"Тёмный", усложнённый, кажущийся бессвязным монолог сошедшего с ума смотрителя маяка даёт ключ к пониманию поэмы. Смотритель маяка – типичный для "готической новеллы" образ "вернувшегося". "Вернувшийся" – человек, который выжил в сакральном пространстве ценой утраты собственного рассудка. Он непригоден для обычной жизни, но его бессвязные высказывания, принимаемые всеми за бред, всегда полны глубокого смысла. Этот характерный для "готической новеллы" образ, несущий важные сюжетные функции, восходит к архаико-мифологическим корням, в частности – к парадигме "певца", "поэта", приобщившегося к Сакральному и наделённого "священным безумием". В "готической новелле" эта парадигма трагически переосмыслена: "вернувшийся" наделен безумием не по своей воле, он постоянно существует в ситуации непонимания со стороны окружающих, следовательно, знания, к которым приобщился "вернувшийся", лишены смысла (для не-мифо-реальности). В системе образов "готической новеллы" "вернувшийся" занимает второстепенное место. Это – Орфей-неудачник, находящийся в тени главного героя – демиурга-неудачника; функция "вернувшегося" – передача главному герою необходимой информации, которую, однако, следует правильно дешифровать и проинтерпретировать.
Какую информацию несет в себе монолог смотрителя маяка? "Мир вечерел, когда маяк мигнул, Старик зашевелился и вздохнул: И здесь темно!"
Бинарная оппозиция "тьма-свет" по своему значению в тексте поэмы соответствует её традиционному истолкованию: "тьма-зло, свет-добро", однако осложнена дополнительными характеристиками: "По мысли и чертам Ещё не здесь он был, а где-то там, Чего не знает мера и печать".
Юрий Кузнецов напоминает читателю о "диогеновеком предании"; более подробно эта тема будет рассмотрена поэтом в стихотворении "Фонарь", сейчас мы не будем отдельно останавливаться на ней.
"Взглянув в окно, старик захохотал. Взял глубоко, а неба не достал. Крылатых губишь и слепых ведёшь, Вопросы за ответы выдаёшь. Я ж при тебе... могильщик птиц. Никто".
Смотритель несомненно обращается к своему маяку. Маяк – ложная путеводная звезда, погубитель птиц, привлечённых фальшивым светом (в начале поэмы говорится: смотритель "наверняка скорбит о том, что вертится кубарь и птицы бьются об его фонарь"). Перина в постели смотрителя "набита пухом перелётных птиц"; в припадке безумия смотритель станет развеивать этот пух по всему острову. Дети примут летящий по воздуху пух за снег и с радостью начнут ловить его – вся эта сцена похожа на пародию концовки написанного двумя годами раньше стихотворения Иосифа Бродского "Осенний крик ястреба". Отметим, что переосмысленные и жестоко спародированные цитаты из творчества И.Бродского возникают в поэзии Юрия Кузнецова уже в раннем периоде его литературной деятельности.
...Мнимый ориентир для птиц – маяк смотрителя непрерывно мигает, это – символ таким же образом "мигающей" реальности.
"То день, то ночь – мигает решето. То тень, то след, то ветер, то волна, Рябит покров, слоится глубина. Слова темны, а между строк бело. Пестрит наука, мглится ремесло. Где истина без тёмного следа? Где цель, что не мигает никогда?"
Это – самое сложное, самое труднообъяснимое место в монологе смотрителя. Оно нагружено метафизической образностью глобального характера. Всё в этом мире (с точки зрения смотрителя) "мигает" потому, что природа всего в этом мире двойственна, дуалистична. Сквозь тёмную не-мифо-реальность то и дело проглядывает сияющий свет мифо-реальности, подобно тому, как чёрные буквы покрывают светлые пробелы ("слова темны, а между строк бело"). Таким образом, рациональное, вербальное начало есть начало тёмное, злое. Истина иррациональна, невербальна, несказанна, непредставима в рамках логики. Но всякая истина обречена на "тёмный след", поскольку всякую истину стремится скрыть, заволочь тьма (пленка) не-мифо-реальности, интеллекта, вербальности ("Где истина без темного следа?").
"Латать дырявый мир – удел таков Сапожников, врачей и пауков".
Врачи – те, кто латают плёнку тёмной не-мифо-реальности для того, чтобы из-под неё не пробился свет мифо-реальности. Это (по мнению смотрителя) – профессиональные прислужники Тьмы.
