Эти шестеро несли ценнейшие черные урны со священным пеплом Фениксов.

Переселение началось после того, как Януэль покинул Алую Башню. Постоянные атаки Темных Троп на здание делали пребывание в нем небезопасным. Разумеется, власти империи быстро решали эти проблемы. Фениксийцы были их гостями, за их безопасность отвечали патрулировавшие вокруг Грифоны, которые, сражаясь с харонцами, мужественно встречали смерть у подножия Башни. Однако из-за Башни, ставшей приманкой для темных сил, опасности подвергался весь город, а значит, и сама цитадель империи Грифонов. Из-за Башни, подобной отравленному кинжалу, империя опасалась, что падет одной из первых под натиском Харонии.

Фениксийцы возражали, что отпор врагу можно было дать только тем оружием, которое они ковали днем и ночью, к тому же присутствие фениксийской лиги в столице давало империи Грифонов большие преимущества.

Однако вскоре юные ученики, посовещавшись, были вынуждены признать: в первую очередь Харония хотела уничтожить именно лигу, поэтому прекратила бы атаки Альдаранша лишь по ее полном истреблении. Почти каждое утро серый рассвет, поднимавшийся над ржавым профилем Башни материнской лиги, освещал груды устилавших мостовую трупов. Они быстро гнили, и запах смерти витал в атмосфере, обращая в бегство жителей окрестных кварталов. Дома, прилегавшие к убежищу фениксийцев, опустели в считанные дни. Основание Башни было обагрено кровью ее защитников и бурой гнилью харонцев. Монахи старались очистить подходы с помощью факелов, зажженных от огня Фениксов, однако этого было уже недостаточно, чтобы гарантировать безопасность выживших членов лиги: алые стены их убежища прорезали темные трещины. Несмотря на выкованные монахами клинки, перед которыми не могли устоять харонские орды, начался обратный отсчет времени. Башня неминуемо должна была пасть под сокрушительными ударами нападающих, которых изрыгали Темные Тропы.

Нужно было уходить. Следовало где-нибудь затаиться.

Коум поправил длинные светлые пряди, выбившиеся из-под капюшона, и поплотнее закутался в свой широкий плащ. Ветер слишком легко проникал под одежду. Он чувствовал, что промерз до костей. Увы, предстояло идти еще долго. Он не мог позволить себе расслабиться. Юноша ощущал, что малейшее проявление слабости тотчас же передастся остальным членам группы. Чтобы хоть как-то придать себе бодрости, он принялся напевать строфы Завета, и вскоре его поддержали шедшие рядом.

Чтобы не привлекать внимания, они двинулись в путь не все сразу. Три отряда через неравные промежутки времени покинули Алую Башню, унося с собой выкованное там оружие и урны с пеплом Фениксов. Так что, если бы один из отрядов и подвергся нападению, у оставшихся сохранялись шансы дойти до цели.

Поначалу грифийцы провожали их до юго-восточной границы с Ликорнией. Фениксийцы смогли подняться в небо на Грифонах и проделали немалый путь в кратчайшее время. Путь по воздуху все еще оставался самым надежным, и по возвращении Грифонов оставшиеся с облегчением узнали, что их собратья без помех пересекли границу. Однако затем их грифийские помощники сочли, что присутствие имперских солдат верхом на боевых Грифонах было необходимо на других линиях фронта. Действительно, Темных Троп становилось все больше и больше. Теперь они избороздили территорию империи, словно морщины лицо старика. Каждый день харонцы покоряли новые города, день за днем имперские писцы заносили в свою мрачную хронику историю падения своей цивилизации.

К моменту, когда должен был уйти последний отряд, которым руководил Коум, солдат, чтобы его сопровождать, уже попросту не было.

В памяти юноши навсегда останется тот день, когда он закрыл за собой тяжелую дверь Алой Башни, оставив там лишь пустоту и уныние. Но в сердце Коума горел горделивый огонь, такой же свет он заметил и во взгляде Мэла, самого юного из фениксийцев, когда тот потянул его за рукав, побуждая немедля покинуть эти места.

