Тут он снова потянулся к ее рубашке, и она внезапно выпалила:

— Но ведь я никогда…

Он посмотрел на нее с некоторым удивлением:

— Что «никогда»?

Мэдлин почти тотчас же нашлась с ответом:

— Если не считать картин и статуй… то я никогда не видела мужчину совершенно обнаженным.

Он замер на мгновение.

— Никогда? Как так?

Ах, она же невольно выдала себя. Следовало срочно что–то придумать о своем воображаемом любовнике.

— Дело в том, что в карете трудно раздеться полностью, — пробормотала Мэдлин.

— Теперь понятно, — кивнул Энтони. — Я должен был догадаться. Выходит, что твой неумелый любовник овладел тобой в карете. Что ж, именно так и должен поступить мерзавец.

Это прозвучало так… нравоучительно, что она едва не рассмеялась.

— Почему ты решил, что он был мерзавцем?

— Он соблазнил тебя и бросил, разве нет? Именно так и поступают мерзавцы.

Ее тут же захлестнуло чувство вины.

— А ты… Ты никогда не делал ничего подобного?

— Разумеется, нет, — ответил он обиженно. — Но сейчас не время говорить об этом. — Он снял с нее рубашку, затем панталончики. — Эта ночь принадлежит нам, — добавил он хриплым шепотом.

Мэдлин молча кивнула. Завтра она сделает то, что должна, но эта ночь действительно принадлежит им — она так решила и не откажется от своего решения.

— Да ты и впрямь колдунья, — пробормотал Энтони, запуская пальцы в ее шелковистые волосы. — Самая прекрасная колдунья на свете.

Этот комплимент немного смутил ее.

— Ты сейчас говоришь… как Стоунвилл.

— Нет, ничего подобного. — Он пристально посмотрел ей в глаза. — Я говорю именно то, что думаю. Ты просточудо, Мэдлин Прескотт. Любой, кто скажет иначе, — лжец и дурак.

«Неужели он действительно так считает?» — спрашивала себя Мэдлин. Ах, как ей хотелось поверить ему! Но следовало ли верить? Ведь Энтони считает ее… опытной женщиной, а когда он поймет… Нет–нет, не надо сейчас об этом думать. К тому же он, возможно, ничего не поймет, если она сама ничего не скажет.

Тут он подхватил ее на руки и, тотчас опустив на кровать, лег с ней рядом. А затем снова принялся целовать ее и ласкать.

Мэдлин отчаянно хотелось верить, что она действительно небезразлична ему — небезразлична хотя бы в эту ночь. «Да, хотя бы в эту», — сказала она себе, обвивая руками его шею.

Энтони развел коленом ее ноги, потом вдруг замер на мгновение, после чего приподнялся, что–то тихо пробормотав.

— Что такое? — прошептала Мэдлин. — Что–то не так?

— Проклятие, я кое–что забыл. — Отстранившись от нее, Энтони встал с кровати, затем объяснил: — Я ведь обещал оградить тебя от болезней… и всего прочего. — Он принялся шарить в карманах своего сюртука. Наконец, улыбнувшись, объявил: — Вот, нашел! «Французские письма». Я знал, что захватил их с собой.

Мэдлин взглянула на него с удивлением. Зачем ему в такой момент читать какие–то иностранные письма? Но тут Энтони снова улыбнулся и, развернув какую–то трубочку, похожую на шелковую, проговорил:

— Вот, видишь?

— Что это? — пробормотала Мэдлин.

Он грустно улыбнулся и со вздохом сказал:

— К сожалению, это единственный способ предохраниться от беременности. Предупреждаю, он не идеален, но достаточно надежен.

Мэдлин с изумлением смотрела, как Энтони надевает «трубочку». Когда же он завязал свисавшие с нее ленточки, как будто наряжая свою возбужденную плоть, она невольно рассмеялась.

Он нахмурился и пробурчал:

— Неужели так смешно?

Выражение, появившееся на его лице, заставило ее снова рассмеяться.

— Ах, прости, но это… это так странно выглядит.

Он шагнул к кровати и проговорил:

— Так ты хочешь предотвратить беременность или нет? Я могу и снять его, если тебе не нравится.

Она хихикнула и покачала головой:

— Нет–нет, не надо. Предотвратить беременность — это очень хорошо. Да, это хорошо… — Заставив себя сделать серьезное лицо, она пояснила: — Я вовсе не смеюсь, просто… Мой смех — это, вероятно, остаточные влияния веселящего газа.

