Антон, опустошенный, вцепился зубами в руку, чтоб не всхлипнуть, и беззвучно содрогался, мотая от безысходности головой.

Вскорости захрапел сгадюшничавший, а потому вернувшийся в хорошее расположение духа Непомнящий.

Уснуть Антон больше не смог. Он спрыгнул на пол, тихонько оделся и выскользнул из избы. Добрел до барака студенток, забарабанил в окно.

– Кто еще? – выглянуло чье-то заспанное лицо.

– Лидию позови! – потребовал Антон.

– Да ты вообще-то!.. Знаешь, сколько сейчас?!

Послышались встревоженные голоса.

– Зови, говорю. А то дверь выломаю!

Через несколько минут засов открылся. Перед ним стояла наспех одетая Лидия:

– Господи, Антошка, что случилось?

– Пошли! – грубо схватив за руку, он оттащил ее к сараю.

– С Непомнящим гуляла? – выдавил он из себя. Надеясь, что она тут же влепит ему крепкую затрещину или фыркнет презрительно, выдав что-то в своем негодующе-язвительном тоне насчет подлых клеветников и доверчивых пентюхов, и тогда он со сладким восторгом станет вымаливать у нее прощение.

– Значит, разболтал всё-таки, – устало произнесла Лидия. – Вот гнус. Надо было самой сказать. Да я и гуляла-то с ним всего месяца три. Можно сказать, не считается.

Она потянулась обнять Антона.

Антон задрожал:

– Дрянь! …

Он с силой отбросил ее руки и, спотыкаясь, побежал в темноту.

– Причем тут? – обескуражено пробормотала Лида. И только теперь поняла, что именно имел он в виду под словом «гуляла». Поняла и зарделась от обиды.

– Да пошел ты в таком случае! И чтоб больше не появлялся! – во всю силу звонкого голоса крикнула она. Крик ее разбудил соседскую собаку. Та в свою очередь подняла лаем остальных, и вскоре собачий брёх переполошил всю деревню.

Антон брёл по улице, сопровождаемый льющимся из-за заборов лаем. Наконец остановился у ворот – единственных, за которыми было тихо. Прижался лбом к надписи «Осторожно, злая собака». Из глубины послышалось рычание, загромыхала цепь; с другой стороны забора задышали. Антон зажал губы рукой, воровато обернулся и, убедившись, что улица пуста, не в силах больше сдерживаться, зарыдал навзрыд.

Грозное рычание сменилось озадаченным молчанием. А потом произошло неожиданное. Вторя плачу, собака вдруг заскулила. Так и стояли они, рыдая по разные стороны забора: человек и пожалевший его сторожевой пес.

В четвертом часу утра в дверь избы нетерпеливо заколотили.

– Иван, ты, что ль, баламут? – баба Груня откинула щеколду. В избу, оттолкнув ее, ворвался Михрютка, повернул выключатель, зыркнул по заспанным лицам.

– Где спирант?

– Известно где. За Фомичева отрабатывает, – буркнул Вадичка.

– Я прямо из Удвурина, – Михрютка тяжело дышал, будто расстояние от Удвурина покрыл не на машине, а бегом по пересеченной местности. – Председатель послал срочно. Опять связь порвалась. Собирайтесь живо. В шесть утра поезд через Сандово пойдет.

– Какой там поезд?! – Антон, уснувший лишь под утро, мотнул тяжелой головой. – Нам неделю тут еще…

– Плеве старшего из больницы привезли. Нос пришили. Но – как-то боком. Братаны перепились. За брата, говорят, монтажками забьем. В общем убивать вас едут, – просто произнес Михрютка. – С ними еще человек пять.

Баба Груня привычно принялась оседать: чего-чего, а событий за эти две недели досталось ей на всю оставшуюся жизнь. Михрютка подхватил ее, встряхнул.

– Некогда закатываться, бабуля. Дуй пулей за спирантом!

Баба Груня с внезапным проворством выскочила из дома.

– Где они?! – Вадичка обеими ногами одновременно влетел в штаны.

– В Парфеново на трактора садились. Я их минут на двадцать на своей лайбе обошел. Минута дорога. В общем собирайтесь, а я тоже к Клавдии. Потороплю.

Он выбежал вслед за бабой Груней.

Вадичка меж тем не разбирая швырял в рюкзак вещи. При виде Антона с зубной щеткой остолбенел:

– Ты чего-й-то?

– Зубы почистить.

– Ну, ты сынок. Да если сейчас сюда Плеве эти навалятся, они тебе монтажками так их начистят, что аж засияют. В кучке.

