Естественно, в мародерстве, сопровождаемым пароксизмами злобной радости.
Около полудня мы почувствовали, что проголодались. Старейшины выделили группы для поиска пищи. Сестры думали, что будет забавно пойти по магазинам, но отправились в основном братья. Через некоторое время они начали возвращаться. Двое возвратились с огромными прицепами для жилья, а один — с большим трейлером для путешествий и генератором. Одна группа принесла посуду и столовые приборы. Большей частью это были сервизы, было также и настоящее серебро. Другая группа принесла столы, а остальные — продукты и напитки. У нас было обилие всякой еды. Один брат, Патрик, приехал на парковочную стоянку в полицейской машине с включенными огнями и сиреной. Он набил ее ящиками с вином и кофе. А в багажнике находилась кофеварка эспрессо.
<…>
Мы пошли к расположенным вблизи домам, чтобы принести то, что можно было бы использовать в качестве дров. Было странно входить в эти опустевшие дома. Мы не стучались. Мы просто открывали двери и говорили: «Вы говорите «Меня это не интересует?» У вас своя религия? Очень плохо, очень плохо… Ты, великий город, в один день свершится суд твой». Мы даже принесли к огню несколько табличек. На одной было написано: «Торговцам и агентам вход воспрещен», а на другой: «Осторожно! Злая собака». Мы долго смеялись, бросая их в огонь[154].
Но вот жизнь уже устоялась, мародерство завершено, все что можно натаскать уже натаскано, и «свидетели Иеговы» вселились в опустевшие дома. Как проходит их жизнь?
Глава семьи просыпается утром, наслаждается прекрасной погодой, пьет в постели кофе, принесенный ему женой. Затем:
«Где пульт? — спросил я. — Включи телевизор. Время утреннего поклонения. Не знаешь, «Духовная мысль» на сегодняшний день из Новых Писаний или из первоисточника?» «Из первоисточника, — ответила она. — Из 18 главы Иезекииля. И кто, ты думаешь, будет комментировать?» Я почесал лоб. «Не знаю. Слишком ранний час, чтобы быть в состоянии строить догадки. Скажи мне сама». «Иезекииль, — ответила она. — Иезекииль комментирует то, что написал сам. Это должно быть здорово». Это, действительно, было здорово!
«Знаешь, — сказал я, когда она уже вставала, — Боб и Тэнни были на конгрессе, на котором был воскрешен Иезекииль. Боб сказал, что он очень крепкого телосложения». «Да ну? Я рада, что на нашем конгрессе был воскрешен Илия (sic! — А. Д.). Прямо — таки шаровая молния! Для нашего первого опыта участия в воскресении кто мог бы быть лучше? До конца моей жизни… (Я все еще так говорю) …Во всяком случае, я никогда не забуду этот конгресс. У меня до сих пор слезы на глазах…» Она вышла в кухню, ее голос постепенно затих[155].
Затем к рассказчику приходят гости:
Когда позже я отдыхал, пришли Норм и Труди. «Норм, — сказал я, — Я слышал, тебе пришлось основательно потрудиться на прошлой неделе». Они сели. Опершись локтем о стол, он сказал с огоньком в глазах: «Послушай — ка, что я тебе скажу. Когда я сплю, я сплю основательно. Когда я играю, я играю основательно. И когда я работаю, я работаю основательно». Мы основательно над этим похохотали. (Кстати, вот образчик сектантского юмора. — А. Д.) Труди сказала: «Будете готовы сегодня вечером?» «Конечно, — ответил я. Вы уже решили, куда мы пойдем?» Ее глаза загорелись, и она ответила: «Да. Мы с Нормом готовим настоящий обед в стиле старого мира по — итальянски, а затем пойдем в «Большой Экран»». ««Большой Экран»? — воскликнул я. — Это звучит здорово, а что там сегодня будет?» Норм дружески похлопал меня по плечу и сказал: «Растерзанное сердце. Сценарий и постановка Ионафана. Это насыщенная драма, в основном о жизни с Давидом. Я слышала, она великолепна». И это, действительно, было великолепно[156].
