Овчарка встала и в упор посмотрела на Володю. «Ты кто?» — отчетливо спрашивали ее глаза.

Володя засвистел длинно и плавно. Пес вслед этой волне стал наклонять голову, как бы одно ухо подставляя под звук, потом другое. Крутя так головой, он до отказа выворачивал шею. Ничего подобного никто из ребят не видел. Даже Грише понравилось.

Из Леньки вырывались невразумительные звуки, заражавшие весельем всех остальных.

Слава опомнился первым. Он попятился назад, расширяя круг, потом нагнулся, заюлил глазами по песку. Поводок из-под морды убегал под грудь и дальше, во всю длину здоровенного пса, уходил навылет через задние лапы; небольшой совсем кусок его чернел на песке позади пушистого хвоста. Кто же решится зайти такой собачище за спину — обернется и цапнет!

Костя тоже заметил это.

— Надо заставить его пойти. Я даже знаю как.

— Я тоже знаю! — подхватил смекалистый Гришка и помчался к зданию вокзала. Скоро он вернулся с двумя эскимо.

Ребята пропустили Гришу вперед. (Собаки ведь у него в печенках сидят, и  он, конечно, знает их.) Гриша не спеша снял фольгу с эскимо. Леня и пес смотрели. Потом Гриша движением смелым и небрежным ткнул эскимо собаке под самый нос, и нос неожиданно дрогнул и, медленно задираясь, обнажил белокаменные зубы.

Гриша не посмел отдернуть руки.

Собака продолжала нехорошо улыбаться.

— Ешь, бродяга, — зыбким голосом сказал Гриша, воображая, что этим здорово маскирует страх. Он больше боялся позора быть укушенным, чем самого укуса.

Рука у Гриши уже начала от напряжения подрагивать, а он ее все держал, отлично понимая, что теперь любого движения достаточно, и собака кинется. Но не из таких положений находил Гришка выход! Он скосил глаза на Ленькину макушку и услужливо предложил:

— Бери себе эскимо, раз он не хочет.

Ребята поняли всю подлость этого предложения. Костя взволнованно забормотал:

— Не бери, не двигайся!

— Бери, не бойся! — пришел на выручку другу Володя.

Однако все это для независимого Леньки не имело никакого значения. Он протянул свою маленькую руку, спокойно взял эскимо, поднес его ко рту. Собака сразу перестала щериться и, ко всеобщему удивлению, просительно уставилась на Леню, который сразу зафыфыкал, залопотал. Ребята поразевали рты, глядя на все это. Пес деликатно приблизился к Леньке и явно ждал, смирный и доброглазый.

Мальчишки молчали.

Леня отгрыз кусочек мороженого и кинул собаке под лапы. Та немедленно опустила морду и сначала посмотрела на парней снизу вверх, а потом начала слизывать быстро таявший на песке комок. Леня кинул еще.

Так, не спеша, овчарка и Ленька прикончили эскимо. Потом пацан обсосал палочку и по-приятельски дал облизать собаке, чем окончательно покорил всех, кроме Гриши, который без умиления глядел, как устрашающе громадный пес от наслаждения жмурится, прихватывая языком и сладкую Ленькину руку.

Спасая свой авторитет, Гриша поучающе сказал:

— Каждому дураку известно, что большие собаки не кусают пацанов.

Никто не обратил внимания на эти слова. Ребята были поглощены переменой, происшедшей с псом.

Перед ними был домашний балованный пес, который отлично знал вкус мороженого и с удовольствием полизал бы еще.

Слава смотрел на все это с очень озабоченным лицом, опасаясь, как бы у него не отобрали собаку. Он уже не сомневался, что пес принадлежит ему, как подобравший оброненную кем-то вещь сразу считает ее своей.

— Ребята, по-моему, пора отсюда уходить.

— Это верно, — сказал Костя, — видите, он опять смотрит на вокзал. Если мы его отсюда не уведем, снова начнет бегать, пока под поезд не попадет. Гриша, давай второе эскимо, пускай Ленька с ним пойдет вперед…

Зрелище это было уморительное: пес на ходу тянул шею и лизал эскимо.

Без особого труда перевел Леня овчарку через пути, обогнул высокую платформу и в конце концов очутился на пешеходной дорожке Коммунального проспекта.

А теперь предстояло самое трудное: поднять с земли поводок — он по-прежнему  змеился под брюхом у собаки.