– Все равно Ивана пока нет. Слушай, а если его не найдут? Мало ли куда мог.

– Ему же хуже, – огрызнулся Вадичка. – Сам виноват. Я, что ль, чужими носами закусываю? Да я потомственный, можно сказать, вегетарианец. Вяжется в каждую свару, каннибал хренов! А другим потом того и гляди башку пооткручивают.

Вадичка остервенело затянул рюкзак.

– Ты чего, бросить его, что ль, предлагаешь?! – догадался Антон.

– Бросить, не бросить! Туфту городишь. На том свете благородства нет. Слышал же, с минуты на минуту будут. А тогда!.. О! Ты их рожи видел? Ноги делать надо, понял? Так идешь?

– Ох, и сука ты, Вадичка! – протянул Антон, не слишком впрочем удивившись.

– Лучше быть живой сукой, чем мертвым идиотом… Да что с тобой говорить, прибабахнутым?

Подхватив рюкзак, Непомнящий выбежал в сени. Антону послышался щелчок машинной дверцы.

Листопад объявился минут через десять, взъерошенный, – в сопровождении страдающей Клавы и бабы Груни.

– Вещи твои собраны, – кивнул на рюкзак издергавшийся Антон. Рядом с рюкзаком Иван узрел пару приготовленных ломиков. Усмехнувшись, присел к столу:

– А где этот гарун? Успел дёру дать?

– Вестимо.

– Вообще-то стоило бы помахаться. Да и работу не доделал. К самому финишу подобрался.

– Да Вы соображайте! – вскинулась Клава. – Они ж бандюги несусветные. Очень вас прошу, Иван Андреевич. Ну, для меня.

– И для меня, – поддакнула баба Груня.

– Пора, пора, Ванюша, – Антону послышался отдаленный гул тракторных моторов, внизу живота неприятно заныло.

Вбежал Михрютка:

– Кто-то машину пытался угнать, – все провода наружу.

– Известно кто, – Антон матернулся.

– Еле завел. На пяти тракторах, пьяные. Давайте живей. А то и меня с вами зараз порешат.

– Ну, шо ж, Кутузов тоже отступал, – Листопад нарочито-неспешно докурил, закинул рюкзак:

– Бывай, баба Грунь.

– Бывай, сокол, – баба Груня, не таясь, перекрестила своего любимца, поцеловала. Вслед за ним Антона.

Когда залезли в кабину, запричитала Клава:

– Ванечка, родимый! Мужичок мой желанный!

– Полно блажить, Клавдия! – Листопад заметно смутился. – Другого хахеля найдешь.

– Да найду, конечно. Как не найти! Только где ж я второго такого Ванечку отыщу? – могучая бригадирша совершенно разрыдалась.

Лайба рванула и запрыгала вдоль деревни. Сразу за околицей в свете фар метнулась тень.

– Вот он! – распознал Антон.

– Ну-ка притормози, – потребовал Листопад. Встал на подножку. – Эй, паскудник!

Обрадованный Вадичка выскочил из кустов. Не теряя времени, вспрыгнул на колесо, готовясь перемахнуть в кузов. Но оказался безжалостно сбит ударом Листопадовского каблука.

– Шо? Машину не смог завести?

– Не смог.

– Ох, и пакостник же ты, Непомнящий! Как жить-то станешь?

– Не о том мысли, как жить, а о том, чтоб выжить, – Вадичка вновь попробовал забраться в кузов, но Листопад ухватил его за ворот, тряхнул.

– Даже не думай.

– Убьют ведь, – всхлипнул Вадичка, всё ещё надеясь на милосердие. Но жалости к себе не уловил. Потому немедленно перешел на шантаж. – А с вас потом в ректорате спросят, куда, мол, Вадичку подевали. А Вадички незабвенного уж и в живых не будет. И батяня не простит.

– Да кому ты нужен? – не поверил Листопад. – Сгинешь – вони меньше. Думаю, даже собственный папаша свечку поставит. Он же с таким сынулей сам на пороховой бочке. Да ведь и не сгинешь. Выскребешься. Жми, Михрютка!

Листопад со злостью захлопнул кабину.

– Может, все-таки?.. – Михрютка медлил. – Какой-никакой…И знает много всякого.

– Ты сам тронешь или мне сесть?

Михрютка отжал сцепление.

На полупустой утренней станции они еще двадцать минут в волнении ждали запаздывающего поезда, беспрестанно поглядывая назад, на дорогу: не показалась ли тракторная колонна. Так в войну раненые, ожидающие санитарного эшелона, с опаской высматривали прорвавшиеся вражеские танки.