«Будь ты проклят, Дэймон, будь ты проклят…» — повторяла она, уткнувшись лицом в подушки.
Что бы он там ни говорил, она никогда не поверит, что он искренне хочет жениться на ней, а если даже и хочет, она никогда не согласится!
Осторожно спустившись по дубу, Дэймон стал размышлять о том, а в самом ли деле он так желает связать себя семейными узами. Надо сказать, что до сегодняшнего вечера ему и в голову не приходило, что история двухгодичной давности может повториться. Предложение руки и сердца, которое вырвалось в импульсивном порыве, удивило его не меньше, чем Элеонору.
Нет, безусловно, ему хотелось уберечь девушку от брака с Лаззарой. Дэймона пугали слепое и нелепое желание Элеоноры добиться искреннего чувства от этого прожженного ловеласа, а также ее идеализированные представления о любви и замужестве.
Но в одном она была права, и он вынужден был это признать — эмоции и страсть опять победили рассудок. Безумное желание обладать ею вновь отключило всякое благоразумие, а ведь первый опыт предложения руки и сердца мог бы научить его кое-чему… Близость Элеоноры вызвала в нем настолько сильное возбуждение, что, спускаясь по дереву, он испытывал мучительно-болезненные ощущения неудовлетворенной страсти.
— Извини, дружок, это тебе пытка за то, что ты почти соблазнил ее в невинной девичьей обители, — прошептал Дэймон, мысленно обращаясь к своему измученному мужскому достоинству.
Уголки его рта иронично приподнялись. Стоило ему побыть рядом с Элеонорой каких-нибудь пару дней, как безумство, вызванное похотью и сломившее его два года назад, вновь одержало верх над разумом. Подумать только! Он карабкался по дереву в кромешной тьме, рискуя нарваться на скандал, который мог легко разгореться из-за ночного визита в спальню к благородной девице, и все для того, чтобы отговорить эту девицу от замужества с заморским принцем.
Хотя, с другой стороны, Дэймон вынужден был признать, что именно эти последние дни скучная, размеренная жизнь ему больше не казалась такой скучной. Особенно ощутимо было то, что от чувства внутренней обеспокоенности, терзавшего душу последние месяцы, не осталось и следа.
Спрыгнув на землю, Дэймон отряхнулся и направился к экипажу, ожидавшему его как раз за углом Портман-плейс.
«И все же, — подумал Дэймон, — если не брать в расчет безумия, вызванного страстью, и желания защитить Элеонору, у меня есть вполне разумный довод, объясняющий такой, казалось бы, нелогичный поступок, как мое предложение руки и сердца». Им владело не примитивное мужское чувство ревности, и дело было даже не в том, что он не хотел отдавать Элеонору другому мужчине. Просто он не мог позволить ей уйти из своей жизни. Он просто не представлял себе мир без Эль.
Дэймон понимал, что рано или поздно, но жениться ему придется. Он и раньше всерьез задумывался над этим, и союз этот он представлял себе как брак, типичный для любого английского аристократа: его женой должна была бы стать какая-нибудь благородная девица из высшего света, но с одним условием — женщина, с которой он свяжет свою жизнь, никогда не будет полностью владеть его сердцем. Однако виконт никак не мог смириться с тем фактом, что, выйди Элеонора замуж за принца, он наверняка потеряет ее навсегда.
Несмотря на все аргументы его бывшей невесты, брак по расчету между ними был бы не таким уж нелогичным, рассуждал Дэймон. Если ему суждено жениться, то Элеонора была наилучшей кандидатурой. Никогда не найти ему другой женщины, настолько же подходящей ему.
Но Дэймон был уверен и в том, что сам он также был идеальной парой для нее. По крайней мере, было совершенно очевидно, что он мог бы стать ей лучшим мужем, чем принц или кто-либо другой.
Он никогда бы снова намеренно не причинил ей страданий, в этом он готов был поклясться даже своей жизнью. Счастье Элеоноры имело для него большое значение. Он бы следил, чтобы у нее было все, что она пожелает… Но… вот только любви ему никакой не нужно было.
В этом-то и была главная проблема…
Дэймон, наконец, добрался до своего экипажа, и мысли его приняли несколько иное направление, чему он был несказанно рад.
