– Я не боюсь волков, – ответил он. А потом, когда его брат повернулся и зашагал прочь, добавил себе под нос: – Я их совсем не боюсь.

В небольшой хижине, освещаемой лишь одной масляной лампой, было темно и уныло, и это вполне соответствовало невеселому настроению Ивлин. Она лежала на кровати и смотрела в потолок. Элинор свернулась калачиком рядом с ней, а Бонни устроилась возле них на полу. Ворон с перевязанным крылом сидел на перекладине под потолком ниши. Птица была, похоже, вполне довольна своим новым домом и оживленно бегала по перекладине, неловко хлопая здоровым крылом, чтобы сохранить равновесие.

После своего утреннего выхода из хижины Ивлин практически не покидала уютной постели. У нее почти пропал аппетит, один раз ее вырвало. В общем, весь день она провела в ожидании Коналла.

Только она не знала, что сделает, когда увидит его: кинется ему на шею и заплачет или попытается пристукнуть его на месте.

Ивлин почти не сомневалась, что была беременна. Самый страшный кошмар стал реальностью, когда она того совсем не ожидала. Ивлин не знала, что делать.

Убьет ее этот ребенок или нет? Закончится ли ее беременность мучительными и смертельными родами, что она наблюдала в монастыре? Обрадуется ли Коналл ребенку? Возьмет ли он ее поскорее в город, будет ли заботиться о ней?

Ивлин не знала ответа на эти вопросы. Она подумала, не помолиться ли ей, но рассталась с этой мыслью, горько смеясь. Господь опять покинул ее, дав ей тот самый крест, который она не хотела и не была готова нести. Наказание за ее эгоизм.

Может быть, наказание закончится ее смертью? Или наоборот, после смерти она попадет в преисподнюю. Эти невеселые мысли доставляли ей какое-то извращенное наслаждение.

Элинор зарычала, потом спрыгнула с кровати. Ворон наверху встрепенулся, потеряв несколько перьев, и испуганно каркнул. Ивлин неохотно поднялась и спустила ноги на пол. Кровь стучала у нее в висках, но она медленно побрела к двери, откуда доносился голос Коналла, просившего впустить его внутрь.

– Ив! Ив! – Его голос звучал встревоженно, и он дышал так, будто бежал со всех ног. – Это я, Коналл Маккерик, твой муж.

– Будто я знаю с десяток разных Коналлов Маккериков, – раздраженно проворчала Ивлин. Она сняла засов и, открыв дверь, отступила в сторону.

Коналл вошел, впустив в хижину поток морозного воздуха, и начал снимать суму с плеч, которая была такой же полной, как и утром. Он схватил Ивлин за плечи и, не обращая внимания на ее негодующий возглас, заглянул ей в глаза.

Так продолжалось несколько мгновений. Казалось, Коналл ждал, что она сейчас заговорит. На его лице лежали тени от неверного освещения лампы.

– Что такое? – наконец не выдержала Ивлин и сбросила его руки. – Закрой дверь, Коналл, а то выстудишь хижину.

Он повернулся и выполнил требование Ивлин, не отчитав ее за резкий тон. А потом опять направил на нее взгляд, в котором читалось напряженное ожидание.

– Ив. – Он окинул ее взглядом с головы до пят. – М-м-м… как ты себя чувствуешь? Как прошел день?

Ивлин нахмурилась. Что он имел в виду? Коналл вел себя так, будто уже все знал. Она развернулась и спряталась в нише с кроватью.

– О, день прошел чудесно, – ответила Ивлин, поворачиваясь лицом к стене. – Просто замечательно.

– Ээ-э… Ну ладно, хорошо. – Ивлин услышала, как он направился к ней. – Привет, Элинор. – Он прокашлялся. – Значит, ты хорошо себя чувствуешь?

– Как ты думаешь, как может себя чувствовать беременная женщина?

После такого необдуманного заявления наступила зловещая тишина. Ивлин лежала неподвижно, как каменная, и смотрела на грубые доски, которыми изнутри была обита ниша. Она услышала какой-то шорох, а потом кровать немного прогнулась, будто на нее что-то положили. Но Коналл по-прежнему ничего не говорил, и напряженное молчание продолжалось.

