— Мне позвонили с радио и сказали, что завтра вы уезжаете. Я пришла попрощаться.
Она не уточнила, пришла она попрощаться только со мной или со всеми. Несмотря на холод, я пригласил ее прогуляться. Мы говорили о ее будущем, я дал ей советы по вопросам, которых она совершенно не знала, а потом привел ее к себе в номер. Чтобы бежать от боли, я выбрал ложь.
Когда я проснулся, я был один. Химена не оставила даже записки. Она должна была уйти пораньше, чтобы ее никто не увидел. Через окно мне удалось рассмотреть первую группу, которая рассаживалась в микроавтобусе. Мне захотелось попрощаться с Васкесом; я делал ему знаки из окна, но он меня не видел.
Я спокойно собирал вещи. Время у меня было.
Когда я спустился к завтраку, Кун мне сказал:
— Ты вечно опаздываешь. Но все равно ты получишь сувенир из Порто-Сфинкса.
Он передал мне керамический маяк, который я спрятал в карман куртки. Я решил избавиться от него при первой же подходящей возможности. Я должен был сделать это немедленно — к вещам привыкаешь быстро, буквально за пару часов.
— Ты уже собрался? Вы выезжаете через полчаса.
— А ты что, не поедешь с нами?
— Я останусь еще на несколько дней. Нужно выполнить кое-какие формальности.
Он не сказал, какие именно формальности. Но я и так догадался.
Анна спустилась с сумкой. Она была очень бледной. У нее был такой вид, как будто она не спала несколько суток. Она прошла рядом со мной, но не поздоровалась, а сразу вступила в разговор, как бы продолжая недавно прерванную беседу.
— И кто-нибудь слышал этот язык из мечты?
— Спроси об этом Наума, — сказал я, не глядя на нее.
Я не хотел ничего больше знать ни о языке Ахерона, ни о Науме, ни даже об Анне.
— А если кто-нибудь услышит запись во сне? Если кто-то спящий ответит на эту запись?
Я вспомнил небольшой диктофон и голос Рины, которая говорила, как сомнамбула. Я представил себе сцену, ясную, как галлюцинация: Анна просыпается посреди ночи, чтобы вспомнить другую историю, ту, которую моя ревность не могла даже представить. Я спросил ее почему, она ничего не сказала и своим молчанием как бы дала мне право строить догадки. Это все из-за нас, подумал я.
Она разбудила мою зависть, мою ревность, мое пресыщение.
— Где он?
Анна покачала головой. Я спросил у консьержа; он видел, как Наум выходил из отеля.
Я бежал по покрывалу из мертвых водорослей. Я смотрел по сторонам — направо, налево. Вдали я заметил мужчину. Подбежал к нему, но это был не Наум.
Я побежал к маяку. Меня бил озноб, и я знал этот холод — это был сигнал, который я не хотел понимать. Язык Ахерона продолжал говорить. Язык Ахерона продолжал свое повествование. Он рассказывал ту единственную историю, которую мог рассказать.
Я открыл дверь маяка и почувствовал сильную влажность, запах веревок и парусины, разлагавшихся в закрытом помещении. Прошло несколько секунд, и я подумал, что я здесь один. К моим ногам упала монета, и я посмотрел вверх.
Наум висел тремя метрами выше, на потрепанной веревке. Единственный возможный перевод был закончен.
Вилла Хесель, январь 1997
Буэнос-Айрес, август 1997