— Домой, милорд? — почтенно спросил кучер.
— Да, да, на Кавендиш-сквер, — ответил он, прежде чем сесть на мягкое сиденье.
Карета отъезжала от обочины, а в ушах Дэймона эхом звучал негромкий голос Элеоноры: «Я хочу настоящей любви в браке. Я хочу, чтобы мой муж любил меня».
Отвернувшись к окну, Дэймон смотрел невидящим взглядом на темные улицы Мэйфэр. Нет, он не готов дать ей любовь, которой она так жаждала. Просто не мог позволить себе этого. Он не хотел больше никакой сильной привязанности после того, как познал горечь опустошения, потеряв своих близких.
Это случилось двенадцать лет назад, однако Дэймон все еще чувствовал неослабевающую боль от потери брата-близнеца, отчетливо храня в памяти тягостное ощущение полной беспомощности, когда он, наблюдая, как его энергичный, жизнерадостный брат умирает от жестоких разрушительных последствий чахотки, ничем не мог ему помочь.
Те последние, гнетущие, разбивающие сердце мгновения навсегда запечатлелись в его сознании: кожа Джошуа, вся покрытая серыми пятнами, неестественно съежившееся от высокой температуры тело, мучительные приступы кашля, сопровождающиеся ночным обильным потоотделением. Он все еще помнил ужасную агонию, страшный кашель с кровью на растрескавшихся губах, отчаянную борьбу Джошуа за возможность получить хоть глоток воздуха.
Стиснув зубы, Дэймон изо всех сил пытался отогнать, прочь эти жестокие воспоминания. На последней стадии заболевания уже мало, что можно было сделать, чтобы как-то облегчить невыносимые страдания несчастного, разве что прописать сильные дозы опия, чтобы хоть на несколько часов дать ему возможность забыться.
И когда все, наконец, завершилось, и его брата предали сырой земле, хотя он мог бы еще жить и жить, где-то глубоко в душе Дэймона остались лишь ярость да чувство полнейшего одиночества, вызывающего онемение души. А потом почти сразу за трагедией с братом последовала бессмысленная смерть его родителей…
Дэймон понимал, что горе сломило его. После случившегося он готов был на все, лишь бы не испытать снова мучительной боли, которая терзала его после смерти лучшего друга, кровного брата, и родителей, к которым Дэймон так тепло относился.
Постепенно на смену тяжелым эмоциям пришла опустошенность, и он сознательно и планомерно с годами превратил свое сердце в камень.
Женитьбу на Эль Дэймон воспринял как прямую угрозу своему нерушимому покою. Два года назад он позволил ей слишком много значить в своей жизни. Да и как он тогда мог не увлечься ее очарованием, веселостью, жаждой жизни?
Однако сейчас он стал старше и мудрее и, зная, какую опасность для его чувств таит прелесть этой девушки, научился контролировать свои эмоции. Их брак мог бы быть вполне гармоничным в физическом плане, но без лишней привязанности и глубокого чувства. Простой брак по расчету и ничего более. В крайнем случае он мог бы предложить ей свою дружбу, и, будучи его женой, она никогда бы не испытывала одиночества — уж это он точно мог бы ей пообещать.
А еще он дал бы клятву верности в их браке. Обвинение Элеоноры в том, что он якобы не может сдерживать свои похотливые желания и оставаться верным ей, совершенно не соответствовали действительности. Последнее время он старался избегать неразборчивых связей, особенно по возвращении в Англию. У него не было даже постоянной любовницы с тех пор, как он бросил свою бывшую пассию. По правде говоря, Дэймон решил порвать с миссис Лидией Ньюлинг в тот самый момент, когда встретил Элеонору.
Он не скучал по красивой вдове, хотя их связь продолжалась целых три года. Между ними не было эмоциональной близости, поскольку Дэймон всегда старался, чтобы их отношения не вышли за рамки холодной сексуальной связи. С этой точки зрения Лидия была идеальной любовницей. У них была устраивающая обоих взаимная договоренность. Дэймон щедро оплачивал услуги Лидии, а она мастерски их оказывала, когда хотел получить сексуальную разрядку.
