Дуют зимние ветры, проникают сквозь деревянные стены дома. По утрам вода в колодце покрывается корочкой льда, и Клод Бекэгю разбивает ее ломом. Но как хорошо, что во дворике есть колодец! Когда Марион в новом своем красном шерстяном платье и голубой пелеринке идет вслед за Женевьевой на рынок, она видит, как люди стоят в очереди у общественного фонтана и держат на плече кружку или ведро, потому что запрещено ставить их па землю, чтобы приставшей к их дну уличной грязью не замутить водоем.

Марион смотрит на посиневшие от холода лица, ищет, нету ли среди них господина Онкэна с тыквенной бутылкой в руках, замерзающего, дрожащего, в рваной одежде. И сама она, закутанная в теплую пелеринку, дрожит от беспомощного сострадания.

— Чего ты зеваешь по сторонам? — ворчит Женевьева. — Идем скорей, холодно.

Но и дома теперь трудно согреться. Ворота города опять замурованы, потому что герцог Бургундский с изобильным своим войском совсем уже близко. Ворота замурованы, и нет привоза дров. Маленькая вязанка, и полешки-то совсем сырые, стоит больших денег. Уже не приходится топить камины в комнатах, огонь горит только в печке на кухне. И вся семья — хозяева, гость и слуги сидят там по вечерам, греют руки и угрюмо молчат.

А за окном снег, белый снег, сверкающий снег, кружится в бесконечной пляске и обессиленно падает, покрывая безлюдную мостовую. Дома стоят черные, в окнах нет света, и где-то бродит в поисках пищи бедный Онкэн. Но никто не кинет ему черствую корку хлеба, потому что хлеб становится скудным, самим не хватает.

Ужасно как все вздорожало! Раньше платили за большой, мягкий, пушистый белый хлеб всего восемь полушек, а теперь маленький черный хлебец стоит целых пять су. На полушку дают всего три яйца, и те не всегда свежие, а самый дешевый сыр стоит три и четыре су.

Женевьева говорит:

В субботу привезли зерно из Сен-Брие, больше часа ждали, чтобы им открыли ворота над мостом, и, не дождавшись, повернули и всё продали бургундцам. Уж не знаю, удастся ли достать муку в то воскресенье.

Но я слышала, — говорит хозяйка, — если встать пораньше, если прийти к булочнику до рассвета и угостить вином пекаря и подмастерье, можно купить хлеб получше.

У нас в подвале все вино в бочке замерзло, — говорит Клод Бекэгю.

Я не намерен поощрять подмастерье, обкрадывающего хозяина, — сердито говорит бакалейщик, и все замолкают.

Гротэтю чувствует себя очень неловко. Он все еще живет в доме Кюгра и не собирается уходить. Her у него ни денег, ни кредита, а здесь как-никак дают ему и стол и постель. И чтобы им не надоело, чтобы не выставили его за дверь, он старается быть ласковым и приятным и развлекать угрюмых хозяев. Бодрым голосом он говорит:

— По моим торговым делам приходилось мне бывать в разных городах и странах. И случалось мне видеть, как во времена бедствий люди собираются вместе и коротают вечера, рассказывая друг другу занятные истории, чтобы на время забыть о войне, голоде и болезнях.

— Ах! — восклицает хозяйка. — Давайте рассказывать занятные истории.

Но никто не решается начать первым. Гротэтю снова пытается рассеять молчание.

Вот ты, мой дорогой Кюгра, — говорит он. — Ты человек образованный и, имея некоторый досуг, читаешь иногда книги. Наверно, узнал ты такое, что всем нам любопытно услышать.

Да, — с важностью говорит бакалейщик. — Я хорошо образованный, и у меня есть две книги: «Тайна тайн» и «Картины мира» Готье де Меца. И хотя книги очень дороги, но потраченные на них деньги окупаются, потому что в них можно почерпнуть полезные и поучительные сведения. Жизнь моя прошла без треволнений, никуда я не ездил — мне и дома хорошо, — и никаких приключений со мной не бывало. Но мог бы я вам немало рассказать о дальних удивительных странах.

Ах, расскажите, просим! — закричали все в один голос.

Всего в один вечер не расскажешь, и на сегодня ограничусь я одной страной, где круглый год пылающее солнце движется по раскаленному его жаром небосводу.

Вот бы туда на один денек!.. — шепнула Женевьева и зябко поежилась.

Хозяин искоса взглянул на нее и продолжал:

Страна эта называется Индия. Со всех сторон она окружена морем, богатым удивительными сокровищами, жемчугом и красным кораллом, а горы в этой стране из чистого золота и драгоценных камней.

Боже мой! — вскрикивает хозяйка. — Почему бы вам не съездить туда и не привезти мне немножко драгоценностей?

