Само собой, он думал про королеву и смотрел на нее. Уже пять с лишним десятков лет, недолго по меркам эльфов… Но опаленные пожаром общего безумия, они куда плотнее и ярче многих мирных веков, пресных и размеренных. Он видел королеву в день, когда сгорела столица, когда эльфы во второй раз оставили укрепления и ушли, не сумев даже похоронить погибших. Он был рядом при первой встрече с давно разорвавшими союз гномами, когда разговор начался со свистящего замаха секиры… Раненой он тоже помнил ее, и еще – отчаявшейся, перешагнувшей через свое горе и снова готовой спасать то, что можно и нужно спасти. Но до сих пор не видел такой – беззаботной и какой-то… недопустимо молодой. Он не задумывался о возрасте королевы, это не имеет смысла в мире эльфов. Она была – единственной, и для него, действительно мальчишки, она была – всегда.
Ухо, смятое тонкими, но сильными королевскими пальчиками, потихоньку перестало гореть и теперь тлело вполне терпимо, то есть – равномерно со вторым. Интересно, ей и это видно в темноте? Жутковатое зрелище: глаза горят, уши полыхают…
– И, раз мой охранник возмутительно наблюдателен, он и о руках королевы все знает, – фыркнула Тиэса, не пытаясь сдержать смех, – а избавиться от него невозможно, мне пришлось привыкать к твоей бестактной опеке. Самое возмутительное, я и правда привыкла. Мне даже стало интересно, что не совместимо с моим положением, возрастом и обстоятельствами. Меня более не донимает прошлое, и мой голубоглазый предатель-король канул в бездну, даже снов не портит. Но сегодня ночь королевской мести. Я желаю сказать то, что думаю, и получить одно обещание. Простое. Сейчас ты так полагаешь.
– Любое, – решительно сообщил хран.
– По-детски опрометчиво, – улыбнулась королева. – Если ты уцелеешь, не делай глупостей и изволь жить. Это посильно, так что не выдумывай наперед отговорки. Я пережила и того, кого любила, и свою любовь к нему, и ненависть, и отчаяние.
– Я-я…
– Молчал полвека, и теперь прикуси язык, – сердито посоветовала Тиэса. – Все же мне во много раз больше веков, чем тебе. Молчать – умная тактика, ты пока и понятия не имеешь, какими восхитительными гирляндами слов пытались ублажить мои милые ушки в прежние мирные времена. Говорить комплименты ты едва ли научишься, нынешнее наречие грубее изначального. Про книги, стихи и общее образование я из милосердия умолчу. С такими кулаками не играют на арфе… И все же, вот что я хочу сказать тебе. В этом мире и в этой жизни твое место известно нам обоим, и оно не изменится, даже если ты изведешь все на свете заросли моих обожаемых ромашек. Но в ином мире, который нам не дан, я была бы рада каждому цветку. Поэтому постарайся выжить и не забывай посматривать по сторонам. Может, найдешь, кому подарить уцелевшие ромашки. Поиск – тоже определенный смысл для долгой жизни. Потом поймешь.
Орильр вздрогнул, покидая воспоминания.
На спину лилась вода. Камин остывал…
Седой эльф попытался сесть, поднял от пола непосильно тяжелую голову. «Король» в чем-то прав. Лучшим из воинов он, хран истиной королевы, был очень давно. Но упрямства не растерял, да и опыт с тех пор копил с полным усердием. Конечно, сейчас он едва ли сможет голыми руками уложить выставленную в каминном зале охрану – троих недотеп с арбалетами и пару бездарных мечников. Но их уверенность в собственной безопасности весьма занятна. Три тысячи лет не было войн, а изоляция добавила вовсе не опыта, скорее уж глупого самомнения. И презрительного высокомерия сытых и сильных к слабому и забитому. Орильр бессильно обмяк на камнях, втайне радуясь и рассматривая охрану из-под век. Один толковый гном уделал бы всех! А сын короля Гррхона, который вошел в катакомбы вместе к королевой и её храном и остался в коридоре один, дав время спрятать ларец, – тот бы смахнул дурней и не заметил…
Орильр, седой покалеченный эльф, пока не стоит в бою и полгнома, и то – обычного норника, а на рыжего наследника подгорных королей. Так что надо лежать и отдыхать. Хорошее место – старый дворец. Все здесь знакомо, всё создано лучшим из поздних друзей. Занятно… хоть кто-то из нынешних малолеток способен выяснить, что здесь, в центре огромного камина, есть люк? Кажется, на планах его никто не обозначал, то была детская шалость. Влюбчивому парнишке исполнилось всего-то пятнадцать веков, его счастью так радовалась душа! За недопустимо короткую для вечного жизнь юноша построил всего один дворец. Пусть так, но ведь лучший из всех, живой и настоящий. Если слушать фонтаны внимательно, в них и теперь звучат голоса Бильоля и его жены – единственной женщины рода людей, посетившей стану эльфов за три тысячи лет замкнутости. И похитившей у бессмертных лучшего художника. А вывел Бильоля за Стену он – родич короля, о силе крови которого все давно забыли. Как смешно было смотреть на переполох с тройным пересчетом колец допуска во внешний мир! Интересно кстати, кто еще бывает там? Счет не сошелся, значит, пара колечек на руках у самых любопытных…
Орильр лег поудобнее, с удовольствием отмечая – камни остывают. Он прикрыл утомленные глаза и забылся сном. Обычным, не несущим угрозы забвения и утраты личности. Самым счастливым и редким из всех. Прежде он видел этот сон лишь однажды и не мог позже вызвать по своему желанию, как многие иные.
