«Самурай» предпринимает еще четыре атаки. Движения его молниеносны, напоминают бросок кобры. Он действительно кое-что умеет. Но и я не у сельского кузнеца фехтованию учился. Тоже что-то могу. Изредка звенят, соприкасаясь, клинки, и «самурай» продолжает свой «танец». Он явно растерян и не знает, что же предпринять дальше. А я решаю, что пора прекратить бессмысленные телодвижения. Пора браться за дело.

— И это все, на что ты способен? А еще самурай! Я-то думал, ты — воин, а ты, оказывается, танцор. Тебе не мечом работать, а метлой. Смотри, самурай, что могут русские витязи.

Провожу одну за другой серию атак в разные секторы. Первые три или четыре «самурай» отбивает, но я не даю ему контратаковать. Моя сабля летает из сектора в сектор, и он едва успевает за ней. На одном из движений я подлавливаю его меч, поддеваю его саблей и резким поворотом клинка посылаю подальше. Жалобно звякнув, меч, вращаясь и сверкая на солнце, отлетает шагов на пятнадцать. «Самурай» стоит с разинутым ртом и с перекошенным от ужаса лицом. Он ничего не может понять. Поддеваю его подбородок клинком сабли и с усмешкой говорю:

— Ну? Что, макака косоглазая? Доигрался, довыпендривался, самурай дерьмовый! Это тебе не пленникам головы рубить и не женщин насиловать. Это называется бой. Так кто здесь заячья душа? Кто тухлая рыба? — я делаю вид, что принюхиваюсь. — Так и есть, уже воняет. Что же мне с тобой делать, недоносок? Наверное, кастрировать, чтобы больше таких не было.

Я делаю резкое движение саблей вниз. «Самурай» вздрагивает, и его бледность разбавляется зеленью. А я киваю на его меч.

— Разрешаю подобрать и сделать себе харакири. Нервных просят не смотреть.

Последние слова я адресую своим товарищам. А сам поворачиваюсь спиной к «самураю», выражая тем самым ему свое презрение. Делаю три шага, тут же резко оборачиваюсь, отбиваю удар меча и, продолжая движение сабли, сношу с плеч «самурайскую» башку. Она ему больше не нужна.

Лена могла не кричать: «Андрей!», предупреждая меня об опасности, а Петр мог не вскидывать автомат. Я прекрасно знал, что должно произойти. Это все легенды, книги и фильмы. А дураки восхищаются: «Ах, самурайский кодекс чести! Ах, бусидо! Ах, тэквондо! Ах, харакири!» Да кто такие были эти самураи? Такие же разбойники, как и этот, чьего имени мы так и не узнали. Может быть, один из них на тысячу других и сделал бы себе в этих обстоятельствах харакири. Вот о нем и сложили бы легенду. А потом еще и размножили на других самураев. Какое там, в Схлопку, благородство? Да они и не знали, с чем его едят. Кодекс чести! Какой чести? Которой у них отродясь не было?

Впрочем, их европейские собратья, благородные рыцари, были нисколько не лучше. Все эти сказки о рыцарской чести, благородстве, верности, преданности и великих подвигах рождены легендами. Кто-то из рыцарей когда-то отличился на этом поприще, и готова легенда. А менестрели и романисты распространили эти сказания на все рыцарство. Взять хотя бы сэра Ланселота. Честнейший, благороднейший, непобедимейший! Последнее оспаривать не берусь, он и в самом деле был лихой рубака. Но вот все остальное! Как этот честнейший и благороднейший рыцарь наставил рога своему королю Артуру! Но даже и это легенды исказили, изукрасили и поставили ему в заслугу. Ну а все прочие, многие сотни тысяч рыцарей были далеко не Ланселоты. Вероломные, жадные, трусливые, готовые за золотой дукат мать с отцом продать. Впрочем, преувеличиваю. За дукат не продали бы. А вот за два или три, несомненно. Я знаю, что говорю. За время работы в Нуль-Фазе я насмотрелся на рыцарей всех времен, всех народов и всех Миров. Да и напрямую с ними общаться приходилось. Рыцарей, в прямом смысле этого слова, среди них не было вообще. Честные, благородные и мужественные (по отдельности) встречались. Один на тысячу.

