Дзасохов уперся своим недвижным взглядом ему в лоб:

— А коням для чего бабий лифчик?

Через минуту он прохаживался вдоль шеренги чубатых ражих мужиков, пропахших ханшином, лошадиным потом, крепкошеих, меднолицых.

— Довольны?

— Премного благодарны, вашбродь!

Остановился перед мальчишкой-казачком,

— А ты что здесь делаешь?

Казачок молчал, опустив голову.

— Тебе сколько лет?

— Двенадцать уже.

— Кто из вас взял этот... лифчик? Ну! — обвел взглядом строй, покачался на носках. — Шаг вперед!

Строй не шелохнулся. Дзасохов обернулся к хорунжему.

— Даю пять минут. Если через пять минут, — произнес он раздельно, не повышая голоса, но так, что его было слышно всем, — этот самый э... не будет у меня, каждый второй из сотни будет расстрелян по закону военного времени за пособничество красным.

Четко развернувшись, ротмистр направился назад. В это время в сквер влетел на вороном коне есаул.

— Что тут происходит?

Конь под есаулом гарцевал. Хорунжий доложил:

— Так что, господин есаул, нас- тут их благородие построить пожелали, чтоб через одного за бабу. Так что...

— Отставить! — заорал есаул, и к Дзасохову: — Ты кто такой? Ах, контрразведка?! В гробу я видел тебя и твою разведку.

Побледневший Дзасохов схватился за кобуру, но хорунжий сзади крепко стиснул его локти.

— Вы ответите, есаул... Вас самого под суд... — рванулся ротмистр.

Но есаул не слушал его:

— Стройся в походную колонну! Хорунжий, оставь его! Шагом!..

Дзасохов вернулся и приказал увести Вальковскую.

— Сволочи. Быдло! Навоз конский, — шептал он яростно, — ну, погодите...

Кавкайкин собрал исписанные листки бумаги, подравнял их, постучав о крышку стола. Не поднимая головы, сказал:

— Игорь Николаевич, я проиграл пари, вы правы.

Дзасохов притворился, что не понимает, о чем говорит прапорщик, отмахнулся:

— Будет тебе.

— Это почему же? Нет-нет.

— Давай сюда бумаги. С твоим выигрышем и моим проигрышем разберемся потом. А сейчас закажи Владивосток, канцелярию полковника Бордухарова и собирайся, повезешь все это дело и Вальковскую. То есть, Рейс. — Он помолчал. — Через полтора часа будет идти товарный. Дальнейшее пусть сами там раскручивают. Каштаны из огня таскаем мы, а пожирать их будут другие. Все, Юра. Собирайся.

Во Владивостоке бывать приходилось редко, и Дзасохов сейчас сожалел, что едет туда Кавкайкин, а не он.

— О, кого я вижу! Юра!.. Какими судьбами, как там мой друг Игорь Николаевич?

Серегин в коридоре министерства увидел идущего ему навстречу прапорщика Кавкайкина.

— А я зайти хотел к вам, господин капитан, — обрадовался Кавкайкин. — Я тут по делам. Игорь Николаевич наказывал проведать вас. Я хотел назад вернуться, а меня не пускают.

От прапорщика попахивало вином. «Наука Дзасохова», — отметил Серегин.

— Что там у вас интересного?

— Да вообще-то ничего. Агента красных поймали, — оживился Кавкайкин. — Все Игорь Николаевич. Прямо на вокзале.

Серегин насторожился. Как мог спокойно сказал:

— Неужели? Вот молодцы.

— Правда. Женщина. Связная владивостокского подполья. Красивая. — Он смешался. Покашлял в кулак. — Я ее сюда доставил, к полковнику Бордухарову.

— Интересно, — произнес Серегин. — И как она?

— Раскололась. У Игоря Николаевича и не такие разговорчивыми становились.

— Ну что ж, Юра. Это необходимо отметить. Зайдем ко мне.

— Вообще-то я свободен, — заколебался Кавкайкин, — а вдруг понадоблюсь?

— Понадобишься — найдут, — улыбнулся Серегин. — Идем, идем...

В комнатушке у Серегина никого не было. Кавкайкин повеселел. Все-таки хорошо, что он встретил Олега Владиславовича.

— Располагайся, Юра. А что у тебя там? — кивнул на серенькую папку в его руках.

— Запись допроса. Говорят, сам Михаил Константинович пожелал ознакомиться. Такая удача!

