Перед полуднем позвонил дядя Альбин и сказал, что получил открытку от мисс Норман из Криницы. Ничего интересного в ней нет — только обычные приветствия. Но для меня вполне понятно: именно то, что она прислала открытку, красноречиво свидетельствует о ее хитрости. Она, несомненно, знает мою девичью фамилию и не может не задуматься над тем фактом, что ею очень интересуется пожилой пан, который имеет такую же фамилию. Если, даже выехав из Варшавы, она старается не потерять с ним связи, это безошибочно говорит о ее намерении поддерживать с ним отношения. Какие же из этого могут быть выводы?.. Во всяком случае, она странная женщина. Мне трудно понять, что побуждает ее тянуть дело с Яцеком.

Сегодня я убедилась, что Яцек знает о пребывании мисс Норман в Кринице. Когда я сказала ему, что, выздоровев, думаю поехать на несколько дней в Криницу, он стал меня отговаривать. Вместо этого склонял ехать в Закопане, хоть и знает, что я его не люблю. Интересно, переписывается ли он с ней. Во время обеда я даже встала на минутку и тщательно обыскала ящики в его письменном столе. Но он очень осторожен. Ничего я там не нашла. Впрочем, в календаре была заметка: «Патрия» — 6–8.

Можно было догадаться, что это имеет какую-то связь с мисс Норман. По моему мнению, это означает, что она остановилась в «Патрии» и что он может звонить ей с шести до восьми. И я твердо решила: как только поправлюсь, сразу же еду в Криницу и тоже остановлюсь в «Патрии». Сегодня я прочитала в газетах, что туда должен приехать Кипура с женой. (Известный американский певец польского происхождения) С ним я уже познакомилась два года назад в Париже. А вот она меня очень интересует. У нее действительно прекрасный голос. Некоторые из знакомых говорил мне, что мы с ней очень похожи друг на друга, но я с этим никак не согласна.

Вчера отправила письмо Мостовичу. Знаю, что он ужасно не любит писать письма, но телеграммой мне ответит наверняка. Ему я смогу доверить некоторые свои переживания и спросить, что он о них думает.

Сегодня ожидаю неприятность: вечером обещал прийти отец. Чтобы как-то разрядить атмосферу, пригласила еще нескольких лиц.

Утром была Данка. Она теперь организует новое общество, которое будет заботиться о девушках, которые плохо себя ведут. Забавно, что те девушки не стремятся к реваншу и в свою очередь не основывают союзов, которые бы заботились о паннах, которые хорошо себя ведут.

Не понимаю, почему люди вообще вмешиваются в жизнь других. Каждый устраивает свою жизнь, как сам хочет, и сам отвечает за последствия. Конечно, я оставляю за собой право иметь об этом свое мнение, но оправдать вмешательство в чужие дела никак не могу.

Сама не знаю, как возник этот разговор. Я запомнила из него каждое слово. Не могу только понять, что побудило Яцека заговорить. Кажется, причиной стал отец, который очень строго осуждал Тоню Потоцкую за ее отношение к мужу.

Когда вечером все ушли, Яцек сел возле моей кровати и сказал:

— Меня часто удивляет, почему люди так редко понимают друг друга. По-моему, на свете было бы куда меньше недоразумений, если бы одни старались объяснять мотивы своих поступков, а другие — понимать их и оценивать по совести.

Он говорил как будто сам с собой. Был задумчивый и грустный. Я непринужденно сказала:

— Люди слишком заняты собой.

— Наоборот, — покачал он головой. — Они заботятся о своих ближних, но заботятся поверхностно. Отсюда столько предвзятых мнений и столько горечи. Я более чем уверен, что в рай попадает куда больше людей, чем нам кажется.

Я подумала о Роберте и подтвердила:

— Конечно. Я полностью разделяю твое мнение. Никогда ведь не знаешь, какие страшные или просто неблагоприятные обстоятельства обусловливают чей-то дурной поступок.

Он пристально посмотрел на меня.

— Ты правда так думаешь?

— Совершенно серьезно. Каждый может допустить ошибку.

Яцек поцеловал мне руку.