На глаза навернулись слезы. С того момента, как она убедилась в своей беременности, Ивлин еще не плакала. Наверное, потому, что была слишком потрясена случившимся. Но после того, как она объявила ужасную новость вслух и увидела, что Коналл никак не среагировал на нее, ее отчаяние и страх возросли настолько, что были готовы излиться наружу потоком слез. Ивлин ощутила комок в горле.

Итак, ему было нечего сказать. Неужели Коналлу было все равно?

«Конечно, ему все равно, – шепнул ей злобный голос. – Ему не придется носить ребенка девять месяцев. Ему не придется проходить сквозь родовые муки. Он может просто отойти в сторону и наблюдать, сохраняя в неприкосновенности свое тело, свою жизнь, свой разум. Он вообще может уйти, если захочет».

Только сейчас Ивлин до конца поняла ужас положения тех несчастных девушек в монастыре. Они были так одиноки…

Язвительный внутренний голос продолжал дразнить ее, и слезы Ивлин превратились в слезы негодования. Она лежала и чувствовала, как с каждым мгновением ее все больше душила ярость.

«Он, наверное, сейчас ухмыляется, – думала молодая женщина. – Гордится собой».

Ивлин больше не могла выносить этого. Она приподнялась на одном локте, отчего слезы просто полились по ее щекам, и открыла рот, готовясь ругаться и проклинать Коналла за его бесчувственное поведение.

Но злобные слова застряли у нее в горле, когда она увидела своего мужа, стоявшего на коленях рядом с кроватью. Одной рукой Коналл опирался о край матраса, другой обнимал Элинор за шею, а лицо прятал в складках одеяла. Его плечи дрожали, а волчица неуклюже пыталась дотянуться языком до его уха.

– Коналл? – прошептала Ивлин, все еще продолжая хмуриться.

Он посмотрел на нее, и когда Ивлин увидела мокрые дорожки на его щеках, у нее замерло сердце. Но глаза Коналла сияли, как никогда раньше, и в их уголках притаились морщинки.

– Ах, Ив, – сказал он и отпустил волчицу. Потом лег рядом с ней на кровать. – Ив, моя дорогая Ив. – Он обнял ее и крепко прижал к груди, целуя в макушку.

Коналл был таким нежным, таким заботливым, таким… замечательным, что Ивлин уткнулась ему в рубаху и начала плакать по-настоящему.

– Все хорошо, Ив, – говорил он, дыша ей в волосы, – не бойся, я с тобой.

– Нет, все о-очень плохо! – рыдая, говорила Ивлин. – Это к-к-кошмарный сон!

– Нет, нет; – тихо, но очень взволнованно возразил Коналл и прижал ее еще ближе к себе, – это чудесная новость, настоящее чудо. Ох, Ив, ты не представляешь, что ты мне дала!

Ивлин оттолкнула его и, икая, с осуждением посмотрела на красивое, светящееся надеждой лицо Коналла. Потом она размахнулась и ударила кулаком его в грудь. Но Коналл едва заметил удар.

– Я тебе ничего не давала, ты сам все взял! – воскликнула Ивлин.

Коналл схватил ее за запястье. Ивлин решила, что сейчас он встряхнет ее, но вместо этого Коналл поднес ладонь, которой она его стукнула, к губам и поцеловал каждый палец.

– Нет, ты сама дала мне это, – возразил Коналл и прижал ее руку к своему сердцу. Вторую свою руку он положил ей на затылок и нежно, но настойчиво привлек ее ближе к себе и поцеловал в губы. Поцелуй был коротким, но сладким и теплым. После этого он посмотрел ей в глаза и сказал: – Ведь ты хотела заниматься со мной любовью.

– Это не важно, – заметила Ивлин. Ей было плевать на то, что ее ответ прозвучал дерзко и по-детски. – Я не думала, что…

– Никто из нас об этом не думал, – спокойно прервал ее Коналл, – именно поэтому это и есть чудо. Мы сделали невозможное возможным. – Он прижался лбом к ее лбу и улыбнулся. – Наш ребенок не убьет тебя, Ив. Я не допущу этого.

– Ты не можешь…

– Я не допущу этого, – торжественно повторил Коналл. – Наступит оттепель, и я отведу тебя в мой город, где за тобой будут ухаживать мои люди. Они будут обращаться с тобой как с королевой, и скоро ты станешь здоровой и счастливой.

Ивлин бросила на него убийственный, как ей казалось, взгляд. Но Коналл в ответ только добродушно рассмеялся и продолжил: