Но и это еще ничего. А там — в подземельях, в низовьях ада живут таму. Ну, про тех ничего нельзя сказать, только то, что им очень плохо, еще хуже. Так им, когда они страдают, где уж тут совершенствоваться!

Совершенствоваться может только человек. И поэтому весь смысл в том, чтобы совершенствоваться через ряд перерождении, — стать святым и, наконец, — попасть в нирвану.

Друзья мои, если бы эллину, или персу, или нам с вами предложили бы попасть в нирвану и, ничего не делая, существовать, не имея возможности ничего воспринять, ничего сделать, никому помочь, не услышать зова, вообще ничего, так мы бы, пожалуй, не пожелали такого конца. Да и те — не желали. А вот индусам это почему-то нравилось; китайцам — нет.

И поэтому китайцы создали два учения, совершенно не похожих на три, мной перечисленные.

Китай в VIII и VII вв. до н. э. был расколот на большое количество государств. Я не могу сказать на какое, потому что для каждой эпохи, для каждого десятилетия, — будет свое. Они все время воевали друг с другом, уничтожали друг друга и овладевали землями и богатствами друг друга. Причем не людьми, нет, они не покоряли людей, они убивали их и заселяли освобожденные земли своими потомками. Вот такое безобразие продолжалось у них с VIII по III в. до н. э. И даже выражение было — «вырезать город», то есть убить всех, включая детей. А потом своими детьми эту страну населить. Потому что у китайцев женщины рожали детей ежегодно, и каждая женщина производила за свою жизнь 15–20 детей. А в благодатном климате прокормить их можно было. Болезней особых тоже не возникало, и поэтому размножение там шло такое, которое стимулировало и массовое уничтожение соседей.

Но жить в таком кошмаре было более чем трудно, и поэтому возникли идеи выхода из постоянной войны, тотальной, братоубийственной, омерзительной войны. Одно из них возглавил известный Кун-цзы, которого стали называть Кон-фуцзы (фу — это выражение уважения к нему) — Конфуций.[405] Другое направление возглавил его младший современник Лао-цзы,[406] который был у одного князя библиотекарем, а потом ушел в отшельники. (Всё из библиотеки начинается, заметьте.)

Конфуций сказал, что, конечно, кругом делается очень много безобразий, но это потому, что люди необразованны, надо их научить. Надо ввести просвещение, научить их чувству долга, и тогда они будут вести себя прилично. Были введены три категории долга: высший долг — по отношению к родственникам; второй долг, ниже рангом — по отношению к общине; еще ниже — по отношению к государству, то есть интересы родственников надо было предпочитать интересам государства.

Например, был случай даже, когда какой-то старикан занялся кражей (не то овец, не то ослов — кого-то скота), и сын на него донес. Так вот, Конфуций это осудил и сказал: «Он, конечно, крал у своих соседей, у общины. Но сын должен был уговорить старика, чтобы тот вернул это украденное или вообще перестал бы этим заниматься. Потому что долг отца к сыну (членов одной семьи) выше, чем долг по отношению к общине.

А если община страдала от князя какого-нибудь или вана, то надо было интересами общины руководствоваться в первую очередь. А клан уже после нее шел, в третью очередь — после семьи и общины.

Что же было основным в учении Конфуция? Он хотел научить всех ванов, как правильно себя вести, как управлять государством, как соблюдать церемониалы и обычаи и как отражать иноземных варваров — жунов и мани, которых было очень много и которым китайцы тоже жизни не давали. Но как это воспринимали эти самые ваны (это среднее между царем и князем, это такой китайский титул), это можно понять. Каждый человек, особенно начальник, терпеть не может, чтобы его учили. И поэтому Конфуцию приходилось бегать от одного князя к другому, потому что ему за поучения и за назидания грозили всякие наказания, вплоть до смерти. Но он бегал с учениками своими, труды свои оставлял, рассеивая их по Китаю в огромном количестве, школу создал. И конфуцианство просуществовало вплоть до середины XX в., пока не было запрещено уже совсем недавно.

