Но ничто не помогало. Голос учителя укачивал, убаюкивал, черная доска превращалась в непроглядную темную ночь, потолок нашептывал Тисту: «Тсс… тише… здесь витают прекрасные сны», — и самый обыкновенный учебный класс становился для Тисту обителью снов.
— Тисту! — вдруг окликал его учитель.
— Я не нарочно… я не нарочно, господин учитель… — тянул неожиданно разбуженный Тисту.
— Меня это вовсе не интересует. Повтори, что я сию минуту сказал.
— Шесть тортов… деленные на две ласточки…
— Кол!
В свой первый школьный день Тисту возвратился домой с целым ворохом колов.
На второй день его оставили в наказание в классе на целых два часа, что дало ему великолепную возможность сладко поспать в классе еще два лишних часа.
На третий день вечером учитель передал Тисту письмо для его отца. В этом письме отец с болью в душе прочитал следующие слова: «Сударь, ваш ребенок не такой, как все. У нас нет ни малейшей возможности держать его в школе».
Школа возвращала Тисту к его родителям,
Глава пятая, В которой повествуется, как Сверкающий дом охватила, тревога и и как решено было применить к Тисту новый метод обучения
Тревога — это не что иное, как тягостная мысль, которая закрадывается в голову с самого пробуждения и не дает покоя целый день. Тревога беспрепятственно врывается в комнаты, проскальзывает вместе с ветром между листьев, забивает голоса птиц, бежит по телефонным проводам.
У тревоги, овладевшей в то утро Пушкострелем, было свое имя, свое название, а именно: «Не такой, как все».
Даже солнце не решалось взойти над горизонтом.
«До чего же не хочется будить этого бедного Тисту, — огорченно шептало оно. — Едва он откроет глаза, как сразу же вспомнит, что его вышвырнули из школы…»
Поэтому солнце попритушило свой пылающий факел и отбросило на землю лить слабые свои лучи, надежно упрятав их в густой туман; небо над Пушкострелем так и осталось серым.
Но тревога прячет в своем мешке целую уйму фокусов-неожиданностей и непременно пожелает дать о себе знать. На сей раз она проскользнула прямо в басовитый заводской гудок.
И все в Сверкающем доме услышали, как этот заводской гудок зычно басил:
«Не такой, как все… е… е!.. Не такой, как все… е… е!..»
Вот таким-то путем тревога прокралась и в комнату Тисту.
«Что же со мной теперь будет?» — спросил он сам себя. Спросил и снова зарылся с головой в подушку, но заснуть уже не смог. Так сладко спать в классе и так мучиться в собственной постели — да ведь от этого, сознайтесь, можно было с ума сойти.
Кухарка Амели, разжигая свои многочисленные плиты, ворчала в полном одиночестве:
— Наш Тисту не такой, как все? А кто мне это докажет? У него, слава богу, две ноги и две руки… Что же еще им нужно?
Слуга Каролус, яростно начищая перила лестницы, тоже бормотал:
— Хм… Тисту как такой, как всэ! Попробуйтэ-ка мэна в этом увэрить!
Заметим, кстати, что у Каролуса был легкий иностранный акцент. В конюшне возбужденно перешептывались конюхи.
— Болтают, будто этот милый ребенок не такой, как все… и вы в это верите?
А раз лошади всегда чутко улавливают все оттенки человеческих треволнений, то чистокровки невиданно смородинной масти тоже, казалось, нервничали, недовольно били копытами в деревянную перегородку, сердито натягивали поводья. На лбу у кобылы Красотки вдруг неизвестно отчего выросли три седых волоска.
Одного только пони Гимнаста не захватило это всеобщее волнение, и он преспокойно жевал сено, позволяя всем желающим любоваться его белоснежными зубами.
Но за исключением этого пони, который был словно безучастен ко всему происходящему, все обитатели дома задавались лишь одним-единственным вопросом: как же поступят теперь с Тисту?
И конечно же, этот тревожный вопрос больше всего терзал душу его родителей.
Сидя перед зеркалом, отец Тисту наводил бриллиантовый блеск на свою и без того блестевшую голову, но делал он это без всякой радости, а просто так, по привычке.
«Н-да… Воспитать ребенка, кажется, куда труднее, нежели отлить пушку», — размышлял он.
