В "Казусе", а еще более в "Веселых похоронах" и других повестях и рассказах, процветали стилистическая неряшливость, дурного вкуса метафоры, разнузданная авторская речь, сплошь и рядом включавшая в себя матерные выражения. И вот неожиданно новая повесть убеждает, что Л. Улицкая умеет совершенствоваться, прислушиваться к критике, пусть нелицеприятной. Удивительно, насколько ей удалось в "Сквозной линии" избавиться от вредных привычек, по крайней мере, свести их проявление к минимуму. Даже мат она использует теперь в крайних случаях.

Явление, которое исследуется в повести, — женская ложь, писательница находит пять наиболее характерных в психологическом отношении проявлений этой лжи, выстраивает их как пять новелл. Они связаны не только единой темой, но и присутствием главной героини, которая внешне является только слушательницей. За внешней простотой стоит настоящее мастерство, ибо, читатель, не отрываясь, следит не только за вдохновенной ложью прекрасного пола, но и за тем, как преломляется и осмысляется эта ложь в сознании главной героини. Ощущение потери этого единства не возникает ни на минуту. Помимо этого Л. Улицкая практически избавилась от длиннот. В "Сквозной линии" мы имеем дело с плотной сосредоточенной прозой.

Еще одно немаловажное обстоятельство. Как известно, Л. Улицкая закончила Московский университет, первая ее профессия — биолог, если не ошибаюсь, она даже кандидат наук. Рационалистическое начало всегда чувствовалось в ее прозе, что, в свою очередь, позволяло предположить научный склад ума. Ранее она пыталась скрыть эту свою сущность чрезмерной образностью, якобы художественной. В "Сквозной линии" аналитический подход к описываемым явлениям становится преобладающим, и это не отвращает, а, как ни странно, подогревает интерес.

Если же перечитывать старые вещи, помещенные далее в книге, то можно отчетливо проследить, как выросло мастерство, опыт, как изменилась форма, — и сколь неизменным осталось содержание, внутренняя тема творчества.

Несколько лет назад было опубликовано интервью с Л. Улицкой в "Московском комсомольце". Тогда при чтении впервые подумалось: вся ее беллетристика и сопутствующие размышления удивительно органично вписываются в газетный контекст!.. Привязанностью к определенным сюжетам, вульгарной их интерпретацией.

Горькая доля русских проституток в Швейцарии, история гомосексуалиста, убитого в Измайловском парке, признания двенадцатилетней девочки об изощренных пристрастиях ее поклонника, зрелых лет книжного графика (повесть "Сквозная линия", рассказ "Голубчик"). И всегда сюжетом движет сексуальная подоплека. Даже там, где, на первый взгляд, в центре повествования стоит другая тема, в конце концов все соскальзывает к "единственно важному". Вот бывшая светская львица, эффектная даже в восемьдесят с лишним, тиранит разведенную дочь и внучку, похотливо разглядывает редких мужчин, появляющихся в доме (рассказ "Пиковая дама").

Вот страсть бывшего советского аппаратчика — антиквариат, который собран с любовью и со знанием дела. Тем не менее коллекцию старик постепенно распродает, чтобы оплатить баснословные по цене медицинские вмешательства, поддерживающие его репродуктивную функцию. Покупает ценные подарки своей внучатой племяннице (рассказ "Второе лицо").

Иные человеческие порывы Л. Улицкая замечает лишь мимоходом и совершенно не доверяет им. Этот недоверчивый, даже отчаянный взгляд на человеческую природу находит сочувственный отклик у современной читательской аудитории, у интеллигенции, всегда и во всем неудовлетворенной, в особенности. На этот счет в "Сквозной линии" есть любопытное наблюдение.

"В самом начале девяностых годов прошлого столетия, — признается писательница,— многие люди интеллигентского сословия переживали большие трудности. И многие люди начали тонуть. Кое-кто и потонул, а были и такие, кто в пошатнувшемся мире сориентировались и пошли в большое плаванье".

Л. Улицкую ныне с уверенностью можно отнести к этой небольшой части. Пишет она, однако, для тех, кто остался за бортом, и ее собственная психология особых изменений тоже не претерпела. Этим объясняется легкая, изысканная (интеллигентная!) русофобия, которая неизменно присутствует во всех ее сочинениях. (Впрочем, и в таком виде этот идеологический аспект может быть неприятен, но что делать, он не умаляет художественных достоинств Л. Улицкой, подобно тому, как антиеврейские выпады В. Розанова не отменяют его одаренности, литературной в первую очередь.)

До недавнего времени можно было предполагать, что писательница подлаживается к вектору эпохи, потакает ее развращенному духу. Новая книга многое в этом смысле проясняет. Настойчивость, с которой она и теперь, достигнув успеха и независимости, живописует низкие стороны жизни, навязывает значимость низменных, тлетворных инстинктов, порождает иное предположение. Не принадлежит ли она к числу непосредственных творцов этого вектора современности?

Уехав на Рождественские праздники в Дом творчества "Переделкино", я с большим интересом познакомился там с двумя последними номерами журнала "ДРУЖБА НАРОДОВ" за 2002 год, стержневыми материалами которых являются роман Бориса Евсеева "Отреченные гимны" и воспоминания кинорежиссера Георгия Данелия "Безбилетный пассажир".

Роман Б. Евсеева, появления которого я ожидал в течение всего миновавшего года, оказался немного длинноват и многословен, к тому же в основе движущей силы его сюжета оказалась не столько логика развития описываемых событий, сколько, как мне показалось, своеволие самого автора, который несколько раз на протяжении романа заставляет своих героев совершать почти немотивированные поступки, лишь бы те оказались там, где ему это надо, и с теми, с кем ему в данный момент требуется. Однако эта художественная особенность авторского стиля нисколько не снижает интереса к положенной в основу романа идее — отследить и зафиксировать при помощи аппаратуры отделение души от тела в момент физической смерти человека (для чего исследователи снимают на специальное видео массовые расстрелы людей в Москве в октябре 1993 года), а также ее зарождение в момент зачатия (для чего они снимают сцены половых актов). Любопытно, что то, над чем работают в романе герои Евсеева, перекликается с работами известных ученых-физиков В.Ю. и Т.С. Тихоплавов, которые в книге "Великий переход" пишут, например, что "живое существо (Душа) сначала проектирует себя в виде голографического полевого образа и на основании именно этого образа строит свое конкретное земное биохимическое тело" и что существует экспериментальное доказательство того, "что такая голограмма возникает еще до появления на свет целостного организма", а стало быть ее (то есть Душу) и правда можно зафиксировать еще до рождения плоти, и доктор геолого-минералогических наук Л.С. Прицкер действительно открыл возможность "фотографировать фантомы и другие сущности Тонкого Мира".

Поднятая в романе Евсеева тема так же непроста, как и стоящая перед человечеством проблема клонирования человека, не случайно она тревожит и его главного героя Нелепина, который говорит себе: "Не так душа ищется, не так, скорей всего, и засекается", — и он здесь, безусловно, прав, так как, несмотря на открытия ученых Тихоплавов и их коллег, душа — это все-таки прерогатива Церкви, а не науки. И в этом плане, пожалуй, более ценными, чем центральная линия романа, предстают в нем некоторые небольшие, почти случайные эпизоды, вроде беседы Нелепина со стариком-сторожем в его фамильном доме, когда тот говорит ему, что все политические ярлыки и партбилеты — "ништо", и что они, мол, потом выбрасываются, а настоящая порода (если таковая, конечно, была) остается. Или же — наподобие размышлений самого Нелепина о том, что "будущее существует" и что "оно наваливается на нас в предчувствиях и снах, спускается паучками с потолков, горит огромными дорожными указателями, но все время ускользает от нашего ума, ощущаясь смутно одной только душою!"