Потому что… — отвечает хозяин, — потому что эти горы охраняются грифонами и драконами. Ты что же, хочешь, чтобы они растерзали меня и ты осталась вдовой и могла бы найти себе молодого щеголя в мужья?

Тут вмешивается Гротэтю и умильно просит:

Но расскажите же нам про Индию!

Индия разделяется на тридцать четыре области, населенные различными народами. И у некоторых по восьми пальцев на ногах, а у других собачьи головы на человеческом теле. И есть там такие, у которых всего один глаз посреди лба, а у других лицо и рот на груди и по одному глазу на каждом плече. Пигмеи ростом всего в два локтя, и в семь лет они уже дряхлые старцы. А у эфиопов…

Это те дикие люди, о которых рассказывал мастер Ришар, как они танцевали перед королем и все сгорели? — спросила Марго,

Я не знаю, кто и что тебе рассказывал! — закричал хозяин. — Но если меня будут прерывать, я ни слова больше не скажу. Не желаю я метать бисер перед болтливыми свиньями.

Гротэтю нежно похлопал его по спине и сказал:

Стоит ли обращать внимание на женщин, ведь так можно расстроить свое здоровье. Прошу тебя, продолжай, потому что слушать тебя весьма приятно.

И поучительно, — сказала Женевьева. — Чувствую я, будто слушала монаха-проповедника, как он с высокой кафедры…

Монахи проповедуют о божественном, — поправила ее хозяйка.

О всяком проповедуют. Вот проповедуют, чтобы вы рогатых чепцов не носили и платья с хвостами, так что становитесь похожи на чертей, и быть вам за то в аду.

— Как ты смеешь! — вскрикнула хозяйка.

— А как же эфиопы? — спросил Гротэтю.

Хозяин окинул всех уничтожающим взглядом, пожевал губами, но продолжал свой рассказ:

— Эфиопы бегают скорее ветра, а у них всего одна нога и ступня такая длинная и широкая, что они накрываются ею, как щитом, и прячутся в ее тени от солнечного жара. А еще живут в Индии гоги и магоги, которые питаются сырым человеческим мясом. И еще один народ пожирает своих стариков, и это их манера оказывать почтение старости. И есть народ, который насыщается запахом яблок.

Тьфу! — воскликнула Женевьева. — Что же в этой Индии делать кухаркам? Какое почтение оказывают их искусству?

Съедают их, когда они состарятся, — сказала Марго и захихикала.

Но тут Кюгра окончательно вышел из себя. Он побагровел, затопал ногами, застучал кулаками по столу и, брызгая слюной, едва смог проговорить:

Больше ни слова не скажу! Хватит болтать и прерывать меня! Убирайтесь отсюда! Идите спать!

Боже мой! — сказала хозяйка. — Но какой же сон, когда еще рано, и зачем уходить, когда угли в печи еще не прогорели и здесь так тепло и приятно? Если хотите, я тоже могу вам кое-что рассказать, что случилось мне видеть, когда я была еще молоденькая.

Спать! — закричал Кюгра. — Спать, спать, спать, спать!

Все покорно встали и вышли из кухни. Марион тихонько дернула Гротэтю за рукав и спросила:

Господин Гротэтю, а как можно попасть в Индию?

Поскольку она окружена морем, ездят туда на кораблях, но это очень далеко. Зачем тебе Индия, девочка? Иди спать.

Марион лежала на соломенном тюфяке между Марго и Женевьевой и думала:

«Если они ездят так далеко в Индию, им на корабле, наверно, нужны служанки. Ведь в таком долгом пути одежда износится и запачкается, и должен же кто-нибудь стирать, и латать, и убирать помещение? Если бы меня наняли на корабль и я приехала бы в Индию, уж я бы нашла свободную минутку, отпросилась бы и сбегала к этим золотым горам. Золотые-золотые, сверкают на солнце. И солнце золотое, и небо желтое, жаркое. И трава на склонах желтая, золотая, как спелые колосья. И от жара перед глазами золотые круги, и все кружится, кружится. Люди, которые трусы, даже пугаются, не смеют туда идти, отступают. Но я бы не побоялась, я пошла бы туда. Драконы меня не тронут, потому что известно: они не едят девочек, а только взрослых, и они даже пойдут за мной, ласковые, как домашние собачки. Но мне придется сказать им: „Брысь!“ Не могу же я взять их с собой на корабль, этого мне ни за что не позволят. И вот я отломаю от горы большой кусок золота, сколько смогу унести с собой, и приеду обрати но в Париж. И здесь я поскорей пойду на рынок и за это золото куплю господину Онкэну новую теплую одежду, а то у него и локти и коленки торчат наружу. И еще я куплю ему чулки, яркого-яркого малинового цвета. А потом я пойду в таверну „Мужик на корове“ и подарю ему эти чулки, и он ужасно обрадуется и скажет: „Давай поженимся“. Марион улыбнулась и заснула.