Жена его — ну просто настоящая роза на розовых подушках! — уронила слезу в чашечку кофе с молоком.
— Ну как его выучить, если он спит на всех уроках? — повернулась она к мужу. — Как?..
— Полагаю, что рассеянность — это еще не смертельная болезнь, отозвался тот.
— Во всяком случае, сонливость не так опасна, как бронхит, — заметила она.
— И все-таки из Тисту нужно сделать человека, — изрек муж. Обменявшись столь глубокомысленными репликами, они на какой-то миг замолкли. «Что делать? Что предпринять?» — вертелось в голове у каждого.
Муж и отец был человеком решительным и энергичным. Ведь, управляя пушечным заводом, вы тем самым закаляете свою душу. Кроме того, он обожал своего сына.
— Готово! Нашел! И все это удивительно просто, — неожиданно заявил он. — В школе Тисту ничему не научится. Тем лучше! Больше ни в какую школу он не пойдет. Книги, именно книги нагоняют на него сон… Тогда обойдемся без них. И коли уж он не такой, как все, попробуем применить к нему новый метод обучения! Все те вещи, которые ему надлежит знать, он изучит при самом ближайшем их рассмотрении. Его тут же, на месте, ознакомят, например, с образцами минералов, с садовыми и полевыми работами, объяснят, как живет город, как действует завод, и все это наверняка поможет ему стать взрослым. Ведь сама жизнь прежде всего великолепная школа. Посмотрим же, что из этого получится.
Жена горячо одобрила подобное решение и даже чуть ли не возроптала на судьбу, лишившую ее других детей, к которым можно было бы приме нить столь соблазнительную систему обучения.
Ну, а для Тисту… что ж, для Тисту канули в вечность и наспех проглоченные бутерброды, и ранец, который приходилось таскать с собой в школу, и парта, над которой вечно клюешь носом, и целый ворох колов… Впереди новая жизнь.
И затаившееся было солнце снова ослепительно засверкало.
Глава шестая, в которой мы узнаем, как прошел у Тисту урок садоводства и как ни неожиданно узнал, что у него зеленые пальцы
Надев соломенную шляпу, Тисту отправился на урок садоводства.
Это был первый опыт согласно новой системе. По логике вещей отец рассудил начать именно с сада. Урок садоводства — в сущности, урок о земле, о той самой земле, которую мы попираем ногами, Которая дает нам и вкусные-превкусные овощи, и траву, необходимую для откорма домашнего скота, дабы можно было вырастить его до нужных размеров и потом преспокойненько съесть.
— Земля — это основа основ, — заключил отец.
«Только бы мне опять не заснуть!» — твердил про себя Тисту, шагал на урок.
В оранжерее садовник Седоус, заранее предупрежденный отцом, уже поджидал своего нового ученика.
Садовник Седоус был одиноким, малоразговорчивым и не слишком любезным стариком. У него были великолепные усы, похожие на удивительный заснеженный лес.
Как бы вам получше описать его усы? Вот. Это были не просто усы, а настоящее чудо природы. Стоило полюбоваться ими особенно в те дни, когда начинал дуть северный ветер. Вскинув на плечо лопату, старый садовник шагал по своим делам, а вслед за ним тянулись, полыхали, змеились где-то возле ушей словно два белых языка пламени.
Тисту очень любил старого садовника, хоть и побаивался его немного.
— Добрый день, господин Седоус, — обратился к нему Тис ту, почтительно приподнимая свою соломенную шляпу.
— А, это ты, — буркнул садовник. — Что ж, поглядим, на что ты способен. Вот тебе куча земли, а вот цветочные горшочки. Насыпь в них земли, большим пальцем проделай в земле ямки и расставь горшочки вдоль стены. Потом мы бросим в эти ямки нужные семена.
Отцовские оранжереи всегда вызывали у всех восторг и были вполне достойны этого дома. Благодаря огромному калориферу под сверкающими стеклами оранжерей все время поддерживалась влажная и теплая атмосфера. Там среди зимы цвели мимозы, там росли вывезенные из Африки пальмы, там разводили лилии из-за их красоты, туберозы и жасмин из-за их несравненного аромата и даже орхидеи, которые совсем не красивы и ничем не пахнут. Впрочем, орхидеи выращивали там из-за того, что они крайне редки и… совершенно бесполезны.