Сейчас Мэл шел в нескольких локтях от Коума. Он проявлял удивительную выносливость для своих двенадцати лет, подчиняя свои шаги ритму возобновляющейся молитвы. Слова едва слышно слетали с его губ, но Коум без труда угадывал их, так как непрестанное усилие возвращало все ту же формулу:

«Я — оружие Сына Волн, я — оружие Сына Волн…»

На рассвете изнуренные путники один за другим опустились на колени. Можно было подумать, что их подкосил красный свет, изливавшийся с линии горизонта. Шестеро несших урны собрались вокруг Коума и стали держать совет, как делали это каждый день. Коум оглядел их похудевшие, осунувшиеся, запорошенные пылью лица и произнес привычные слова ободрения и поддержки. Затем он достал из складок своего плаща маленькую шкатулку светлого дерева и открыл ее. Внутри, под лучами нарождающегося солнца, мерцала какая-то голубоватая жидкость. Коум вытянул перед собой руки, чтобы его товарищи могли склониться над шкатулкой. Они внимательно рассмотрели ее содержимое и заметили пульсирующие в жидкости небольшие пузырьки. Они были наполнены бледно-оранжевым дымом. Дыханием Феникса.

Ученики обнаружили в архивах наставников материнской лиги описание хитроумного изобретения, уже давно вышедшего из употребления. Следуя инструкциям, выведенным черными чернилами в огромной книге в порыжевшем кожаном переплете, они наполнили продолговатую вазу воздухом, выдыхаемым одним из Фениксов, и тотчас опустили ее в кристально чистую воду, в которой мелькали легкие голубоватые отблески, создаваемые Волной. В жидкости воздух превратился в светящиеся пузырьки.

Таким образом фениксийцы смастерили нечто вроде компаса: пузырьки, сообщавшиеся с Фениксом, чье дыхание дало им рождение, указывали направление, в котором следовало двигаться, чтобы отыскать их владельца. Ступив на ликорнийские земли, Коум и его товарищи пользовались этим, чтобы ориентироваться в пустыне.

Маленькие оранжевые сферы в шкатулке сначала беспорядочно задвигались, а затем постепенно выстроились в линию, указывавшую на восток.

— Они там, — заключил Коум, махнув рукой в сторону одной из дюн.

Фениксийцы почувствовали, будто горячий влажный поцелуй коснулся их душ. Где-то вдали за этими песчаными холмами их ожидали собратья, заботящиеся о Фениксах, чей пепел они перенесли из Башни.

— Думаешь, они в надежном месте? — спросил Коума один из тех, кто нес урны.

— Я надеюсь на это, так же как и ты, — ответил он, ободряюще положив ему руку на плечо.

— Должно быть, они нашли тайную мастерскую, о которой говорил мэтр Гори, — предположил другой.

— Без сомнения, — сказал Коум, пряча шкатулку в карман. — На худой конец, они устроились в какой-нибудь пещере. Говорят, что в этих местах их множество. В них-то и обитают ликорнийцы с их Хранителями в период посвящения.

Фениксийцы, поднявшись с колен, окружили Коума.

— Не бойтесь, — говорил светловолосый юноша, переходя от одного к другому с доброжелательной теплой улыбкой. — Мы много прошли этой ночью. Это приблизило нас к цели. Если Волнам угодно, скоро мы прибудем к пункту назначения. Калло, Адаз, Жарн, ставьте палатки. Мы отдохнем несколько часов.

Солнце уже палило вовсю. Вот почему, как только они пересекли границу, Коум решил передвигаться по ночам, не пытаясь бросить вызов невыносимому дневному зною. Поскольку у них еще оставалась провизия на несколько дней пути, отряд мог позволить себе немного отдохнуть. «Только бы мастерская оказалась не дальше чем в нескольких днях пути отсюда», — подумал Коум. Если его расчеты окажутся неверны, фениксийцам никто не сможет помочь.

К нему подошел Мэл. Его глаза выдавали, что силы его на исходе. Его щеки, некогда по-детски пухлые, впали, болезненное лицо было изможденным, волосы спадали на лоб, как сухие листья, а худые ноги, выглядывавшие из-под его монашеского одеяния, жалко дрожали.

Однако на его поясе висели внушительные ножны, от которых исходило мощное излучение, и Коум был уверен, что именно эта магическая сила придавала мальчику такую нечеловеческую выносливость. Мэл настоял на том, что сам понесет первый меч, выкованный в Алой Башне после того, как ее покинул Януэль. Он никогда с ним не расставался.