У Гоббса «равными являются те, кто в состоянии нанести друг другу одинаковый ущерб во взаимной борьбе». Отказ от солидарности и взаимопомощи как основы совместной жизни у него является вполне осознанным: «хотя блага этой жизни могут быть увеличены благодаря взаимной помощи, они достигаются гораздо успешнее, подавляя других, чем объединяясь с ними». Это – специфика культуры.

Миф о человеке как рациональном и изолированном индивиде укреплялся всеми институтами возникшего буржуазного общества – и хозяйственным укладом современного капитализма, и образом жизни атомизированного городского человека, и социальными теориями (например, политэкономией).

Во Франции впервые появилось слово идеология и была создана влиятельная организация – Институт, в котором заправляли идеологи (основоположником этого движения был Детют де Траси).

На Западе понятие человека-атома дало и новое представление о частной собственности как естественном праве. Основатель «идеологии» Дестют Де Траси писал: «Природа наделила человека неизбежной и неотчуждаемой собственностью, собственностью на свою индивидуальность… “Я” – исключительный собственник тела, им одушевляемого, органов, приводимых им в движение, всех их способностей, всех сил и действий, производимых ими…; и никакое другое лицо не может пользоваться этими же самыми орудиями» (цит. в [32, с. 216]).

Именно исходное ощущение неделимости индивида, его превращение в особый, автономный мир породило глубинное чувство собственности, приложенное – сначала к собственному телу. Произошло отчуждение тела от личности и его превращение в собственность. До этого понятие «Я» включало в себя и дух, и тело как неразрывное целое. Теперь стали говорить «мое тело» – это словосочетание появилось в языке недавно, лишь с возникновением рыночной экономики.

В хозяйстве превращение тела в собственность дало возможность свободного контракта на рынке труда (превращения рабочей силы в товар). Поскольку индивид – собственник своего тела (а раньше его тело принадлежало частично семье, общине, народу), постольку теперь он может уступать его по контракту другому как рабочую силу. Эти модели включали в себя несколько мифов и изменялись по мере появления нового, более свежего и убедительного материала для мифотворчества. Идолами общества тогда были успешные дельцы капиталистической экономики, self-made man, и их биографии «подтверждали видение общества как дарвиновской машины, управляемой принципами естественного отбора, адаптации и борьбы за существование» [33, с. 808].

Важнейшими основаниями естественного права в рыночной экономике – в противоположность всем «отставшим» обществам – являются эгоизм людей-«атомов» и их рационализм. Хотя множество исследований, да и обыденный опыт, показывают, что люди стали людьми именно благодаря тому, что преодолевали эгоизм и проявляли альтруизм, далеко выходящий за рамки краткосрочных рациональных расчетов. А что главные мотивы их поведения носят иррациональный характер и связаны с идеалами и движениями души – это мы видим на каждом шагу.

Английский социолог Б. Барнес пишет об использовании науки в формировании этого мифа, переходящего в утопию: «Ряд ведущих научных школ доказывают, что склонность к рациональному расчету и приоритет индивидуальных интересов при выполнении рациональных расчетов являются врожденной склонностью людей, системообразующей частью человеческой природы. Согласно этим теориям, выполнять рациональные расчеты и быть эгоистами – входит в саму сущность человека, и с этим ничего нельзя поделать… Наука – предел непрерывного процесса рационализации. Научный прогресс ведет к утопии, в которой человеческая природа якобы может быть выражена полностью, где всякое действие есть свободное действие индивидуума, основанное на индивидуальном рациональном расчете» [34].

Придание рационализму статуса важнейшего отличительного качества человека западной цивилизации сыграло огромную роль в разрушении традиции – того, что скрепляло общества, основанные на солидарности (и не только с современниками, но и с ушедшими и с будущими поколениями).

Политэкономия капитализма отражает зависимость человека от нового материального мира (техносферы). К. Ясперс указывал на идеологический смысл механистического мироощущения: «Вследствие уподобления всей жизненной деятельности работе машины общество превращается в одну большую машину, организующую всю жизнь людей… Все, связанное с душевными переживаниями и верой, допускается лишь при условии, что оно полезно для цели, поставленной перед машиной. Человек сам становится одним из видов сырья, подлежащего целенаправленной обработке. Видимость человечности допускается, даже требуется, на словах она даже объявляется главным, но, как только цель того требует, на нее самым решительным образом посягают. Поэтому традиция в той мере, в какой в ней коренятся абсолютные требования, уничтожается, а люди в своей массе уподобляются песчинкам и, будучи лишены корней, могут быть именно поэтому использованы наилучшим образом» [35].

Из понятия человека-атома вытекало новое представление о частной собственности как естественном праве. Именно исходное ощущение неделимости индивида, его превращения в обособленный, автономный мир породило глубинное чувство собственности, приложенное прежде всего к собственному телу.

Здесь надо отметить важную особенность классической политэкономии, которая дезориентирует многих. Кредо английских экономистов было свободный работник и свободный рынок. Поэтому это философское и политическое движение буржуазии называлось либерализм (от лат. liberalis – «свободный»). Это название возникло в 1720-х годах в ходе требований частных предпринимателей работорговли освободить их от контроля. Успех работорговли был доказательством того, что государственное регулирование надо отменять. Так появился термин «laissez faire, laissez passer», т. е. «позвольте делать, позвольте идти своим ходом»[10].

Позже экономисты стали добиваться принципа laissez-faire и для других рынков. К идеям Морелле много обращался Адам Смит в «Исследовании о природе и причинах богатства народов», и благодаря ему понятие laissez-faire стало общеизвестным. Позже, в приличном буржуазном обществе стало не принято вспоминать, что именно работорговля стала первым примером свободного рынка и что капитализм тесно связан с торговлей людьми. Но иногда иной автор вставит: «Как ни парадоксально, отцы-основатели laissez-faire видели в работорговле подтверждение значимости свободы» [36].

У нас мало кто это помнит. Выявление реального смысла в словах – это особая операция – интерпретация, толкование. Есть даже методологическая дисциплина – герменевтика. К политэкономии всегда надо подходить, пройдя ликбез герменевтики.

Далее, ученый и философ Дж. Локк разработал концепцию гражданского общества. Суть ее в том, что люди западной цивилизации делятся на две категории – на собственников (пропьетариев) и пролетариев (тех, кто не имеет ничего, кроме своего потомства – prole). В этой модели пролетарии живут в состоянии, близком к природному, а собственники объединяются в гражданское общество – Республику собственников. По словам Локка, «главная и основная цель, ради которой люди объединяются в республики и подчиняются правительствам, – сохранение их собственности».

Вне Запада жили дикари. Они находились в природном состоянии. Они – Иное для Запада. Локк, чье имя было на знамени буржуазных революционеров в течение двух веков, вложил все свои сбережения в акции английской компании, имевшей монополию на работорговлю. В этом не было моральной проблемы – негры касательства к гражданским правам не имели, они были «дикарями».