— Игорь, выходим. Конечная.

Они пошли по подтаявшему, в проталинах, весеннему снегу. Она впереди.

Идти неудобно.

Березовый лес поглотил их.

Ничего не соображая, Игорь схватил с земли тяжелую палку и ударил спутницу по голове. Она вскрикнула и упала на снег.

Игорь молча стоял и смотрел. Удар по голове лишил ее координации. Через мгновение она опомнилась и вдруг заорала, срывая голос.

— Помогите! А...а...а!!!

Она не приняла единственно правильного решения — бежать и прижалась к дереву, крича до хрипоты.

Болин не двинулся с места.

Она устала кричать и тихо заплакала, по-детски всхлипывая. Голые ее ноги покраснели от соприкосновения со снегом, лицо поцарапано веткой, испачкано кровью и слезами, тело тихо вздрагивало.

Игорю вдруг захотелось обнять ее, сказать, как все это мерзко, гадко, попросить прощения...

Перед ним плыли пятна ночного леса с выступающими еловыми и березовыми ветками, грязно-белый подтаявший снег и она, смиренно глядящая на него. Он упал в сухую проталину, сильно задев затылком ствол ближащего дерева...

Игорь очнулся. Было уже почти утро. Увидев деревья, потихоньку отвоевываемые светом у сумерек, кровь и ее рядом, зажимавшую его и свою раны на голове комьями снега, Болин вспомнил, что произошло. Ужаса не было. Было только удивление.

— Т-ты? — он приподнялся с земли.

— Думала... в лесу останешься... убить кто может. Тащить пыталась... Тяжело...

И тут Игорь вдруг закричал, смешивая крик со слезами:

— Прости! Прости! Прости!!!

Казалось, только одно это слово могло спасти его от чего-то неминуемого, близкого и ... ужасного.

— Игорь, Игорь, успокойся, забудь. Я тебе все простила.

Она прижала его к своему темному плечу, и только тут Игорь почувствовал, как все ее тело дрожит от холода. Куртка ее была на нем.

— Игорь, пойдем отсюда... Пойдем. Нас уже хватились... Пойдем...

Он медленно, с трудом, поднялся и двинулся в сторону поселка. Она пошла следом.

Тема взаимоотношений Художника и Власти стара, как мир, и неисчерпаема, как электрон. Газету "Лимонка" закрыли не за политику и не за призывы к насилию — ее закрыли за стиль жизни. Есть такие женщины, обычно плохие хозяйки, которые, будь их воля, с удовольствием бы "закрыли" любую элегантную модель, попавшуюся им на глаза. Что может наша нынешняя Власть предложить молодежи? "Снующих вместе" с "остроумно" перевёрнутой буквой Ё в жизнеутверждающем лозунге "ВСЕ ПУТЕМ!" ?

Да, ВСЁ ПУТЁМ! Что с подлодкой "Курск"? ВСЁ ПУТЁМ, она утонула. Что со станцией "Мир"? ВСЁ ПУТЁМ, она упала. Что с населением страны? ВСЁ ПУТЁМ, оно вымирает. Что с американскими войсками? ВСЁ ПУТЁМ, они уже в Средней Азии и в Закавказье. Что с Новороссийском? ВСЁ ПУТЁМ, его смыло. И так далее, и тому бесподобное.

Такая Власть терпима для своих "слуг" только до тех пор, пока сама их обслуживает, но даже при этом они всё время зыркают по сторонам в поисках стиля, в поисках смысла. Бессмыслица и бесстилие Власти означают ее бессилие. Даже символ Власти, её крепость, её дом преобразуется в дом какой-то взаимной и временной терпимости.

Что остается в удел подобной Власти? Бросаться без разбору на всех, в ком она инстинктивно чувствует опасность для себя. А опасность для нее представляет вовсе не воровство денег любимыми "олигархами", не разрушение страны и общества — это как раз вещи для нашей нынешней Власти привычные и, можно сказать, статусные, без них она даже не представляет своего существования. Нет, гораздо большую опасность представляет для нее всякий, в ком она видит "соблазн стиля", кто исповедует и проводит в жизнь принципы и ценности, отличные принципов и ценностей этой Власти. Стили же творят Художники, сколь ни прискорбно это для Власти.

Запирая в тюремную клетку Лимонова, уничтожая книги Сорокина, пытаясь разгромить книжную лавку Союза писателей под предлогом конфискации книги Гитлера "Майн кампф",— Власть расписывается в собственном бессилии. Я не являюсь сторонником национал-большевистской партии Эдуарда Лимонова и читателем ныне запрещенной "Лимонки", мне глубоко противна декларируемая игровая безнравственность Владимира Сорокина, я скорблю о своих родственниках, павших во время Великой Отечественной войны против последователей стиля художника Адольфа Гитлера. Но бессилие и бесстилие Власти не только противно и оскорбительно — оно смертельно опасно для настоящего и будущего моей страны.

Георгий СУДОВЦЕВ

ЖИЗНЬ КОРАБЛЯ. 1962

1.

...Да, мы все уже очень состарились,

И зрелые и совсем еще юные,

Для того, чтобы трезво и сочувственно

Взглянуть на дела наших близких предков.

Но я все же постараюсь.

Видели ли вы когда-нибудь

Полузатонувший корабль?

...Волны уже гуляют по палубе,

Почти совсем под водою корма,

А нос,

Нос все еще высоко поднят над водой!

Кажется, что это человек,

Человек,

Который светло и тихо заканчивает свой путь.

Корабль в последний раз оглядывается

На свою долгую жизнь.

Видит он сейчас неизмеримо больше,

Чем в прежние годы.

Море-море, оно все такое же...

2.

...Ему было страшно неудобно в сухом доке.