Во сне молодой страж Лильор-а-Тэи сидел на холме – зеленом, полуденном и ярком. Спина его грелась о белый песчаник одинокой скалы. Под холмом, лежал луг, окруженный драгоценным поясом серебряных ив и огражденный ими от сплошного лиственного леса, который украшали багровые и золотые кроны клёнов. Такой лес жил лишь в прежней стране эльфов – Рэлло, в землях, где правила Тиэса.
Тот мир сожгла древняя война. Но в видении лес шумел и танцевал, гибко покачиваясь под ветерком. В пушистой зелени луга устроилась королева, одна, без свиты, и потому никто не мешал ей нарушать этикет. Сидеть босиком и плести венок из луговых ромашек. И никто не мешал храну нахально полагать, что венок подарят ему. Если не подарят, можно улучить минутку и самому украсть королевское сокровище. Тиэса притворно хмурилась и качала головой. Ее великолепные серебряные волосы рассыпались по плечам, мягко сияли под солнцем. Мысли наглого мальчишки читались совершенно отчетливо, но не вызывали порицания. Глаза королевы были спокойные, ясно-серые и теплые, как летний полдень…
Прошлый раз сон пришел перед самым выздоровлением. Полумертвого храна вынесли из развалин катакомб и усердно лечили, пытаясь уговорить остаться в мире живых. Старались лекари людей, знахари гномов, маги всех трех рас и немногие выжившие друзья, – но задерживаться на опустевшей земле Лильору не хотелось. Лишь во сне он припомнил данное королеве обещание… и сокрушенно признался: оно оказалось в исполнении совсем не простым. Как она и предупреждала – древняя, знавшая многое наперед.
Увы, трудность осуществления не отменяет обязательств. Ни тогда, ни теперь.
Поток ледяной воды окатил голову и плечи, смыл покой счастливого сна.
Орильр нехотя вернулся в реальность заброшенного дворца. Тот же камин, остывший напрочь, те же камни под боком. Только охрана сменилась. Впрочем, число и умение у новых так же позорны для рода эльфов, чем у прежних.
Седой с интересом пронаблюдал, как приблизился слуга с ведерком и вылил вонючее содержимое емкости в скотное корыто, придвинутое к камину. Помои, самые обыкновенные. «Король» неоригинален, унижает по мелочам. Но теперь – не важно. Впрочем, как и прежде.
Шанс уже совсем близко, и для побега потребуются силы. Восстановить их можно, используя любую пищу. Орильр благодарно кивнул парнишке с ведром, смущенному своей причастностью к службе пыток, и медленно двинулся к пище. Он уговаривал руки дрожать как можно усерднее. Он запрещал телу показывать, что малые крохи прежней подвижности еще сохранились, как раз на один рывок. Есть хотелось до помутнения рассудка, но ползти следовало медленно, а выглядеть – жалко. Дважды седой терял сознание и отлеживался, из последних сил выдерживая избранную заранее ничтожную скорость перемещения. Лишь к полудню он добрался до корыта и позволил себе есть жадно и неразборчиво, облизывая руки и пачкая помоями уцелевшие в жаре костра пряди длинных слипшихся волос.