— Остаточные влияния газа?.. — пробормотал Энтони, ложась рядом с ней. — Признайся, дорогая, он перестал действовать на тебя еще полчаса назад. Я не прав?

Мэдлин на мгновение задумалась.

— Ну… это не совсем так… — ответила она уклончиво. — Мне кажется, у меня все еще сохранились… какие–то странные ощущения, напоминающие покалывание.

Энтони вопросительно взглянул на нее:

— Покалывание?

Мэдлин кивнула и, изображая смущение, пробормотала:

— Да, вот здесь. — Она взяла его руку и прижала ее к своему лону. Ей казалось, что Энтони немного охладел, так что требовалось как–то возбудить его.

И она не просчиталась — во взгляде его снова полыхнул огонь.

— Ах, дорогая… — Он шумно выдохнул. — О, Мэдлин…

— Да, Энтони, да, — прошептала она в ответ.

В следующее мгновение он вновь развел коленом ее ноги и тотчас же впился в губы страстным поцелуем. Прошло еще несколько секунд, и он осторожно вошел в нее. Мэдлин замерла и затаила дыхание… Едва удержавшись от крика, она все же поморщилась от острой боли, но он, судя по всему, не заметил ее гримасы, так как глаза его в этот момент были закрыты.

«Кажется, он ничего не заметил», — промелькнуло у Мэдлин. И в общем–то все было не так уж страшно, вот только никакого особенного удовольствия она не испытывала…

— О Боже, Мэдлин… — прошептал Энтони, и Мэдлин почувствовала его горячее дыхание на своем лице. — Ты такая чудесная…

— Ты тоже… — с трудом пробормотала она и мысленно добавила: «Ах, как же неудобно… Какое разочарование…»

Но тут он начал двигаться, и вскоре Мэдлин, чуть приподнявшись машинально ему навстречу, вдруг почувствовала, что неприятные ощущения исчезли и на смену им пришли совсем другие — совершенно неожиданные и восхитительные. Она снова попробовала приподняться, и снова ее пронзило то же чудесное ощущение, причем с каждым ее движением эти ощущения усиливались. «Ах, как замечательно!»

— Вот так, милая, — выдохнул он ей в ухо и тут же приподнял ее колено, чтобы изменить позу. — Дорогая, обхвати меня ногами за талию. Да, вот так.

«О Господи!» — думала Мэдлин. Теперь ей уже хотелось кричать от восторга, и вдруг что–то внутри ее внезапно вырвалось на свободу и она почувствовала, что взмывает все выше и выше к вершинам блаженства…

— Вот так, моя милая распутница, — прохрипел Энтони. — Ты такая замечательная… Боже, помоги мне… Ты действительно… колдунья.

— Никаких колдуний… не существует, — пробормотала Мэдлин.

Он посмотрел ей в лицо и внезапно рассмеялся:

— Ах, милая, ты никогда… Ты не перестаешь удивлять меня.

— Вот и хорошо. — Она улыбнулась ему и вдруг поняла, что ей ужасно хочется и в дальнейшем удивлять его, хочется удержать его после этой ночи, хочется всегда быть с ним… всегда.

Но уже в следующую секунду к ее глазам подступили слезы. Ведь было совершенно ясно, что распутный виконт ни за что не женится на запятнанной скандалом школьной учительнице. Да, ни за что не женится. Что ж, в таком случае она сейчас возьмет у него то, что сможет взять. И будет помнить об этой ночи очень долго, будет помнить и тогда, когда они расстанутся.

Глаза Мэдлин закрылись, и она тихонько застонала. Но уже несколько мгновений спустя словно что–то взорвалось в ней — по всему телу ее прокатилась дрожь и из горла вырвался громкий крик. И тотчас же, будто эхо, в ушах ее прозвучал крик Энтони. Мэдлин, обвивая руками его шею, замерла в блаженном изнеможении.

Но минута проходила за минутой, и наконец, спустившись с небесных высот, она вернулась к реальности. Реальность состояла в том, что теперь она уже не была невинной девственницей. Энтони забрал ее девственность, и, следовательно, он должен был дать ей что–то взамен.

Но она не могла об этом заговорить. Сейчас не могла.

— Ах, милая, — пробормотал Энтони, — я буду счастлив в любое время оказаться в твоем распоряжении.

Мэдлин прижалась к нему покрепче и, проклиная себя за слабость, прошептала: