Были любы губы Любы,

Любы волосы и голос.

Оглянулся, жизнь на убыль.

Глупый глобус, гнутый полоз —

оттого дороги кривы,

выправить напрасно силюсь.

Думал, лошади игривы,

оказалось, что взбесились.

Понесли куда попало...

Певчий ветер полон пыли.

Что упало, то пропало...

Только губы любы были.

"Черную дыру" самоубийственного для бытия в России и бытия России эгоцентризма уничтожить, "закрыть" — нельзя. Но если осознать падение в нее именно как падение, а не "естественный ход вещей", то оно преодолимо.

Павел КРУСАНОВ. Укус ангела, роман.— СПб.: Амфора, 2001, 351 с., 5000 экз.

Павел КРУСАНОВ. Бом-бом, роман.— СПб.: Амфора, 2002, 270 с., 3000 экз.

Параметры орбиты, на которую выходит литературный проект под кодой "Павел Крусанов", заметно отличаются от расчетных. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с критическими откликами на два последних романа этого автора. "Укус ангела" был встречен если не восторженно, то во всяком случае со всеобщим — что "слева", что "справа" — интересом. "Бом-бом" тоже был прочитан, однако реакция на него оказалась куда "ниже градусом". Так что есть повод задуматься о причинах такого различия.

Существует старая притча о том, как трижды, ни разу не опорожняя, доверху наполнить одну и ту же бочку. Сначала ее необходимо загрузить камнями, потом — засыпать песком и, наконец, залить водой. Всякий раз бочка оказывается "полной", но — по-иному. После выхода романа "Бом-бом" большинству критиков показалось, что автор на их глазах засыпает "патриотическим песком" бочку, уже доверху заваленную однажды "имперскими глыбами" "Укуса ангела".

"Во-первых, очевидно, что Крусанов пишет под сильным влиянием Павича. Во-вторых, он продолжает сочинять в жанре альтернативной истории, который уже порядком поднадоел. В-третьих, как это часто бывает, новая книга оказалась несколько вялым и мутным развитием тем предыдущего романа" (Александр Чанцев, "Еженедельный журнал").

"Как писала по поводу прошлогоднего "Укуса ангела" казахская интернет-страничка АРБА: "герои явно произошли от внебрачных связей героинь Павича и героев Акунина". Это остается верным и для "Бом-Бома" (Евгений Иz).

"Павлу Крусанову, в силу его личных убеждений, всё равно, каким способом утверждать вселенскую миссию России: проявит ли она кровожадность, покорив весь мир, включая преисподнюю, как это было в романе "Укус ангела", или, напротив, готовность спасти всё, что шевелится,— как в свежеиспеченном романе "Бом-бом" (Татьяна Шоломова, "Час пик").

Если эта логика верна, то в ближайшей перспективе должен бы состояться и третий акт действия, а именно заливание всё той же бочки некой иной субстанцией — скажем, водой. Крусанов подобной возможности вовсе не отрицает. "Есть, частично уже исполненный, замысел двух следующих романов, которые вкупе с "Укусом ангела" составят своего рода трилогию, не связанную ни сюжетно, ни сквозными персонажами. В идеале должна сложиться этакая гегелевская триада: тезис, антитезис и синтез. Если, конечно, Господь попустит" (из интервью Владимиру Ларионову и Сергею Соболеву, "Питерbook").

Итак, разница восприятия двух крусановских романов и реакции на них может быть — хотя бы отчасти — объяснена тем, что "Бом-бом" был воспринят как не слишком удачный "ремикс" "Укуса ангела". А что происходит, если вдруг, как в моем невольном случае, абстрагироваться от их реальных литературно-исторических отношений?

Происходит, между прочим, вот что. "Укус ангела" после прочтения романа "Бом-бом" воспринимается как произведение, в гораздо меньшей степени последовательное идейно и завершенное эстетически. То есть Крусановым вольно или невольно сделан если не серьезный шаг вперед, то серьезный поворот во всяком случае. Однако поворот этот не воспринят в должной мере нашим "критическим сообществом", всё еще находящимся под впечатлением от "Укуса ангела".

А это впечатление, чего греха таить, во многом было вызвано "феноменом Путина", который меньше чем за год из политического небытия на волне имитации "державного патриотизма" ("мочить в сортире") вознесся — пусть и формально — к вершинам российской власти.

"В России всё чрезвычайно быстро и лихо меняется. Прошло всего несколько месяцев: тональность средств массовой информации преобразилась до неузнаваемости. Все построились в шеренгу, втянули животы, посуровели, подняли подбородки и повернули их направо..." (Василий Пригодич, 25 июня 2001 года).

Иными словами, "призрак бродит по России, призрак Империи", сгущаясь то в образ Путина, то в образ главного героя крусановского "Укуса ангела", "сакрального императора, великого варвара-воина Ивана Никитовича Некитаева". А уж поскольку и Путин, и Крусанов вышли из Санкт-Петербурга, единственной истинной столицы Российской империи, то литературно-политические параллели напрашивались сами собой.

"Империя показана здесь не такой, какой ее хотелось бы видеть нашим мечтателям, а такой, какова она на самом деле. Не как противоположность хаоса, а как его продолжение — локализованный и персонифицированный хаос... Роман Крусанова наносит мощный удар по так называемой "нео-имперской" литературе, воспевающей мощную поступь Империи, ее объединяющую силу и красоту иерархической пирамиды, увенчанной сияющей персоной богоданного Императора..." (Василий Владимирский).

"Расценивать книгу как "мощный удар по так называемой "нео-имперской" литературе" может только очень неумный человек ибо это никакой не удар, а мощное подстрекательство" (Алексей Борисов).

"Роман создавался явно до невероятного возвышения В.В.Путина, но как это "подверстывается" самой русской жизнью к личности и судьбе Президента России. О, как поразительно предугадал художник сегодняшнее состояние России: люди устали от тяжкого бремени безграничной свободы, постоянного произвольного выбора, шеи тянутся под ярмо, со всех сторон слышатся просительные крики: "Владимир, владей нами, мы — твои холопы неразумные". Молчит, молчит Владимир Владимирович, но что-то он скажет: нация требует" (Василий Пригодич).

"Павел Крусанов и его книга "Укус ангела" — первая проба ценителей имперских сапог в области изящной словесности.

Первое, что нужно заметить по поводу сочинения Крусанова, — в отличие от большинства своих предшественников, данный автор явно опасается порывать всякие связи с безопасной постмодернистской механикой, весь пафос книги, выстраивающей вполне определенную идеологию ("ожидание Вождя"), в любой момент может быть объявлен очередной интертекстуальной игрой (если вдруг произойдет ошибка в угадывании конъюнктуры), для чего текст обильно усеян разнообразными цитатами, а также ироническими ходами а-ля Виктор Пелевин. Подобная авторская тактика напоминает поведение деревенского деда из "Белой гвардии", в запасе у которого всегда были припасены и "уси побигли до Петлюры", и "виноват, ваше Высокопревосходительство" (Дмитрий Ольшанский).