— Меня радует, что ты так думаешь, Ганечка. Тем более что снисходительность — весьма редкая черта. Особенно у женщин. Ты знаешь, я иногда думал о тебе… Никогда не имел ни малейшего сомнения, что ты мне безоговорочно верна. Однако задумывался над тем, что я сделал бы, как поступил и что чувствовал, если бы узнал, что ты мне изменяешь.

Я засмеялась.

— Ты никогда об этом не узнаешь. Если я тебя и изменю, то сделаю это так ловко, что ты и понятия иметь не будешь.

Он улыбнулся и бросил на меня не очень уверенный взгляд.

— Я знаю, что ты шутишь, дорогая. А я хочу поговорить об этом серьезно. В таком случае, прежде всего я поговорил бы с тобой. Мне надо было бы выяснить, не лежит вина за это на мне. Ведь во многих случаях так бывает. Муж пренебрегает женой, уделяет ей слишком мало времени или безразлично относится к ее делам. Не интересуется ее духовной жизнью… В общем, причин может быть немало… Например, мужья часто пренебрежительно отзываются о своих женах или в их присутствии позволяют себе флиртовать с другими женщинами. Я полностью отдаю себе отчет в том, что каждая из этих причин в значительной степени оправдывала бы измену со стороны жены.

Я удивленно посмотрела на него.

— Почему ты об этом говоришь?

— Ах, просто так, без конкретного повода… Итак, в этом случае я прежде всего искал бы вину в самом себе. Я не смог бы осудить тебя, не осудив прежде собственного поведения. — он подумал и добавил: — То же самое касается и прошлого.

— В каком смысле?

— А в таком, как было, например, у супругов Яворских. Ты не знаешь и, вероятно, не слышала об этом. Здзиш женился на ней по любви. Лили была во всех отношениях приличная девушка. Она очень его любила, и они могли служить образцом счастливого супружества. И вдруг через год после свадьбы Здзиш случайно узнает о том, что у Лили, еще когда она училась в пансионе, был роман… то есть нечто вроде романа… словом, бывала на холостяцкие квартире у одного пана.

— Вот так история… Ну, и что же он сделал?

— По-моему, он поступил грубо и несправедливо. Во-первых, он несколько месяцев мучил ее расспросами и ежедневно устраивал скандалы, хотя она ему сразу во всем призналась. Она была тогда еще почти ребенком и не имела представления о жизни. Ей казалось, что она полюбила того пана. Некому было дать ей совет. Ее мать была занята собственной жизнью… Так что же тут странного?.. При таких обстоятельствах это может случиться с любой или почти любой девушкой. Когда она через несколько лет выходила замуж за Здзиша, она уже совсем забыла об этом.

Я перебила его:

— Ну, этому трудно поверить.

— Что ж, я не настаиваю. Может, и не забыла. Может, даже придавала слишком большое значение той ошибке молодости…

— В таком случае, почему же она не призналась во всем мужу перед свадьбой?

Яцек покачал головой.

— Ну вот! Видишь! Тут я с тобой уже не согласен. Ведь она могла надеяться, что эта история никогда не выплывет на свет. Зачем же ей было омрачать жизнь любимому мужу, зачем подрывать в нем веру в ее целомудрие и добродетель, если, уже став его женой, она перед собственной совестью чувствовала себя невинной и добропорядочной. Конечно, с формальной точки зрения ты права. Но к жизни нельзя относиться формально. Нельзя делать из людей какие-то параграфы. Если бы она призналась во всем перед свадьбой, то Здзиш наверное отменил бы помолвку.

— Кто знает, мой милый. Если он так сильно ее любил…

Яцек пожал плечами.

— Да он и до сих пор ее любит. А все же оставил. Испортил жизнь и себе, и ей, потому что не нашел в себе снисходительности, потому что поддался эмоциям, потому что хотел видеть в ней ангела, а не человека, способного ошибаться. Подумай только, милая, какую обиду он нанес и себе, и ей…

— Ну что ж, наверное, и тебе не было бы приятно, если бы тебе сказали что-то подобное вот хотя бы и обо мне.

— Да, — кивнул он головой. — Но я не раздувал бы из этого трагедии. Я бы смог понять и простить. Простить по-настоящему, в душе. И будь уверена, что во мне не осталось бы ни капли обиды, ни капли горечи.