А уж если идти до конца в этом вопросе, то и наши-то русские богатыри-витязи были отнюдь не из другого теста слеплены. Про Муромца и Добрыню ничего не скажу. Просто не знаю. А вот Алеша Попович был жох, каких мало. Мошенник, лгун, пройдоха и пьяница. Клейма негде ставить. Даже былины, правда, в несколько смягченном виде, упоминают о таких его «подвигах». Вольга был алкоголиком. В гневе он как-то зарубил одного князя, упрекнувшего его за то, что Вольга прображничал битву с печенегами, вместо того чтобы в нужный момент ударить им во фланг из засады. Ну, а Вася Буслай был просто бандит с большой дороги, за что новгородцы его и изгнали. О его «подвигах» даже вспоминать не хочется.

Неблагодарное это дело: изучать историю по сказаниям, легендам, мифам и художественным произведениям. Впрочем, труды ученых историков тоже немногого стоят. Все они конъюнктурщики и работают на заказ, переписывая и переоценивая одни и те же события по три-четыре раза в столетие и даже десятилетие. А за что их осуждать? У них у всех семьи, дети. Все кушать хотят.

Мои размышления над безголовым телом павшего «самурая» прерывает Петр:

— Лихо ты его! Я и моргнуть не успел. Мне даже показалось, что это твоя голова отскочила. Чуть не выстрелил в тебя…

— Еще чего не хватало! Ты, Петро, в дальнейшем имей в виду. Я — не лох, я — хроноагент. Меня за три пятнадцать не купишь.

— Теперь-то я это понял. Ну, ты дерешься! Мне так никогда не научиться.

— Научишься, Петр. Будет время и возможность, мы с Леной с тобой поработаем. А вернемся в Нуль-Фазу, там тобой настоящие мастера займутся. Тогда тебе такие самураи нипочем будут.

Вечером на центральной площади села составлен огромный стол. Он ломится от яств и напитков. Празднуют победу. Во главе стола сидим мы, главные герои сегодняшнего дня. Поселяне не могут оторвать глаз от Лены с Наташей, которые ради праздника сбросили свои комбинезоны и переоделись в цивильные женские наряды. Барсак признался мне, что все приняли Лену с Наташей за молодых мужчин. То, что они оказались женщинами, повергло всех в состояние шока. Женщины, воюющие наравне с мужчинами! Такого здесь никогда не видели.

Дальний конец стола занимают недавние пленные кубейрос. Они поклялись никогда больше не браться за оружие, и их приняли в общину. Немалую роль здесь сыграло то, что они стали свидетелями моего поединка с «самураем».

Мы разговариваем с Барсаком. Речь идет о дальнейшей жизни села, и не только этого села.

— Мы здесь не навечно, Барсак, — говорю я, — как пришли, так и уйдем. Сегодня мы вам помогли. Хорошо. Оружием надлежащим вы тоже обзавелись. Отлично. Но ведь десятка два кубейрос все-таки ушли. Завтра, послезавтра, через месяц они навалятся на вас всей своей бандой. Тогда вам и это оружие не поможет. Что делать будете?

— Остаться здесь вы никак не можете?

— Рады бы в рай, да грехи не пускают. Нам, как Агасферам, надо идти дальше, идти до конца.

— Жаль, конечно. А что мы будем делать, спрашиваешь? Конечно, только своими силами мы от кубейрос, если они всей бандой навалятся, не отобьемся. Ты был прав, когда говорил, что мы здесь защищаемся от них каждый по себе. Почему мы, когда кубейрос громили Салано, не пришли на помощь? Я, Андрей, уже отправил гонцов в четыре других селения. Их старосты придут на днях, и мы договоримся. Они направят сюда людей, а мы дадим им оружие. Общими силами мы отразим нападение кубейрос.

— И опять неправильно, Барсак. Ну, отразите вы и это нападение. А дальше что? Они не успокоятся. Будут нападать снова и снова. Пусть не на вас, на других. А потом соберутся с силами, и снова на вас. Так и будете жить под занесенным мечом? Не о защите надо думать, а о том, как уничтожить, выжечь, вытравить это осиное гнездо. Да так, чтобы и в будущем никому неповадно было здесь разбойничать.

— На это, Андрей, у нас сил не хватит.

— А кто говорит, что это надо сделать только своими силами? — я сжимаю кулак, потом растопыриваю пальцы. — Смотри. Если ударить растопыренными пальцами, ты ничего не добьешься. Себе только хуже сделаешь. Сломаешь пальцы, вот и все. А если ударить кулаком, — я снова сжимаю кулак, — какой результат будет?