— Да, уж если Дитерихс пожелал — дело серьезное. Вот за удачу и выпьем. — Серегин на широком подоконнике изобразил импровизированный стол. — Ох, Юра, не в службу, а в дружбу, сходи ополосни! — протянул Кавкайкину два граненых стаканчика.

— Это мы мигом, Олег Владиславович! — Кавкайкин подхватил стаканы и выскочил за дверь.

Быстро, стараясь запомнить, Серегин просматривал страницу за страницей. Адреса. Имена. Клички. Опять адреса... Нет, не успеть. Захлопнул папку.

Кавкайкин ногой распахнул дверь. Улыбнулся:

— Небось, заждались?

— Ты вчера только приехал, Юра?

— Так точно, Олег Владиславович. Меня в вашей гостинице устроили. — Прапорщику нравился этот капитан, и он держался непринужденно.

Серегин предложил ему ароматную дорогую папиросу из красивой коробки:

— Внеочередные звания дадут вам с ротмистром. Заслужили!

Кавкайкин заулыбался: есть бог на свете!

Флягин явился, как всегда, выбритый до глянца, отутюженный, со свежим запахом коньяка и одеколона «Ночной Париж». Выпуклые светлые глаза его поблескивали.

В кабинете Бордухарова сидела Вальковская.

— Простите, Вероника Арнольдовна, позвольте и в дальнейшем так вас называть. Служба-с. У нас теперь нет секретов от вас, голубушка. Теперь мы благодаря вашей помощи сумеем нейтрализовать противозаконные действия подполья. — И к Флягину: — С такой милой помощницей вы должны... нет, вы обязаны всех функционеров держать вот где, — сжал руку в кулак так, что побелели суставы.

— Постараемся, господин полковник!

— Да... Так вот, мы тут беседовали с госпожой Вальковской о жизни, и, представляете, оказывается, во многом наши идеалы совпадают. Не так ли?

Вальковская сидела, вцепившись в жесткие подлокотники кресла, взгляд ее был неподвижен, казалось, она что-то пытается рассмотреть в глубине кабинета и не может.

— Да, — произнесла она.

— Госпожа Вальковская, оказывается, из состоятельной семьи, бес попутал ее с большевиками. Слава богу, теперь все это позади. Дальнейший путь только с нами, не правда ли?

— Да.

— Ну-ка, давайте порассуждаем... Связная не явилась. Что делается у красных? Они вынуждены направить сюда своего человека для выяснения обстановки. Самый быстрый путь не на конях ведь, так?

— Железной дорогой.

— Правильно, Флягин.

— Отсюда что следует? Вероника Арнольдовна берет с собой господина Флягина и едет на вокзал. Будете встречать все поезда.

— Меня могут опознать, — произнесла Вальковская отрешенно. Она терла пальцем пятнышко на обтянувшей колени юбке.

— Подгримируетесь. Измените внешность. Не мне вас учить, как это делается. Вы же конспиратор. Успокойтесь и смотрите на все трезво.

«Прости меня, Гай. Я оказалась действительно слабой. Дай бог тебе силы. Прости, Гай Лоренс, я уже просто не могла...» Она наверняка знала, что Лоренса пытают. Держится ли он, а может, сломали и его?

Бордухаров словно подслушал ее мысли, презрительно произнес:

— Этот «железный» Лоренс оказался слабее женщины. Так что не терзайте себя раскаянием. Слаб человек против человека.

Лгал Бордухаров. Лоренс умер молча.

...Тренькнул звонок. Лоренс брился в ванной. Быстро накинул на себя тяжелый тканый халат, прошел в прихожую, прислушался. Опять позвонили.

— Вам кого? — спросил через дверь, вытирая лицо полотенцем.

— Господину Гаю Лоренсу телеграмма.

Лоренс снял цепочку, повернул замок и впустил в квартиру высокого молодого мужчину в шляпе, с тяжелой тростью. За ним протиснулся плотный, широкоплечий в кепке.

— Военный контроль, — сказал первый, показал удостоверение и хотел обратно опустить в нагрудный кармашек, но Лоренс протянул руку.

— Дайте.

Сверил фотографию с оригиналом, несколько раз глянул на высокого мужчину, не пропустил ли какую деталь.

— А вы кто? — спросил у второго.

— Он со мной.

— Слушаю вас, прапорщик Кавкайкин. Чем обязан столь уважаемой организации?

Кавкайкин снисходительно усмехнулся, повесил свою шляпу на крючок, пригладил волосы. Потеснив плечом хозяина, прошел в залу, огляделся.