Слава нервничал. Он просто трескался от зависти к пацану, но делать было нечего, и он сказал, обращаясь, правда, к Косте:

— Пускай теперь попробует взять поводок, теперь, наверно, уже даст — два эскимо сожрал!

Держа плоскую палочку, которую долизывал пес, Леня потрясающе спокойно ответил:

— Подожди, фабака куфает.

На это нечего было возразить. Ребята ждали.

Леня млел от блаженства, стоя вплотную с могучим черным загривком, который приходился почти вровень с его плечом. Наконец он бросил палочку. Овчарка понюхала ее неохотно, а Леня в это время уже лез обеими руками под морду, нащупал поводок и не спеша стал вытягивать его. Собака позволяла это делать с терпеливостью лошади, которую запрягают, а когда Леня вытащил весь поводок, сама шагнула вперед, точно давно ждала, чтобы ее повели.

— Ну, что я говорил, — радовался Костя, — совершенно комнатный зверь.

Уязвленный Гриша брюзжал:

— Еще посмо-отрим... Еще увидим!.. — Внимание ребят явно переходило к собаке, и Гриша не мог ей этого простить.

Сделав несколько шагов, овчарка обернулась и поглядела на вокзал.

— Пошли, пошли! — нервно скомандовал Слава неизвестно кому — товарищам своим или собаке. Вид у нее был на самом деле «потерянный». Она хотела, чтобы ее повели туда, где находится единственный нужный ей человек, а это было там, откуда ее уводили.

Леня, понимая важность момента, не зевал. Отпустив немного поводок, он взял его потом в обе руки, подергал, почмокал, и пес, правда очень неохотно, пошел по незнакомой улице, среди чужих людей и запахов.

Слава шел рядом с Леней. Славу точил червь: его собаку ведет не он, а какой-то пацан.

«Вот у того столба заберу», — загадывал он и все не решался: а вдруг пес действительно не трогает только пацанов? На Гришку ведь скурносил морду!

Еще он подумал: «Надо, чтобы собака из моих рук что-нибудь съела».

Когда компания поравнялась с гастрономом, Слава сказал Леньке:

— Останови его тут.

Но сам в магазин не пошел. Выудил из кармана мелочь и попросил Володю купить сто граммов отдельной колбасы. А сам не отлипал от Ленькиного бока — то на руки Ленькины смотрел, то на черную блестящую спину овчарки.

Костя понял намерения Славы и, когда Володя появился с колбасой, сказал:

— А я думаю, лучше уже во дворе покормить, на улице не имеет смысла.

«Не твоего ума дело», — зло подумал Слава. Вслух он ничего не сказал, но, принимая у Володи колбасу, чувствовал, как важнеет. Он даже по сторонам глазами зыркал, хотелось, чтобы прохожий какой-нибудь тоже увидал, что будет, когда пес колбасу схамкает.

Пока Слава, стоя перед овчаркой, хрустел бумагой, она с интересом смотрела ему на руки. Это подбодрило и успокоило. Движением смелым и дурашливым он поднес угощение овчарке прямо под нижнюю челюсть.

Ребята притихли. Собачья морда на глазах у них мрачнела. Но Слава не поверил собственным глазам. Не зная собак, он полагался на запах: донюхается до колбасы — завиляет хвостом. Он еще ближе поднес колбасу.

Овчарка подняла выше морду и так и осталась стоять, глядя на Славу сбоку надменным зверским глазом.

— Вот гадина! — искренне возмутился Гришка. — Фасонит еще!

Это подхлестнуло Славу. Он чувствовал ребят у себя за спиной и совсем осмелел:

— Ешь, Манюнечка, ешь, дубина... Ответ последовал сразу: «Нни-ззззззз...»

Так ноют оконные стекла, когда по улице проходит тяжелый грузовик. Но сейчас этот звук шел сквозь медленно обнажаемые волчьи зубы.

Они снова увидели улыбку, от которой пусто делалось в животе, а потом, когда от яростно вздернутого носа побежали складки, а уши отхлынули ото лба и начали пригибаться, мальчишки перестали что-либо ощущать: каждый ждал, что пес вот-вот взорвется адским лаем и укусит именно его.

Не упасть и не завопить от страха Славе помогла злость. Когда он злился, у него почему-то отлично работала голова. Он взял и уронил колбасу, не убирая пока руки. И опасность сразу миновала. Пес скучающе зевнул, а потом, мирно вываля язык, стал тяжело дышать.