А Лао-цзы пошел по другому пути; он сказал, что все установления человеческие — дрянь, что надо подражать природе. Надо идти на гору. (Гор там было много, и все они были лесистые. И климат теплый: снег южнее хребта Циньлин, вот этого хребта (Л. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. Ред.) не выпадает вообще, так что можно круглый год сидеть на природе.) И надо сидеть на природе и подражать животным, птицам, изучать законы Вселенной. Надо стараться понять, как погода изменяется, и вызывать дождь, когда нужно. Надо понять, как будущее сменяет прошедшее, то есть научиться гадать. Надо изучить человеческий организм, чтобы лечить его. Надо изучить, как растут растения, родят животные, то есть он рекомендовал заняться естественными науками.

А мир он представлял как «дао». Дао — это то, что существует, и то, что не существует. Откровенно говоря, я не мог долгое время, сколько ни читал всякой литературы, понять, что такое «дао». И вам объяснить не берусь. А вот когда я стал общаться с китайцами, правда, они были не даосы, а конфуцианцы, то все-таки как-то я это понял (они мне объяснили, и я нутром почувствовал, что такое дао). Дао — это Вселенная с диаметром в бесконечность, которая то расширяется, то сокращается до точки, то опять расширяется. И все существа, все люди, согласно даосской системе, существуют через ряд перерождений, потом исчезают. А потом, при новом расширении Вселенной, возникают заново. Вот такая пульсирующая Вселенная.

Объяснить я это не могу сам, я не китаец и не даос. А вот когда они мне объяснили, я как-то нутром это расчувствовал, полем расчувствовал. Так что сам-то я знаю. (Смех в зале.) Вы не смейтесь, ведь пользы мне это никакой не приносит. Ну что из того, что я знаю еще одну какую-то мировоззренческую систему? Ну, и хорошо, на здоровье. Выгоды от этого ни малейшей нет.

А у Конфуция — там все понятно. Когда его спрашивали, есть бог или бессмертие, он говорил: «Ну, это неважно, это несущественно. Не о том надо думать, не тем надо заниматься».

«А как устроены мир и природа?» — «Тоже неважно, важно знать, как себя вести в данной жизни».

То есть, как мы видим, четыре точки, нам известные (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте последовательно географические регионы, задетые пассионарным толчком VI в. до н. э. — Прим. ред.):

— раз (древняя Греция. — Ред.),

— два (древняя Персия. — Ред.),

— три (древняя Индия. — Ред.), и

— четыре (Древний Китай. — Ред.),

давали не только разные решения, но и постановка вопроса была у них разная. Объяснить это исключительно влиянием ландшафта и потребностей я, ей-богу, не могу.

Вероятно, счет, теорема Пифагора была и китайцам не вредна. Хотя они умели строить прямые углы на земле и строить здания, соответственно, четырехугольной формы. Каким способом они это делали? Тем ли, как Пифагор, или другим — это в общем-то не существенно, но — умели. Но эти числовые обобщения им были ни к чему. Так же как гераклйтовское учение об огне и постоянном перерождении. А грекам было совершенно безразлично и даже настырно, если бы их учили, как себя вести по отношению к родителям, к своему городу и каким-то большим государствам. Они бы сказали: «Да мы и сами знаем. У нас все законы есть. И, вообще, отойдите, пожалуйста, — гражданин, и не мешайте нам об этом думать».

Тот дуализм, который был у персов, греками был воспринят уже гораздо позже, в эпоху эллинизма, даже позднего эллинизма, когда появилось христианство, потому что в христианстве дуализм тоже существует, и Христос говорит о дьяволе в Евангелии.

Так что эта система была заимствована. Всплыла она потом у гностиков, но приобрела совершенно иные формы. Там уже не два начала, как Ормузд и Ариман, — равноценные, в зеркальном отражении, а Свет в виде эднов. То есть — нисхождение Божества и Тьма — в виде материи, которая облекает этот Свет. Всё материальное было объявлено греховным, злым, противоестественным и так далее.