"Скажи ты вестник? Врач? Не смей скрывать!" Из слов смотрителя маяка следует, что он ждет Вестника, посланника Света. Но Пётр – мнимый Вестник, он – не Вестник, а врач, не посланник светлой мифо-реальности, а посланник тёмной не-мифо-реальности (и сам не подозревает об этом).
Пётр – искупительная жертва, взятая за грехи человеческого рода и человеческой цивилизации. Именно цивилизация изгнала змей из места их привычного обитания. Хозяин дома, в котором поселился Пётр, говорит: "Змеиное болото невдогад мы летось осушали под ячмень". Конечно не Пётр "невдогад" осушал змеиное болото. Но Пётр – атом цивилизации, которая действует "невдогад" – так же, как и в случае со змеиным болотом. Трагический знак вмешательства человека в природу – сотни змей, выброшенных из естественной среды обитания.
"Они ползут, им места нет нигде В дырявом человеческом гнезде. Наружу! Вон!.. Гонимые судьбой Пригрелись между небом и землёй".
Типичный для поэзии Юрия Кузнецова конфликт между не-мифо-реальностью и мифо-реальностью приобретает экологические смыслы, также характерные для творчества этого поэта. Человек совершает насилие над природой, а природа отвечает ему беспощадной местью. Поэму "Змеи на маяке" можно сопоставить с другим текстом Юрия Кузнецова – со стихотворением "Из земли в час вечерний, тревожный". В этом стихотворении "рыбий горбатый плавник" ищет море, но моря уже нет. В слепом поиске моря плавник подрезает корни деревьев. Подобно этому плавнику, змеи, лишённые болота, бродят "между небом и землей" и угрожают гибелью каждому, кто попадётся на их пути. Эти змеи символизируют донравственную и вненравственную природу ("Когда песками засыпает деревья и обломки плит – прости: природа забывает, она не знает, что творит").
Вмешательства в дела природы чреваты катастрофами глобального характера. Гибель людей – закономерный итог подобных вмешательств. Так гибнет Пётр, оказавшийся в той же самой точке хронотопа, в которой должен был появиться некий светлый Вестник.
Испытание змеями входит в обряд инициации у некоторых народов: для того, чтобы новичок приобщился к Ритуалу, сначала необходимо провести его через змей – если сакральный мир не признает новичка, тот погибнет. "Человек современности" Пётр – не был готов к Ритуалу и поэтому погиб. Он не стал "своим" для мира мифо-реальности и оказался жертвой мифо-реальности.
Но гибель Петра – не только наказание Петра и знак его метафизического поражения. Как и в стихотворении "Змеиные травы", в поэме "Змеи на маяке" расплата героя за причастность к миру цивилизации совпадает с процессом перехода героя в иную реальность. По мнению Кузнецова, смерть – не финал человеческой жизни, смерть – это приобщение человека к Сакральному. В предсмертном состоянии Пётр переживает ситуацию изменённого сознания – равную ситуации постижения того, что ранее было неопознано и непознаваемо. "Светло или тёмно, Но я сияю! Негасимый свет Меня наполнил!"
Напомним о ключевой бинарной оппозиции, на которой построена поэма "Змеи на маяке"; эта оппозиция – "свет-тьма". С парадигмой "тьмы", "мрака" Ю.Кузнецов связывает такие понятия, как "слово", "вербальность", "мысль", "цивилизация", "человек", "врач", "тёмный след", "поверхность", "затягивающий покров". Напротив, парадигма "света" включает в себя противопоставленные "тёмным" понятиям "светлые" понятия: "пространство между строк", "невербальность", "наитие" ("откровение"), "антицивилизационность" ("природа"), "нечеловечность", "Вестник", "истина", "глубина", "незамутненность" ("цельность"). Врач Пётр в системе образов поэмы Кузнецова – носитель "тьмы". Но в преддверии смерти сознание этого героя внезапно просветляется, и он получает возможность созерцать чистую и светлую истину без примеси какой-либо "тьмы". Пётр ощущает, как его наполняет "негасимый свет", также он ощущает, что сам становится носителем этого света. Убившие его змеи даровали ему эту светоносность. Пётр нашёл ответ на вопрос смотрителя маяка: "Где истина без тёмного следа?" Эта истина – смерть.
