Низко держа морду над полом, собака побежала к газетному киоску, хороший кожаный поводок волочился за нею. Теперь мальчики окончательно разглядели пса. Конечно, это был не щенок, а скорее всего — собачий подросток. Если перевести возраст его на человеческий счет, то выходило ему примерно лет двенадцать-тринадцать — почти ровесники.

«Ищет», — одновременно подумали они.

— Уй, ребята, это собака с дальнего поезда!

— С чего ты это взял?!

— Здесь ни у кого такой нет, а потом смотрите — поводок!

— Конечно, — сказал Володя, — у нас никто с овчарками не гуляет. Они или на цепи сидят, или бегают, как звери, по участку.

Не обращая на ребят никакого внимания, собака несколько раз обежала зал и снова вернулась к газетному киоску.

Володя тихо и вкрадчиво свистнул. Собака рывком оторвала от пола нос, и все увидели, какая красивая у нее голова. Великолепный нос с горбинкой, раскосые карие глаза, обведенные черным, острые, сторожко поставленные уши. Собака в упор смотрела на Володю. В течение двух-трех секунд выражение ее глаз менялось: вопрос, надежда, упрек, вопрос. Человечье выражение этой красивой голове придавали еще и подвижные бугорки над глазами.

Овчарка снова опустила морду и, по-щенячьи небрежно ставя лапы, запетляла по залу. Конечно, все поняли, что она ищет.

Мальчишки выбежали за собакой на перрон, сразу поскучневший, как только дальний ушел.

Небольшие группки людей пестрели на высоких платформах. Двое мужчин спорили о чем-то, но и они скоро исчезли в буфете.

Собака быстро шла от здания вокзала наискось, до путей. Тут, у кромки перрона, оторвала нос от горячего песка и, высоко вскинув голову, посмотрела направо, потом налево, взволнованно облизываясь и переступая с лапы на лапу.

— Вот дура, — равнодушно сказал Слава, — видит ведь, что никого нет, а ищет. Или она, может, думает, что ее хозяин вылезет из-под земли?

— Не завидую я этому человеку, — сказал Костя. — Наверно, кто-то нечаянно открыл купе, пока он за газетой ходил.

Гриша взглянул на Костю иронически:

— Откуда это известно? А может, он избавиться от нее хотел?

— Не думаю, такая хорошая собака..

Овчарка снова побежала к вокзалу, низко держа нос над горячим песком. В это же время из буфета с треском вывалился пьяный.

Оглянувшись на шум, овчарка кинулась было к этому человеку, но сразу обнаружила ошибку, а ребята перестали хохотать, заметив, как вытянутый на бегу хвост печально увядал, все ниже опускаясь, пока совсем не повис.

Забулдыга в конце концов упал, а падая, как раз собаку и заметил; но непомерно длинные ноги его так завинтились одна о другую, что он не скоро их разъединил. Занимаясь этим трудным делом, пьяный, как ни странно, про собаку не забыл. Он ее призывал: «Ман-нюнечка, иди ко мне, я тебя люблю».

Мальчишки давились от хохота.

Овчарка, на минуту присев, снова побежала в зал. А пьяный некоторое время просто сидел, похожий на пацана, играющего «в песочек». А когда немного отдохнул, начал бороться с землей: он отпихивал ее от себя, бил тяжелой лапищей, а она, безжалостная, тянула его к себе.

Но он был упрямый человек и на ноги все же встал! Мальчишки стояли в стороне, ожидая дальнейших событий.

Собака снова возникла в проеме дверей и надолго замерла. Она теряла надежду, ей не хотелось больше идти на перрон, но ничего другого не оставалось. Постояла еще. И снова морду вниз, и снова полубегом туда, где обрывался след. Когда она туда добежит, пьяный обязательно собаку увидит. Гришка первый это! сообразил и своим всегда приводившим в дрожь «уй!» всех насторожил.

Ребята зорко следили за пьяным. А пьяный довольно хорошо стоял на ногах и невинным взглядом ползал по слепящему песку. Могло показаться, что он обронил что-то и теперь спокойно ищет. Потом вдруг ка-ак рванет с места, клюя носом землю, растопыря руки и колени, чтобы не упасть, и — прямо на пса! Тот шарахнулся, поджавши хвост.

Мальчишки выли от восторга; пьяному это, как видно, очень льстило, и он уже старательней затопал — в позе человека, который впервые в жизни ловит курицу.

Вся ватага двинулась за ним, но тут Гришку осенило:

— Э-э!.. Он его сейчас пропьет!..

— Черта с два! — завопил Слава, вырываясь вперед. — Это наша собака, мы первые увидели.

Все остальные тоже побежали за Славкой и, вклинившись между собакой и пьяным, стали ходить за псом — куда он, туда и они.

Эти маневры, однако, оказались излишними, потому что пьяный через минуту навсегда о собаке забыл, да и не собирался ее ловить, он просто шатался. А скоро его вообще увели.

Ребята остались одни. На опустевшем вокзале. Была середина дня, когда электрички начинают ходить реже.

Овчарка теперь поминутно присаживалась, и тогда мальчишки поближе подходили к ней. Смелее всех оказался Леня. Он неизменно вырастал перед волчьей пастью, но овчарка ни на кого не хотела смотреть. Ребятам даже казалось, что она отворачивается, когда наталкивается на чей-либо взгляд.

Костя сказал:

— Мы с Викой мечтали иметь такую собаку.

Гриша с недоверием взглянул на него:

— Нашли о чем мечтать!

— Давайте сходим к дежурному по станции, а вдруг тот человек позвонил в Сосновый Бор?

Гриша фыркнул:

— Тоже скажешь... если бы звонил — пса бы давно забрали.

— Но нельзя ведь бросить собаку. Давай попробуем наступить на поводок.

— Ну и наступай, а я их не люблю… 

— Боишься, — поддел его Костя.

На это Гриша ответил чрезвычайно пренебрежительным взглядом, хотел вообще промолчать, но не смог:

— У меня собаки в печенках сидят! Первое лето без психеечек живу.

Слава, который тоже хотел что-то сказать, не сказал. С той минуты, как Гришка завопил, что пьяный может собаку пропить, странное беспокойство овладело им. Он поглядывал туда, где скрылся дальний поезд, и чего-то оттуда ждал. Притягивала к себе желтая даль, втиснутая в пепельное ущелье леса; только рельсы, блестя, мешали смотреть. Он глядел поверх в прозрачную мглу над железной дорогой, на юркие струйки воздуха, который лез, казалось, из земли, постепенно разжижаясь.

Слава всем телом ощущал идущее оттуда непонятное беспокойство.

«Выходит, эта большая красивая собака и хороший кожаный поводок, из которого можно нарезать новые крепления к старым лыжам, — ничьи?! Кто хошь все это забирай? Кто хошь пропивай?!»

Слава непроизвольно пододвинулся к овчарке, стал искать глазами конец поводка. Заметил, что от беготни ошейник повернулся и поводок висит у пса под мордой, как галстук.

Гриша окинул приятелей нетерпеливым взглядом. Эта история уже начинала ему надоедать, Грише давно пора было двигаться и шуметь.

— Ну, а дальше что? — спросил он, иронически кривя рот.

Слава боком его чуть потеснил и, очутившись теперь за спиной у Лени, сказал:

— Надо подождать, когда она встанет, а потом наступить на поводок.

— Интересно, — фыркнул Гриша, — ненормальные тут все, что ли? Зачем-то кобеля называют «она»!

Слава покраснел не только от смущения, но и от злости.

Костя тоже покраснел. Одного Леню не занимал этот разговор, как и остальные тоже. Он стоял, смотрел, что-то тихо временами лопотал.

— Между прочим, да! — Это сказал Володя. Иногда он повторял за Гришей, как эхо.

— Ну ладно, хватит, давайте лучше подумаем, кому его подарить, — сказал Костя.

— К себе отведу, — решительно ответил Слава, не думая пока, зачем ему это нужно. Сейчас важно было, чтобы никто другой не взял, потому что иметь собаку — это гораздо больше, чем ее не иметь, а там видно будет.

— Давай, давай, — оживился Гриша. — Хочу посмотреть, как вы его поведете.

Костя, обрадованный таким исходом, заволновался:

— Ну подожди ты, придумаем как. По-моему, он не злой. Нужно, чтобы он встал, тогда попробуем взять поводок. Я уверен, на поводке пес пойдет, видно ведь — домашняя собака.

— Дома-а-ашняя, откусит тебе что-нибудь — будешь знать!

— Я его сейчас подниму, — сказал Володя и необыкновенно красиво свистнул.