Андрей, — держи дистанцию, чекист, черт побери.

— Правда? Ну, спасибо, а то я подумал, теперь выгонишь.

Чем ближе подходило время отъезда, тем беспокойнее становился Артур Артурович. Бродил по городу в свободное время, узнавал улицы, где в юности бегал с ровесниками, ходил в порт, где когда-то рыбачили. Зашел в свой дом, в котором располагалась какая-то контора. Дом Ростовых, вернее, бывший их дом, находился на улице Петра Первого, содержался в чистоте, и это понравилось Артуру Артуровичу. В бывшей гостиной на косяке нащупал замазанные краской зарубки, погладил их пальцами. Вспомнил, как отмечал рост сынишки, и на глазах выступили слезы.

В 1906 году умерла жена. Ростов помыкался один с сыном, хотел было жениться, но передумал. Подождал, когда сын закончит гимназию, отправил его в Петербург в медицинский институт, а сам уехал в Харбин. Сын с первого курса ушел из института^- и поступил в военное училище, чем несказанно огорчил отца. Затем Ростов перебрался в Токио, несколько лет прожил там и вернулся снова в Харбин. Владимир служил в Сибири, но к отцу наезжал не так уж часто. А потом разразилась революция, и они потеряли друг друга из виду. И только в двадцать первом Владимир после ранения навестил отца, но отец не узнал его. Из симпатичного и прилежного подростка он превратился в мужчину, повидавшего и пережившего многое. Ростов настаивал, чтоб сын занялся каким-нибудь ремеслом, но Владимир наотрез отказался:

— Папа, я военный, меня учили воевать. Что я и делаю.

— Но ведь ты убиваешь людей. И они тебя могут убить!

— Я убиваю не людей, папа, а большевиков!

— А что они плохого тебе сделали?

— Не мне, так моим товарищам... ах, что там говорить!

Ростов настаивал на своем, и тогда Владимир в один день собрался и, не попрощавшись, уехал. А куда — не сказал. И Ростов понял, что сын для него потерян навсегда. «Погиб смертью героя в борьбе с большевиками за отечество», — так сказано о нем в официальной бумаге, которая пришла через полгода. Артур Артурович плакал, закрывшись у себя в кабинете. Смерть Владимира переживала и Маша, ассистентка Артура Артуровича. Когда он увидал ее заплаканное лицо, то обратил внимание, что Машенька, стройненькая и худенькая девушка, пополнела, а на лице ее появились желтые пятна. Что-то теплое ударило под сердце Артуру Артуровичу, он взял ее ладони в свои и заглянул в глаза.

— Что это значит, Машенька? — спросил он.

— У меня будет ребенок, — призналась она и зарыдала.

— И отец...

— Да, да, ваш сын!

И хотя он ожидал нечто подобное, новость ошеломила его. Ошеломила счастьем.

— Но это прекрасно, Машенька... У нас будет ребеночек. Ты не беспокойся, мы с тобой его воспитаем,

...Ах, как он радовался внучке, когда она появилась на свет! Ее назвали Наденькой...

— Вам что здесь? — перед ним остановилась женщина с кипой бумаг в руках. Артур Артурович очнулся.

Он вышел на улицу, огляделся и медленно пошел вниз по Светланке. Незаметно дошел до Мальцевской переправы. Появилось желание побывать на мысе Чуркина, там, где когда-то он со своей будущей женой собирал грибы и ягоды. И уже когда у них появился сын, они частенько выбирались на ту сторону бухты Золотой Рог. «Какая была чудесная пора», — с грустью думал Артур Артурович, скалывая тростью ледок с бордюра. Он подошел к трамвайной остановке, где собралась уже порядочная толпа. Мороз пощипывал уши, над толпой поднимался пар. Артур Артурович рассматривал людей, которым до него не было никакого дела. Они еще не знали, что им уготовил завтрашний день. А ведь завтрашний день для них мог обернуться голодом. Но голода не будет, потому что Ростов еще не потерял совесть и честь.

Он остановил рассеянный взгляд на молодом мужчине в бобровой шапке с коротким козырьком и вздрогнул. Приближаясь, зазвенел трамвай, Артур Артурович начал торопливо пробираться к молодому человеку, но тот подвинулся вперед, и тогда Артур Артурович, боясь потерять его, крикнул, напрягая горло:

— Володя!.. Володенька... — Ему казалось, что он крикнул громко, а на самом деле едва слышно. — Володенька!

Молодой человек как-то нервно оглянулся. Артур Артурович почувствовал, что сердце стало горячим и большим...

Очнулся, когда милиционер на руках нес его к пролетке.

— Ослобоните дорогу, граждане... — повторял он. — Человеку плохо стало. Ничего тут интересного. Это не цирк, граждане...

Сердце отпустило, но Артур Артурович лежал в постели, еще совсем слабый, как после тяжелой и длинной болезни. Он уже начал верить, что ошибся: молодой человек в бобровой шапке с козырьком — не его сын Володенька, а совершенно чужой человек. Разве сын не узнал бы его?

Все получалось логично. Будь это Володенька, он бы не оставил его в таком состоянии. И все же логика логикой, а сердце сердцем. Логике оно не подчинялось.