Отметим, что хотя герои нашего рассказа живут в материальном мире, вся культура человечества (за исключением «культуры потребительства») из него полностью изъята: ни литературы, ни изобразительного искусства, ни музыки более не существует. Исчезли в небытие Фидий и Веласкес, Платон и Спиноза, Шекспир и Достоевский, Бах и Рахманинов. Есть только картины, написанные в Вефиле (теперь перенесшемся на небо), музыка, сочиненная там же, и псевдоголливудская кинопродукция того же происхождения. Растительному существованию сытых рабов не должно мешать ничто, провоцирующее несанкционированные мысли и непредписанные чувства: все это препятствует здоровому пищеварению. Из «старого мира» в раю можно оставить только поваренную книгу.
Воскресение мертвых (отметим, только «свидетелей Иеговы») происходит не в один день, а постепенно, по спущенному сверху плану. О волнительном свидании с родственниками жителей рая на земле обычно предупреждают за несколько дней. Воскрешают (а точнее, воссоздают) покойных братьев и сестер сами иеговисты в специально выстроенных для этой цели центрах — мрамор, хрусталь и позолота. Назначенный сверху служитель произносит заклинание, которое приводит в действие потусторонний механизм, — и вот, из ничего в хрустальном гробу возникает из небытия давно скончавшийся сектант.
Мы вошли в святыню. Там было мягкое освещение. Еще более захватывающие картины золотым орнаментом. На нем возвышалась кровать, сделанная из необычного материала, — покрытая частично непрозрачным стеклянным колпаком.
Брат Рэнч произнес молитву, которую слышали все присутствующие в приемной.
Как только он произнес «аминь», мы услышали как бы звук ветра. Затем перед нашими широко открытыми глазами под стеклом она начала материализоваться. Вскоре мы увидели женскую фигуру. Я посмотрел на ее лицо, и вот — это она с закрытыми глазами. У нее волосы до плеч. Я не помню, чтобы у нее были волосы до плеч, но именно такими они были на ее школьных фотографиях. Это, конечно, была она, но я едва ли помню ее такой молодой. Конечно, когда она так выглядела последний раз, меня еще не было. Мое сердце ёкнуло. Я наклонился, чтобы рассмотреть каждую черту ее лица, когда она вдруг раскрыла глаза. Я слегка отпрянул. Она посмотрела мне прямо в глаза и ее лицо озарилось улыбкой. И тут стеклянный колпак открылся и сестра дала ей симпатичную рубашку. Она спросила: «Где я?» Мы ответили: «Привет, мама. Это очень длинная история, но с тобой все в порядке, мы все здесь, чтобы встретиться с тобой. Мы тебя ждали»[157].
Далее рассказ ведет новоссозданная мать иеговиста. Вот как она описывает вечеринку по поводу своего нового появления на свет:
В середине празднования ко мне подошла Дженни, держа в руке пирожное из инжира, она сказала: «Скажи, что подсказало тебе, что ты — в новом мире?» На секунду я задумалась, а затем, хихикнув, ответила: «Когда я увидела всех, я заметила, что никто не носил очков. Тогда я осознала, что и я могла всех четко видеть, хотя на мне тоже не было очков». Мы рассмеялись.
Одежда у всех была непривычной для меня. И действительно, кроме того, что никто из братьев не носил галстук, самым заметным было многообразие удобной одежды.
Один брат был одет по особенному. Я не узнала его, когда он присел радом со мной, держа свою тарелку с едой. С его лица не сходила теплая улыбка, а загадочные глаза выказывали мудрость. Когда я представилась, он поставил свою тарелку и протянул мне свою большую, мягкую ладонь. «Добрый вечер. Я Давид», — сказал он глубоким, приятным голосом. То, как он произнес свое имя, показалось мне знакомым. «Давид? Просто Давид?» Он кивнул, широко улыбаясь, но не разжимая губ. «Ты имеешь ввиду Царь Давид?» — вскликнула я в изумлении. «О, пожалуйста, не так. Просто Давид или брат Давид, если тебе так больше нравится», — ответил он. «Ничего себе!» — я затаила дыхание. «Я могу тебя обнять?» Он ответил: «Конечно!» Ошеломленная я обняла его. «А что ты делаешь на моем воскресении?» — хотела знать я. «Это мое назначение в настоящее время, — ответил он. Я здесь, чтобы помочь тебе адаптироваться к новой жизни». Мы еще поговорим об этом на днях»[158].
